По ту сторону пламени (СИ) - "Abaddon Raymond" (полные книги txt) 📗
— Перестань, — зло выдыхает рыжеволосый маг. Налетевший ветер рвет тонкую вязь колдовства. Я прикусываю щеку изнутри. Даниель не может знать.
Почему он говорит так, словно знает?
Медный вкус отрезвляет. По щеке чиркает подхваченный ураганом лист. Эрлах продолжает, будто не замечает всколыхнувшейся стихии:
— Только так магия не работает. Сила начинается с правды. Висия не понял этого, и теперь он мертв. Наас отрицает, и — ты ужасный маг.
Наас скрещивает руки на груди:
— Иди к черту.
Эрлах качает головой:
— Видишь: отрицает. Будь честна, когда дотронешься до знака. Иначе весь пережитый тобой страх ничего не стоит.
Мужчина отходит к окружившим могилу магам. Кан посерел, его запутавшиеся в чарах пальцы медленно соскальзывают вниз. На лбу блестит испарина — или осела магия.
— Зарин… — закрываю глаза, отстраняя Нааса. Голос дрожит, когда говорю:
— Оставь меня.
Страх приходит, когда рядом никого.
Перебираю воспоминания — семь, их было семеро, Эрлах, — но они дробятся и мешаются, и не разобрать, где какой. Даже лица сливаются в одно, сначала перекошенное ужасом, а через секунду — пустое. Страха нет. Лишь усталость и отчаянное желание, чтобы все закончилось.
Озноб пронзает позвоночник иглами.
Был и восьмой. После крыши и Лизы, перед теми семью.
Шрам наливается теплом:
— Вот оно.
Я задержалась в школе после продленки. Подняла голову от учебника, а в классе пусто. Ледяной свет потолочных панелей пульсировал на изнанке век, делал руки синюшными, с фиолетовыми реками вен в суставах. На часах было начало двенадцатого. Я глядела на равнодушные стрелки, снова и снова считала время, пытаясь сложить в другие цифры. Одноклассники давно ушли. Учитель тоже. Сторож гремел ключами в темном коридоре, заглянул ко мне — в единственный освещенный класс:
— Ты им звонила?
— Мама уехала. У папы занято, — мы жили почти за городом. Последний автобус заканчивал ходить в десять. Папа должен был забрать меня после работы. Он забыл.
Или помнил.
Сторож почесал затылок, пожал плечами:
— В этот раз что-то совсем припозднились. Ну… если хочешь… пойдем, чаю сделаю, — предложил и облегченно ретировался, когда я ответила:
— Спасибо, я здесь посижу, — мне было всего девять, но я уже знала, когда они надеялись услышать отказ.
До смерти хотелось спать, но колотящееся сердце разгоняло усталость. За стеклами совсем рядом плескалась тьма — больше месяца неотрывно следовала по пятам. Я отличала ее мшистый запах среди прочих. Те насыщались и уходили, но эта будто жаждала выпить меня до дна.
— Оставь меня в покое, — прошептала я, царапая шрам, запястье. Боль отвлекала. — Возьми, что хочешь, только уходи.
Я набрала папин номер. Сторож неплотно прикрыл створку, черная щель дышала сквозняком. Я подошла, чтобы захлопнуть. Впереди ключи звенели в такт удаляющимся шагам. Я потянула ручку на себя, когда звук взорвался. Что-то глухо ударилось о стену, взвизгнул паркет. Я зажала рот. Из телефона рвались короткие гудки.
За тонкой деревянной дверью кто-то засипел. Поскребся и нежно пропел:
— Ссспасссибоо.
Вцепляюсь в заклинание. В памяти — рассвет. Школьный коридор. Низкое, еще синее небо в окнах. Я переступаю через скрюченные ноги, стараясь не испачкать ботинки в крови. Брызги покрывают стены и потолок, на полу разводы отмечают последние конвульсивные движения. Тошнота подкатывает к горлу, колени дрожат. Нужно уйти, пока не пришли первые люди.
Крохкий знак под пальцами натягивается, сплетается теснее, пульсирует в такт сердцебиению. Рядом выдыхает свой страх Наас, соединяя линии в нерушимый каркас.
В центре заклинания открывается глаз.
— Отпускай, я удержу. Режь! — сдавленно говорит парень. Зажмуриваюсь до танцующих пятен и падаю на колени, выдергивая кисть. Режу ладонь по старой линии. Выходит только царапина. Сжимаю зубы и втыкаю лезвие, выкручиваю, пока не становится жарко и липко, как летним днем, когда вместо ножа был осколок.
