Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Тьма перестала наступать на крохотный осколок света в сердцевине своей груди. Размер сферы стабилизировался, она сама начала расти, отбрасывая в сторону тьму. Хан лежал на полу, и тьма кружилась вокруг него, как живая. Он чувствовал омерзительные липкие, леденящие душу взгляды каких-то существ, что кружились в этой тьме, слышал внутри себя чьи-то шепотки и хихиканье, голоса, чьих слов он не мог разобрать, но от этого ему все равно было страшно почти что до крика. Но он упрямо держался за свет в своей груди и переправлял его в золотую сферу, которая неумолимо расширялась, и тьма начала отступать. Медленно, неохотно, шаг за шагом тьма начала уходить прочь, а вместе с ней все слабее становился низкий гул, шум ветра и голосов, что образовывали ее.
Золотое свечение сферы стало невыносимым, и Хан закрыл глаза, открывая рот и умоляя Богов, чтобы они позволили ему вдохнуть это золото внутрь себя и хоть чуть-чуть очистить ту страшную черную жуть, что крутилась вокруг него в вихре, способном охватить и разрушить в своих бешеных потоках весь мир. И когда он открыл глаза, все кончилось.
Никакого черного ветра и золотой сферы больше не было. На стенах пещеры вновь загадочно мерцали разноцветные отсветы, идущие из самой глубины Источника. На пустом пандусе был лишь Хан: ни следа Ульха или Дитра, ничего.
Он осторожно привстал на колени, держась ладонями за камень. Сил было мало, его шатало из стороны в сторону, а голова была такой странной, словно он изрядно перебрал крепкого кумыса, который так любили распивать у костров по вечерам корты. Медленно переставляя руки и ноги, Хан подполз к самому краю пандуса и заглянул вниз.
В немыслимой глубине ночного неба вращались галактики, плыли млечные пути, и из крохотной песчинки рождались миры в неумолимом потоке ветров времени. Голова у Хана закружилась, и на миг ему показалось, что он прямо сейчас упадет туда, вниз, упадет и так и останется там, став одной из этих песчинок. Но он все равно упрямо вглядывался в бесконечную бездонную толщу закручивающихся водоворотов энергий, пока не убедился в точности: черных фигур на дне Источника больше не было, как не было там и перетекающих теней с изогнутыми в муке ртами. Гладь Источника казалась спокойной и тихой, и ничто больше не нарушало ее поверхности.
Очень медленно отодвинувшись от края пропасти, Хан улегся на спину и растянулся во весь рост, глядя на то, как играют на стенах и потолке пещеры отсветы энергии. Он не мог даже сказать, что он чувствовал теперь, он совершенно точно не понимал, что только что произошло, да и не уверен был, что хотел понимать. Он знал лишь одно: Ульх и Дитр погибли, и никакая сила уже не могла вернуть их назад.
Хан не знал, сколько времени он лежал вот так, чувствуя спиной прохладный камень пандуса, ведущего в сердце Черного Источника. В какой-то момент он просто ощутил, что теперь уже может встать, а потому медленно и осторожно поднялся сначала на четвереньки, затем, придерживаясь ладонью за шершавую стену, и на ноги.
Обратный путь был гораздо дольше, чем путь вниз. Хан шел медленно, стараясь ставить ноги как можно осторожнее, потому что сейчас они казались ему совсем чужими и ватными, тяжелыми и непослушными. В голове его не было ни одной мысли, и ни одного звука не было вокруг него: все поглощали тяжелые переливы энергий в самом сердце Черного Источника.
Пошатываясь, он, наконец, вошел в короткий коридор, ведущий наружу, прочь от Источника, медленно прошел сквозь черную расщелину и резко выдохнул, когда ледяные прикосновения ветра моментально выстудили кожу. По глазам ударило светом, он ослеп и зашатался, закрывая рукой лицо. И только через несколько секунд, когда глаза немного попривыкли, смог приоткрыть их, самую чуточку.
Небо над горами очистилось, и яркое солнце светило в нем. Это было так непривычно, так странно, что Хан задохнулся, пошатнулся и уцепился рукой за скальный выступ, чтобы удержаться на ногах. Он так давно не видел солнца, казалось, долгие годы.
Солнце горело на самом верху, в зените, прямо над его головой, рассыпая во все стороны острые зимние лучи. Под его прикосновениями мир преобразился. Черные клыки гор, которые он видел до этого, едва-едва прикрытые снегом, теперь были совершенно иными. Порода, что образовывала их, на солнечном свету казалась голубоватой и дымчатой, а редкие снежные наносы — россыпями алмазов, нестерпимо сверкающих, украшающих горы праздничным убором. В глубоких седловинах внизу лежал туман или что-то вроде того: тонкая белесая дымка, которую взметали вверх ветра, а солнце пронзало насквозь, и от этого она тоже искрилась, переливаясь всеми цветами радуги. И небо, огромная, бескрайняя голубая ширь раскинулась надо всем этим, залитая солнечными лучами ширь, без конца и края.
