Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Лихорадочно завертелись в голове мысли. Даже если голос Хозяина в его голове хотел смерти Ульха, это все равно означало, что Ульх еще может защитить, спасти от этого Дардана. Дардан ведь не подчинялся приказам Хозяина, он был свободен, а это означало, что у него еще есть шанс уйти отсюда. Вот только как можно было его увести, чтобы он не пострадал?
Руки Ульха уже почти доделали рисунок, и он знал, что как только они его закончат, его ноги швырнут его в сам Источник, прямо вниз, и тогда уже Хозяин сможет занять его тело и в нем вырваться на свободу. И не будет уже никакого Ульха, лишь Хозяин и его воля. И тогда он убьет Дардана, как и самого Ульха, а все его обещания бессмертия и высшей власти — лишь пыль на ветру.
Ульх закричал, когда горькая длань разочарования стиснула его грудь. Он ведь знал это, знал в тот самый миг, когда его Друг покинул его, и вместо него появился Хозяин. Он знал, что Хозяин не даст ему ничего, кроме смерти, что в его руках Ульх будет лишь марионеткой, послушной воле жестоких пальцев, заставляющих его рыть свою собственную могилу. Ульх знал все это, но не хотел верить, надеясь, что делает что-то хорошее, что ведет окружающий мир к лучшему будущему, что завтрашний день, который он этому миру подарит, будет лучше вчерашнего. Однако чужая воля была сильнее его. Сладкие обещания, полные яда, видения будущей власти, умело отражающие собственные амбиции Ульха. Хозяин играл с ним, будто кот с перепуганной насмерть мышью, играл до тех пор, пока Ульх не сдался, пока его тело не подчинилось. Но внутри него оставалось еще что-то, что помогало ему держаться и сопротивляться, и этим чем-то был Дардан.
На бегу Ульх обернулся и посмотрел на него. Лицо Дардана казалось ему таким знакомым, таким близким, таким родным, словно он смотрел в зеркало. Это было лицо Ульха. Его собственное лицо.
— Ты не оставил меня, мой Друг! — тихо прошептал Ульх, и слезы побежали по его щекам, туманя зрение. Его тело плело рисунок, его тело бежало по воле другого, того, кто бился в его голове от ярости и терзал его изнутри, и Ульх знал, что противиться его воле уже не может. Он знал, что ноги его сами будут ловко бежать по камню, что тело его увернется от брошенной молнии, удержит равновесие и не упадет в бездну, знал, и ему было плевать на это. Он смотрел лишь в расширившиеся глаза своего Друга, который покинул его когда-то только для того, чтобы вновь вернуться в лице Дардана и позволить Ульху себя полюбить. — Ты не оставил меня, и я не оставлю тебя! И ничто никогда не разлучит нас!
— Ничто никогда не разлучит нас, мой Друг! — повторил Дардан еще раз, и в этот миг рисунок в его руках сложился. Вот только Ульху было уже все равно.
Ему уже не нужно было сдерживать энергии, рвущиеся между его пальцев, ему не нужно было контролировать невероятные потоки силы, и теперь он мог сосредоточить свое существо на одном единственном «нет!», которое он должен был сказать своему Хозяину. И когда вокруг взвыли черные ветра, превращая пещеру с Источником в самое сердце беспощадной бури, а непререкаемый голос Хозяина в его голове приказал:
— ПРЫГАЙ!
Ульх ответил единственное, во что он вложил все свои силы, всю свою оставшуюся волю и всю свою любовь к своему единственному Другу.
— Нет! — тихо сказал Ульх, немыслимым напряжением воли, останавливая свои ноги на краю пропасти и раскидывая в стороны руки. Он стал мишенью, и он знал это. Закрыв глаза и закидывая голову назад, он тихо прошептал: — Я люблю тебя, Дардан!
А в следующий миг ослепительное копье света преследователей спалило его дотла.
Хан спешил изо всех сил, бежал следом за Дитром, видя маленькую фигурку Ульха впереди. Тот уже почти что добрался до края пандуса, обрывающегося прямо в Источник, почти добежал, и ему оставались буквально какие-то несколько метров, чтобы оказаться там. Да и рисунок в его руках уже почти что сложился, даже на таком расстоянии Хан видел его и чувствовал заключенную в нем разрушительную мощь.
Было тихо, так тихо, словно весь звук забрали из мира. Он не слышал ни стука собственного сердца, ни топота ног, своих и Дитра, он не слышал ничего, и лишь тишь укрывала его огромным теплым одеялом. И в этой тишине он увидел, что делает Дитр.
