Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Большая крылатая тень затмила на миг солнце, и Лейв жадно впился в нее глазами. Широченные крылья макто ловили ветра, и солнце играло на мелких чешуйках его брони. А его громкий рев, от которого маленький корт завизжал еще громче, Лейв узнал бы из миллиона, если потребовалось бы. По большой дуге к нему спускался Ульрик, вот только палящее в глаза солнце мешало рассмотреть, кто именно сидел на его спине. Впрочем, Лейву и не нужно было этого видеть, он знал. И когда макто, громко хлопая крыльями, приземлился в нескольких метрах справа, распугав при этом половину кортов, а с его спины спрыгнул Бьерн, Лейв вновь захохотал, и слезы все-таки выступили на его глазах.
Крепкие руки Бьерна подхватили его под плечи, и Лейв отчаянно вцепился в него, сгребая в кулак здоровой руки ткань рукава. Сломанное запястье болталось кулем, пронизывая всю руку болью, но это ничего не значило. Бьерн смотрел на него сверху вниз, смотрел своими серыми, как дождливое небо глазами, цвет которых только подчеркивали темные полосы боевого рисунка на щеках, и солнце играло на его распущенных черных кудряшках, скатываясь по их завиткам и прыгая в бездонное небо.
— Ты нашел меня! — засмеялся ему в лицо Лейв, чувствуя, как ручьем бегут по щекам слезы. — Как ты нашел меня, глупый ты медведище?
— По отблескам солнца на твоей кольчуге, — тихо ответил Бьерн. Его лицо было таким спокойным, таким светлым, таким красивым, а губы чуть-чуть дрожали, словно и сам он прямо сейчас заплачет. — А еще — по твоему идиотскому гоготу.
Лейв заплакал и уткнулся лицом ему в рукав.
Мощные крылья Вильхе рассекали синее небо, и ветра под ними рычали, словно взбесившиеся псы, неохотно, но все же подчиняясь. Солнце, ослепительно-яркое солнце золотилось на его остром гребне, на роговых выступах чешуи, замирало искорками света на его лобовом и щечных рогах, и Вильхе то и дело вскидывал свою длинную клювастую морду и пел, так пронзительно, так победно, как сейчас пело и сердце в груди Тьярда.
Холодный ветер раздувал его волосы и резал глаза, а руки и ноги он едва чувствовал, но все это было ничто, все это не имело ровным счетом никакого значения. Тьярд лишь запрокидывал голову и смеялся, позволяя ветру играть с его волосами, поднимая своего макто все выше и выше к солнцу, ослепительно горящему солнцу в невыносимо синем небе.
Они победили.
Это слово было таким сладким, слаще дорогого эльфийского вина и летних закатов, слаще теплого весеннего ветра и ключевой воды у истоков Хлая высоко в горах. Почти таким же сладким, как первый поцелуй Кирха, который тот, запинаясь и краснея, подарил Тьярду теплым летним днем, полным запаха полей и воды, когда ветер мягко ворошил белоснежные занавески его комнаты, сметая со стола золотые стружки, оставшиеся от фигурок, которых так любил вырезать сын Хранителя Памяти.
Они налетели как вихрь и снесли стахов, уничтожив их всех, до единого, и его отец вел эту атаку на своем черном, будто ночь, Ферхи. Они вложили в этот удар всю свою силу, всю мощь, что была у них, для того, чтобы впервые в истории мира, который знал Тьярд, спасти анай. И они их спасли.
Вильхе летел все выше, и Тьярд жмурился, позволяя лучикам солнца скользить по его коже, позволяя ледяному ветру резать его глаза. Это больше ничего не значило для него, потому что они — победили.
— …Ты все сделал правильно, сын, — тихий голос отца звучал устало и опустошенно. — А теперь позволь мне уйти.
Вокруг царила радость, пели боевые трубы, во всю глотку орали анай и вельды, издали уже подъезжали войска кортов во главе с медленно летящим над землей Ульриком, на котором сидели Бьерн и Лейв. С другой стороны встречать их шла делегация во главе с Великой Царицей и Держащей Щит, за которыми кое-как ковыляли раненные царицы, Лэйк, которую держала под руки Саира, плачущая Найрин, которую обнимала улыбающаяся Торн. А эльфы стояли чуть в стороне, сдержанные и холодные, как обычно, но даже и на их лицах были легкие скупые улыбки.
