В плену отражения (СИ) - Рябинина Татьяна (книга жизни .TXT) 📗
— А знаешь, — Тони посмотрел на меня и улыбнулся, — я хотел бы испытать это еще раз. То, что было сейчас. Но только в другом месте и в другое время. А ты?
Я почувствовала, что неудержимо краснею — как в день нашего знакомства.
На следующий день, рано утром, Мартин уезжал. Его гнедой жеребец, оседланный, с притороченными к седлу сумками, стоял у конюшни. Проверив на дорожку копыта, он сел в седло. Тони на глазах у ничего не замечающего конюха вывел из стойла рыжую Полли и быстро оседлал.
— Провожу тебя до Стэмфорда, — сказал он.
Ехали молча. Мне было проще, Мартина к чему-то принуждать не приходилось, но я видела, насколько тяжело Тони держаться в седле. Мы уже решили, что для поездки в Рэтби используем крытую повозку — гордость Хьюго. Будем меняться — один правит, другой отдыхает внутри. Хотя, конечно, отдыхом назвать это будет сложно. Но сейчас думать об этом не хотелось.
— Жду тебя двадцать восьмого октября, утром, — еще раз повторил Тони, когда мы подъехали к городу. — И прошу тебя, будь осторожна. Если вдруг что-то случится, и ты не успеешь, встретимся через год у сестры Констанс, поняла?
— Да, Тони. Не хочу прощаться. Люблю тебя!
— И я тебя…
Он подъехал вплотную, наклонился, неловко поцеловал меня в щеку и ускакал, не оглядываясь.
— Ну ладно, Марти, — сказала я, когда стук копыт стих за поворотом, — валяй, делай то, что должен, и будь что будет.
Он пустил коня шагом, но проехал недалеко — до ближайшей таверны, где заказал плотный завтрак и поинтересовался у хозяина, не сдает ли кто-нибудь поблизости комнату. Расправившись с едой, Мартин отправился на соседнюю улицу. Пожилая вдова с радостью сдала ему каморку на втором этаже, больше похожую на голубятню.
В комнатке с окном, выходящим на крышу, помещалась только узкая кровать, низкий комод, служивший заодно столом, и колченогий стул.
— Могу готовить еду — за отдельную плату, — сказала мистрис Бигль. — Постельное белье — тоже за отдельную плату. И горячая вода для бритья. И содержание лошади. Отхожее место во дворе. На крышу не гадить! Голубей не кормить! И никаких гостей! Все понятно?
Мартин кивнул, заплатил за неделю вперед, все остальное попросил записывать в ежедневный счет. Похоже, он намеревался обосноваться здесь надолго. Все это меня изрядно заинтриговало. Он вообще собирается в Германию — или как?
Как только за вдовой закрылась дверь, Мартин упал на кровать и проспал весь день до самого вечера. После вчерашнего урагана тело ломило сильнее обычного, и я была рада этой передышке. Мысли текли лениво и неспешно. Думала я, разумеется, о Тони, по которому уже начала скучать. И о Мэгги, по которой скучала постоянно. Иногда — о Люське и Питере, о том, что происходит сейчас Скайхилле — в настоящем и в отраженном.
Маргарет уже заперлась в своей комнате и рыдает. Этим же она будет заниматься все ближайшие дни, а потом… Я хихикнула. Потом у нее начнется токсикоз. Ну, не совсем, конечно, токсикоз, раз беременности не случилось, но вот повисеть каждое утро вниз головой над помойным ведром точно придется. И с критическими днями предстоит разбираться самостоятельно, без помощи Элис.
Странно, подумала я, в первые дни мне никак не удавалось осознать, что Маргарет вдруг стала телесной оболочкой Тони. Я постоянно себе об этом напоминала. А потом постепенно привыкла. Что, если в конце концов я отвыкну от его настоящего облика? И что все-таки будет, если нам не удастся вернуться домой и мы останемся в Отражении? Может быть, в конце концов я настолько свыкнусь с телом Мартина, что по-настоящему начну ощущать себя мужчиной — со всеми мужскими желаниями и потребностями?
Солнце уже садилось, когда Мартин наконец проснулся. Потянувшись, он подошел к окну и посмотрел вниз. Улица была узкой и кривой, вторые этажи домов нависали над первыми. Если выбраться на крышу, легко можно перескочить на противоположную. Чуть поодаль была видна высокая церковь — я узнала ее очертания. Церковь святого Мартина, мимо которой мы проходили с Тони во время первой прогулки по Стэмфорду. Забавное совпадение.