Время растянулось, став вязким и медленным, словно ящерица на льдине. Дитр творил копье света, и Хан знал, что это копье станет для него последним. Мощь излучения Источника была настолько велика, что выдержать ее не мог никто: это Хан сейчас чувствовал каждой порой своего тела. Не было в мире ни одного живого существа, что смогло бы перенести это обжигающее прикосновение. Вот только Дитр уже дважды использовал эту силу, и сейчас делал это в третий раз.
Невидимые ветра обняли тело Черноглазого, и толстенные жгуты силы проникли прямо в его кости. Хан видел это, видел, с какой немыслимой быстротой, быстрее, чем падает свет, это происходит. И он не мог вмешаться, словно кто-то поставил между ним и Дитром сияющий барьер. Словно чья-то нежная ладонь тихонько обняла его целиком, а в ухе тихо-тихо незнакомый голос шепнул всего одно слово: «нет!».
Дитр запрокинул голову, ветра силы взметнули его черные одежды, растрепали в последний раз волосы, а потом тело его вспыхнуло изнутри, словно взорвалась каждая клеточка, рассыпаясь на еще более мелкие частички, и все они образовали что-то. Это было похоже на солнечный ветер или на пылинки, что кружатся внутри луча, это был жидкий свет, расплавленный огонь, невыносимое инферно пламени, топливом для которого стал сам Дитр. Буквально в несколько мгновений этот вихрь образовал копье света, и оно сорвалось вперед, неотвратимое и страшное, как кара Бога.
Хан еще успел увидеть Ульха, который разбросал руки в стороны, словно ожидая копье света, словно специально давая Дитру возможность поразить его. А в следующий миг что-то произошло.
Законченный рисунок с ладоней Ульха камнем упал на дно Источника, и оттуда поднялось что-то, похожее на черный ветер. Моментально вернулся звук, воющий, низкий гул, скрежет, заставивший его барабанные перепонки почти что разорваться в ушах. Немыслимое давление упало на каждый сантиметр тела Хана, прижимая его к полу, и он рухнул, как подкошенный, широко открытыми глазами наблюдая, как солнечное копье насквозь пронзает этот ослепительно черный ветер, несущий в своем дыхании целые сгустки, большие темные пятна зла.
Моментально стало черно, и лишь ослепительное копье прожгло роговицы Хана, в этой черноте пронзая маленькую алую фигурку замершего на самом краю Источника Ульха. Тот исчез в ослепительном копье, словно его и не было, просто исчез без следа, а само копье на месте его тела собралось в пульсирующую золотую сферу. Сфера все сжималась и сжималась, становясь меньше, но концентрированнее, мрак наступал на нее со всех сторон, грозя раздавить, грозя сжать и уничтожить этот последний осколок солнца, что остался еще в этом мире. И Хану на миг показалось, что внутри этой золотой сферы замерла фигура: миниатюрная женщина с коротким ежиком серебристых волос и хвостом на затылке, с ослепительно сверкающим оком во лбу, сидящая, поджав под себя ноги, где-то на самом краю мира. Хан знал ее. Эту анай звали Найрин.
Он не мог бы сказать, почему он это сделал, или как он это сделал, однако он потянулся к этой золотой сфере. Белый Источник был очень далеко от него, в тысячах километров, за Семью Преградами, что до этого ни один смертный не мог преодолеть. И одновременно с этим, Белый Источник был здесь. Он пульсировал в груди Хана, наполняя его силой, жизнью и верой, он пульсировал в золотой сфере, внутри которой дрожал силуэт среброволосой анай, и с каждым мигом чернота все больше и больше сжимала эту сферу, грозя уничтожить ее, смять, как сминают в кулаке кусок пергамента.
Ждать было нельзя, а потому он открылся ей, Белому Источнику, этой сфере, и даже силе, что грозила уничтожить все это. Хан просто открылся, всей душой и сердцем молясь, чтобы все Боги анай, вельдов и кортов сейчас защитили их и не позволили свершиться злу. Чтобы маленькая анай смогла доделать свое дело, а царь Небо — свое. Чтобы Великая Царица вела своих дочерей в бой, а Лейв гнал на дермаков сотни тысяч кортов. Чтобы Дасу, его любимая, ненаглядная Дасу, все так же могла, рассеяно улыбаясь, проводить гребенкой по своим густым волосам, и чтобы на гребенке той все так же были вырезаны узорные завитушки и маленькие серебристые звездочки. Хан улыбнулся, чувствуя чистую мощь, биение чьей-то огромной, словно все небо воли, которая сейчас пульсировала в его груди, и передал эту мощь маленькой среброволосой анай, заключенной в сияющую сферу.