Вокруг проносятся золотые нити и звучит на разный лад напев молитвы. Кружится голова: прошлое и настоящее меняются местами. На грани слышимости всхлип давнего сторожа путается с криком мертвого Советника.
Он не показывается. Я подползаю к краю могилы, нарушая цепь волшебных узелков и заклинание Мары — узор, хрустнув, рвется и скукоживается. Воздух низко гудит. Кто-то вскрикивает. Кровь капает в яму, срываясь с кончиков пальцев. Скелет внизу, залитый золотом колдовства, изменил положение: теперь он кутается в истлевшие меха. И говорит со мной — шорохом в мышцах, болью в суставах. Чужой ужас сковывает тело.
— Она. Моя, — не вычленяя значений, отвечаю на поток старинной речи, бегущей по венам. — Моя. Умри.
Умри. Десятым.
Голос, теряя разом все слова, захлебывается, кончается.
Все кончается. Только ветер по-прежнему закручивается тугими струями, раздувая землю, бросая пригоршнями в лицо.
Сзади падает Наас. Я медленно соскальзываю в яму, в объятья вновь распавшегося на части тела. Полыхают белым чары — мир стирается. Отключаясь, я чувствую рывок, боль в лодыжке. Запах влажной земли. Тепло зарождающегося пламени.
***
Кислый вкус во рту. Болит нога. В груди давит, горло раздирает кашель. Звон в голове заглушает прочие звуки. Мара сует в руки бутылку. Вода. Ледяная и сладкая — выпиваю половину, остальное отдаю бледному как мел Наасу. Сажусь и осматриваюсь. В яме мечется пламя. Переливается через край, стелется по земле, согревая дыханием. Над нами клубятся облака и воркует гром. За деревьями тучи теряются в багряном зареве: там Университет, там заходится утробным воем сирена.
— Нужно возвращаться. Вы пятеро — через ворота на другой стороне, — Эрлах вертит в руках шило, которым чертил чары. — Скажете, что ходили прогуляться в парк. Эдвард, Мара, переночуйте в городе.
— А ты что будешь делать? — холодно осведомляется Кан.
— Я не покидал территории Университета, — Даниель щурится. Пушистые ресницы бросают вверх длинные тени.
— Как…? — вспыхивает Наас, но Эрлах обрывает, подняв узкую ладонь.
— Ты испортил кости, обойдешься.
— Это Зарин испортила, — бурчит рыжеволосый маг, но отходит. Я моргаю — огонь гаснет.
— Я не хотела, — ладонь чешется. Порез густо замазан чем-то прозрачным, склеившим края. Осторожно сжимаю кулак — но боль не приходит, лишь зуд становится глубже. В затылке растекается слабость. Оборачиваюсь.
Она почти сливается с темнотой. Выдают глаза — белые искры повторяют рисунок из книги. Молния раскалывает небо пополам, обрисовывает тонкие рога и чешую на лапах, серебро приоткрытой пасти, пятна на груди.
Держась за напрягшегося Нааса, поднимаюсь. На твари перекрещиваются лучи. То, что я приняла за рисунок шерсти, блестит алой влагой. Кровь. Плутон улыбается измазанными зубами. Нет.
— Спасибо, — надтреснутый голос. Зажимаю уши. Словно мне опять девять, и я только что впервые разрешила тьме убивать. Повторяет:
— Спасибо, — в безжизненных интонациях нет и следа бархата, каким она шептала в Заповеднике. Тварь не выглядит счастливой или свободной. Очень мертвой — да. Так или иначе, она потеряла хозяина.
— Боже, — движение за спиной заставляет отвлечься. Маги направляют на создание пистолеты. Неужели это помо… пули, особый сплав, верно. Но… Я смотрю на них, настороженных, готовых защищаться, когда тварь шелестит в третий раз, почти уверенно:
— Спасибо.
— Твое обещание, — я всегда буду за твоей спиной. — Что оно значит?
Но ее нет. Когда я оборачиваюсь, ее нет.
Первым отмирает Эрлах:
— Идите. Сейчас, — мужчина прячет оружие и застывает, прислушиваясь. Полы старомодного плаща взлетают от ветра. Хромая, я спешу за остальными, успевая заметить, как земля и камешки устремляются обратно в яму, поднимаются примятые травы. Никто не сможет сказать, что у Тлалока были гости. Включая самого Советника.
Эдвард и Мара теряются мгновенно. Мы бежим сквозь пикирующие листья, истеричный шелест. Треск крыльев, бойкое чириканье. Странно, птицы — ночью? В кронах тяжело барабанят капли. Вспышки молний освещают дорогу лучше фонарей, а гром рокочет прямо у верхушек деревьев.
