Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша (полная версия книги txt) 📗
— Понесли, — приказала она, и Виктор не стал спорить.
Спальня психиатра оказалась таким же милым местом, как гостиная и прихожая. Здесь Люба не успела ничего разгромить. Посередине комнаты стояла узкая кровать, застеленная и прибранная, похоже, именно та, на которой Иннокентий ночевал, впервые оказавшись в больнице. Чувствовалось, что он, похоже, собирал вещи, но не так как какой-нибудь человек, одержимый стяжательством. Психиатр заботился о них, продляя жизнь, и сейчас кровать выглядела почти новой. "Вся эта обстановка, мебель из прошлого, знакомого ему, должно быть, много для него значила", — подумала Вера: "Наверное, так он пытался сохранить хоть что-то от утраченной человеческой жизни".
Глядя на все это, она понимала, что Иннокентий поправился в куда большей степени, чем он, наверное, сам предполагал. И так же ей было ясно, почему он вел затворнический образ жизни. Однажды вернув себе человеческое через такие муки, станешь это тщательно оберегать.
Вера с хирургом переодели психиатра в домашнее, и уложили в кровать. Девушка поставила капельницу и добавила в катетер немного снотворного. Потом она остановилась. Неясно было, что делать дальше. В это время как раз зашел патологоанатом. Без слов он протянул Вере учебник по наркологии.
— Как лечить его, написано вот тут, — сказал Михаил Петрович.
— А не лучше будет, если вы сами… — произнесла Вера, поднимаясь с кресла, в котором сидела.
Профессор взглянул на укутанного одеялами психиатра и вздохнул.
— Чтобы навредить ему, еще надо постараться. Сейчас ему важнее не лекарства, — с этими словами патологоанатом положил руку Вере на плечо. — А тот, кто за него переживает. По-моему, он как раз в том состоянии, когда, наконец, сможет принять заботу о себе с благодарностью.
Вера вздохнула. Ей казалось, что во время ломки принять можно разве что физическую боль.
— Я зайду завтра. Посиди с ним, — сказал Михаил Петрович. — Пока мне надо привести в себя другого доктора. И за нее у меня куда больше причин опасаться, чем за этого чудака.
После этого патологоанатом вышел. Вера с благодарностью посмотрела ему в спину. Как хорошо, что у них всех был кто-то, кто знал, что надо делать.
Глава 8. Хороший парень
Вера выспалась в кресле, которое стояло у Иннокентия в спальне. Когда она очнулась, то поняла, что кто-то прикрыл ее пледом, должно быть, это был Виктор. Вера поменяла растворы и снова села на свое место. И тут поняла, что психиатр уже не спит. Из-под одеяла торчала черная прядь, и блестело стекло очков, но дыхание… дыхания спящего было не слышно.
Он смотрел на нее, и Вере вдруг стало смешно. О чем он теперь думает? Два месяца назад он приказал ей держаться подальше. Интересно, он оценил то, как крепко Вера соблюдала это?
Иннокентий, видимо, понял, что его бодрствование больше не тайна, тогда он подтянулся и сел. Психиатр взглянул на Веру и, кажется, пару минут думал с чего начать. Ситуация, видимо, смущала их обоих.
— Добро пожаловать, — наконец определился психиатр. — В мое логово.
Следующим движением он выдернул из руки катетер и остановил капельницу. Вера приподнялась, но Иннокентий сделал запрещающий жест.
— Мне это не нужно. Ломку я испытываю только когда по-настоящему страдаю… — он едва улыбнулся. — Она замена настоящих чувств.
Иннокентий посмотрел гостье в глаза.
— Чем я так приглянулся тебе, Вера? — произнес он.
Хранительница отвела взгляд. В его голосе не было насмешки, лишь удивление. Он говорил именно о том, что и вчера и сегодня до ужаса смущало Веру: что она такого чувствует к этому странно искалеченному человеку, что примчалась его спасать, не уверенная даже в том, в действительности ли ему требуется ее помощь.
Психиатр не стал дожидаться ответа и как ни в чем не бывало продолжил:
— Но наркотик все-таки сказывается на физическом состоянии. Я чувствую себя на редкость паршиво. Принесли, пожалуйста, сигареты. В комоде.
Вера сдвинулась с места. У нее было странное чувство, что Иннокентий специально ее отослал, чтобы ей было не так неудобно смотреть ему сейчас в глаза.