Тьярд повернулся к своему отцу, не совсем понимая, что тот говорит. Они стояли чуть в стороне ото всех, отгороженные черными крыльями Ферхи, ревниво закрывающего их ото всех. Отец смотрел на него спокойно и легко, и глаза его были зелеными, словно летняя трава, а спина такой прямой, словно весь груз, что лежал на ней в течение долгих лет, сейчас спал. Он выглядел свободным. И мертвым.
— Уйти? — Тьярд заморгал, не совсем понимая, что он имеет в виду.
— Пришло новое время, мой сын, и это время принадлежит тебе, — Ингвар кивнул своим мыслям и вновь взглянул ему в глаза. — Мое время кончилось. И я хотел бы разделить его с Родрегом, как должен был сделать с самого начала. — Он сощурился, глядя на шумевших в отдалении анай. — Я слышал, они тоже так делают. И это — правильно.
— Отец… — начал было Тьярд, но договорить не смог.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Ингвар кивнул, и принялся расстегивать пуговицы своей черной летной куртки.
— Ты сделал все правильно, мой сын, — повторил он. — Ты справился, царь Небо. А теперь позволь мне уйти с честью.
Тьярд отступил на шаг, чувствуя острую боль в груди и при этом — звонкое золото правильности. Так и должно было быть, он знал это с самого начала. Ингвар никогда не смог бы жить в мире с анай, в союзе с эльфами и равным с кортами. И уж точно он никогда не смог бы жить без дикости, без своего давнего любимого врага, который постоянно дарил ему ощущение жизни в их непрекращающейся ожесточенной схватке.
Потому, когда царь обнажил литые плечи и отбросил в сторону куртку, когда он снял с пояса кинжал и двумя руками протянул его Тьярду, кланяясь ему в пояс, он не сомневался.
— Я отпускаю тебя, Ингвар, царь Небо, — тихо проговорил он, сдерживая горькие слезы, сжавшие горло. — Иди с миром к Иртану и Орунгу, что примут тебя к своему Небесному Чертогу.
— Благодарю тебя.
Ингвар встал на колени и приставил лезвие кинжала к животу. Ледяной порыв ветра качнул кончики его черных, как смоль волос, и он закрыл глаза.
Вильхе летел все выше, и никто здесь не мог видеть слез Тьярда, которые сейчас ветром сдувало с его щек, которые вытапливало своими лучами солнце. Он не должен был плакать, потому что сейчас он был царем Небо, но не плакать он не мог.
Они победили. И все остальное было неважно.
Сквозь закрытые веки пробивался яркий свет, и Леда начала понемногу приходить в себя. Голова еще была совсем пустой и тяжелой, будто ее изнутри камнями набили, и мысли в ней вращались очень вяло и неохотно. Тяжесть чувствовалась и на ногах: их придавило к земле чем-то большим, и на груди, отчего ей было сложно вздохнуть. Да и руки не слишком-то двигались. Что-то мешало ей, и это что-то заставило ее медленно и неохотно открыть глаза.
Леда лежала в глубоком сугробе, заваленная снегом по самую грудь, лежала неудобно: лишь левая рука торчала наружу из снега, да голова была запрокинута на твердый наст. Все остальное тело оставалось под снегом, а сил шевелиться у нее не было.
Что-то было не так, как обычно, и несколько секунд Леда оглядывалась по сторонам ослепшими от слишком яркого света глазами. А потом до нее медленно дошло, и она подняла голову, едва рот не открыв от удивления. Небо, что еще какие-то несколько часов назад затягивал толстый плотный слой серых туч, сейчас было голубым и ярким, и прямо в его середине висело нарядное желтое солнце, заливающее снег ослепительными брызгами искр.
Мысли в голове все еще были слишком неповоротливыми и тяжелыми, а потому Леда на миг зажмурилась, снова открыла глаза и огляделась еще раз. Все осталось тем же: голубое небо и яркое солнце, которых она не видела уже так долго. И ни одного следа туч, ни единого крохотного облачка.
Тело постепенно начало просыпаться, по венам побежала кровь, и Леда застонала сквозь зубы. От долгого лежания в сугробе руки и ноги задубели, а теперь начали прогреваться и немилосердно болеть. Впрочем, было и хорошее в этой боли: раз тело протестовало и ныло, значит, она не заработала обморожение, и это уже обнадеживало.