Колокола звонили к вечерней службе, Мартин благоговейно перекрестился, и это меня удивило: прежде он никогда не демонстрировал своей религиозности. Впрочем, принадлежность к лютеранству могла быть небезопасной даже для иностранца. Что касается Маргарет, она вместе со всей семьей ездила в деревенскую церковь на воскресные и праздничные мессы и молилась на ночь в своей комнате, но, подозреваю, делала это больше по сохранившейся с детства привычке, чем по внутренней потребности.
Накинув плащ, Мартин пешком отправился в ту же таверну, в которой утром завтракал. Только сейчас до меня дошло, что этот тот самый паб, где мы с Тони пило пиво. Правда, за прошедшие столетия у дома появились всякие надстройки и пристройки, да и внутри все выглядело иначе. Так что Тони ошибался: хотя кабачок и находился в том же самом месте, что и в XVI веке, но аутентичным его назвать можно было едва ли.
Усевшись за стол в углу, Мартин потребовал эля и надолго задумался. Вокруг шумели разгоряченные выпивкой гуляки, но он не замечал ничего и никого. До тех пор, пока к нему не подсела грубо размалеванная, не первой свежести женщина, лиф платья которой был вырезан так низко, что грудь норовила вывалиться при каждом движении.
— Привет, красавчик, — сказала она, машинально поправляя обвисшие прелести, — не угостишь?
— Как тебя зовут? — равнодушно поинтересовался Мартин, разглядывая ее лицо, похожее на вылинявшую половую тряпку.
— Китти, — кокетливо улыбнулась она, словно невзначай касаясь его ногой под столом.
— Принеси две кружки, Китти, — Мартин достал из поясной сумы монету.
Ежику ясно, что будет дальше, подумала я. В чем топится грусть настоящего самца? В выпивке и в бабе. А эта дурочка там в замке сопли жует — ах, моя вечная неземная любовь. Интересно, может, он и не женился потому, что подцепил от шлюхи какую-нибудь гадость, и его причиндалы сгнили и отвалились?
После третьей кружки под светскую беседу Китти невзначай спросила, не желает ли мастер немного ласки.
— Ласки, говоришь? — задумчиво переспросил Мартин. — А где ты живешь? Далеко?
— Ко мне нельзя, — по-девичьи смутилась Китти. — Но здесь наверху есть комнатка…
— Ну, пойдем в комнатку, — тяжело вздохнул Мартин, как будто его долго-долго упрашивали.
Ах ты кот поганый, вспомнила я одно из коронных Люськиных выражений. Ну вот фиг тебе! Если уж я не стала спать с Маргарет, то есть с Тони в облике Маргарет, то с какой-то потрепанной шлюхой — и подавно не буду. Одно дело, когда у меня не было выбора, но теперь-то уж он точно есть.
Китти привела его в узкую, как пенал комнату, где помещалась только кровать с несвежим бельем и табурет, на который она поставила подсвечник. Поскольку средневековый экспресс-секс процесса раздевания не предусматривал, Китти деловито легла на кровать и задрала юбки. Интересно, как они будут проделывать это, когда фартингейл станет жестким и превратиться в кринолин, подумала я. Ничего, что-нибудь придумают.
Мартин скептически смотрел на то, что открылось взору, словно прикидывая, сможет ли эта картина вдохновить его на подвиги. Впрочем, боеготовности я ждать не стала — заставила переставить подсвечник на пол, сесть на табурет и отвернуться.
Где-то через полчаса в дверь постучали: время вышло. Я отпустила Мартина, Китти на кровати отмерзла, вскочила и деловито одернула юбки.
— Какой-то ты скучный, — сказала она, на лету поймав брошенную Мартином монету. — Не понравилось?
— Да нет, почему же? — уныло ответил он, пытаясь застегнуть то, что так и не было расстегнуто.
— Я знаю, — игриво улыбнулась Китти, когда они вернулись в зал и сели за тот же столик, — у тебя есть женщина, и ты по ней скучаешь.
— Это так заметно? — удивился Мартин.
— Конечно. Расскажи о ней — станет легче.
И тут его прорвало. Боже мой, да ты поэт, Мартин, подумала я. Он смотрел на Китти и видел не потасканную кабацкую проститутку, а свою любимую. Он говорил, говорил, и я уже больше не сомневалась, что он действительно любит Маргарет. Да, мне не были доступны его чувства, но слова, интонации, жесты — во всем этом было столько боли, тоски, желания… Все остальное было наносным, внешним, ничего не значащим.