Хан ощутил, что смеется, а глазам стало очень мокро. Он утер лицо ладонью, а рядом вдруг раздался негромкий голос, заставивший его вздрогнуть всем телом.
— Создатель хранит в Своих ладонях мир, Ведущий.
Хан резко обернулся на голос, слезящимися от невыносимого света глазами глядя на две фигуры в темных капюшонах, что стояли на узеньком плато перед самым входом в каверну Черного Источника. Он уже видел этих двоих и знал, кто они. Рольх’Кан одним движением сбросил с головы капюшон и взглянул на него синими глазами вельда.
— Ты вернулся один. Где Черноглазый Дитр?
— Он погиб, — это сорвалось с губ очень легко, однако Хан не чувствовал за душой никакой боли. Дитр знал, что не вернется, Хан прочел это в его глазах в тот миг, когда Черноглазый предложил ему идти следом за ним в Бездну Мхаир. Дитр принял свою судьбу ровно так, как должен был принять ее небесный змей, которыми так восхищались корты. И Хан уважал его решение и память о нем. — Он убил Черноглазого Ульха и погиб.
— А что с Источником? — в голосе Истель’Кан звучало нетерпение, и Хан не мог ее в этом винить. — Раз небо очистилось, вы добились успеха, я полагаю?
— Я не уверен, — тихо проговорил Хан. Он не думал, но что-то внутри него знало, и он лишь озвучивал это знание. Золотая пульсация той огромной сферы, внутри которой он видел застывшую фигурку среброволосой ведьмы анай, до сих пор не покинула его, а потому говорить было странно. Словно кто-то шептал ему в ухо слова, и Хан узнавал и понимал их лишь тогда, когда произносил. — Черноглазый Ульх завершил свой рисунок, и та тьма, что спала в Источнике, вырвалась наружу. Однако сам Ульх погиб, его пронзил молнией Дитр, и мне кажется, что это было правильно… — В голове слегка помутилось, и Хан вновь пошатнулся, хватаясь рукой за скальный выступ. Слова словно сами полились из него. — Мне кажется, Ульх хотел прыгнуть вниз. Да, думаю, если бы он это сделал, все было бы гораздо хуже. Однако, он почему-то остановился на самом краю пандуса и позволил Дитру убить себя. Я не знаю, что там произошло, но мне кажется, что это предотвратило что-то страшное.
— Это твои мысли или что-то в тебе так подсказывает? — прищурилась Дочь Ночи, делая шаг к Хану и дотрагиваясь прохладной маленькой ладошкой до его лба. Для этого ей пришлось привстать на цыпочки: Хан был почти что на голову выше нее.
Вопрос был задан таким тоном, словно ответа не требовал, да Хан и сам не знал, какой на него ответ. В голове было так тихо и спокойно, как в пронизанных солнечными лучами долинах далеко внизу, как в глубоком голубом небе над головой. И когда теплые потоки энергии Источников от рук Анкана проникли в его голову, осматривая его, ощупывая и выясняя его состояние, Хан не противился. Он привык доверять своим союзникам: так учила его мать.
Память внезапно унесла его вдаль, на много-много лет назад, туда, к теплой печи и запаху стали, запаху масла, кож и дерева в мастерской его матери, к ее теплым рукам, которые заворачивали его в шерстяной плед, к ее странным протяжным песням, под которые так сладко было засыпать. И к ее задумчивому голосу, который тихонько шептал: «В мире очень много зла, мой мальчик. Оно завернуто в обертку из добра, благих намерений и всеобщего блага, оно сокрыто за толстым слоем лжи, состоящей из лучших устремлений людей, которые на самом деле — не более, чем пережитки их собственного эгоизма и самолюбования. Ведь помогая другим, решая за других, как им жить, они лишь тешат свое самолюбие. Однако в этом мире зла есть и добро. Его так сложно разглядеть, так сложно найти, словно один единственный золотой камешек в толстом слое ила на речном дне. Но он есть там, в этом иле, он ждет лишь того, чтобы ты протянул руку и взял его. И когда ты разожмешь ладонь, вся грязь вместе с водой соскользнет прочь, и из-под нее сверкнет то, что ты так долго искал. Поэтому не бойся доверять своим друзьям, не бойся любить своих любимых, не бойся идти вперед по своей дороге и протягивать руку помощи тем, кто шарахается от нее. Ведь они тоже боятся тебя и твоей помощи, боятся, что ты на самом деле не любишь их, что ты врешь им. В мире слишком много зла и вранья, мой мальчик, и это значит, что мир прекрасен, потому что он дает тебе шанс принести немного добра и правды во всю эту темноту. Совсем немного, однако, этого будет достаточно в тот миг, когда все свершится».