— Спасибо за налоксон! — донеслось в спину. — Мне уже начало казаться что женщины, желающие поднести мне морфин это какой-то заколдованный круг, из которого я никогда не смогу вырваться. Ты пришла как благословение.
Вера обыскивала ящики, сбиваясь с дыхания. Голос становился ближе. Вера обернулась. Иннокентий стоял в дверях, привалившись к косяку. Психиатр завернулся в одеяло, но, не смотря на болезненный внешний вид, глаза у него были очень ясными.
— Не злись на Любу, — проговорил он. — Она правда думала, что помогает. Однажды она нашла меня… в тяжелом состоянии, когда я переживал приступ особенно сильной боли, и испугалась. Она прибежала сюда с наркотиком и, похоже, я пару дней не приходил в сознание.
Иннокентий посмотрел на свои ногти и цокнул языком.
— Сдается мне, я провалялся дольше, чем предполагал. Выгляжу словно бродяга!
Вера открыла третий ящик и молча уставилась на блокнот для эскизов. Как живое промелькнуло воспоминание о нарисованной танцующей девушке. В этот миг рядом с ней оказался Иннокентий. Без слов он схватил с комода пачку.
— Вот где она была, — произнес психиатр, продемонстрировав находку Вере.
Девушка уставилась на исполосованное шрамами предплечье, на миг показавшееся перед ней. Психиатр, по крайней мере, никак не продемонстрировал того, что заметил ее взгляд. Он развернулся спиной, и, вытащив из пачки сигарету с зажигалкой, с наслаждением закурил.
Вера, стесняясь, открыла блокнот. Ей очень хотелось знать, почему Иннокентий нарисовал это. Его эскизы были ясным подтверждением тому, что психиатр вылечился. Осознавал ли он сам это?
Иннокентий сел в кресло и вопросительно посмотрел на нее. Тогда Вера уткнулась взглядом в рисунки. Имела ли право она снова лезть к нему с расспросами? И все-таки…
— А что это за танцующая женщина? — Вера не удержалась.
— А? — спросил психиатр, отрываясь от сигареты.
— Я про рисунок.
— В блокноте? — он выглядел удивленным и совершенно не злым.
Вера кивнула.
— Она приснилась мне где-то в июле, — пояснил Иннокентий. — Незадолго до того ты появилась здесь.
После этого психиатр выпустил струйку дыма.
— Я любил балет. Но после того, что случилось, я больше не мог наслаждаться танцами. Лиля… была актрисой. В каждой танцовщице или певице я видел ее, женщину с морфием, — Иннокентий опять прильнул к сигарете и на мгновение замолчал. — Во сне я стоял посреди балетного класса и смотрел на девушку. Меня так тронула ее юная красота, грация, чувство, с которым она отдавалась своему делу. До этого я помню только кошмары. Я проснулся с ощущением, что безумие исчезло, но правда в том, что оно все еще со мной. Стоит мне отложить в сторону очки, как… ты видела, что тогда бывает.
Вере вдруг снова стало больно за него, и тогда девушка принялась листать блокнот, пытаясь не выдать собственные чувства. Психиатр внимательно за ней следил и это смущало. Наконец, Вере стало ясно, почему. Последние страницы были вырваны. Вера шумно выдохнула, и… не было смыла больше прятаться. По глазам Иннокентия она прочла, что он был вовсе не зол, скорее наоборот. Он улыбнулся очень тепло, примирительно словно бы принял то, что Вера ощущала:
— Может показаться странным, но этот случай для меня много значил, — объяснил Иннокентий. — Я хранил ее изображение как добрый знак. Но Люба передозировала наркотик, и у меня случились галлюцинации. После долгих лет мне снова казалось, что Лиля охотится на меня. Хочет добить. Потому, что я жив, а она нет, я прощен, а она проклята. Первое время в больнице я часто перебирал с морфием, просто не мог остановиться, и это такое случалось. Лиля была худшим из моих худших кошмаров.
Вера как можно тише перевела дыхание, у нее было странное чувство, что она слышит подобные откровения от психиатра едва ли не первой из хранителей. Каково же ему было впервые за столько лет говорить правду о себе, возможно, понимая, что другая женщина, зная подход к его душе, сумеет снова его искалечить?
