Кольцо Анахиты (СИ) - Рябинина Татьяна (е книги .txt) 📗
— Постарайся не столкнуться в дверях с Джонсоном. И вот что, на всякий случай обойди гараж сзади. Если вдруг Бобан будет там крутиться, он тебя не увидит. Хотя обычно в это время он еще обедает, слугам подают в половине девятого.
Я представила, как буду возвращаться обратно, и тут мне в голову пришла отличная мысль.
— Тони, я могу выйти через веранду. Здесь нет замка, только щеколда. Сейчас все открыто — окна-двери. Горничные закрывают перед ужином. Я выйду чуть пораньше, где-то без десяти девять. И потом смогу так же вернуться. Если наткнусь на кого-нибудь, скажу, что не спалось, ходила в жральню за едой.
— В?.. А, да, foodroom [52]. Отлично!
Время между чаем и обедом прошло в какой-то лихорадке. Я бродила по цветнику, потом вернулась в свою комнату, пыталась смотреть телевизор, лихорадочно перебирала одежду и белье, сожалея, что не взяла с собой самое красивое. Время тянулось, как изжеванный комок жвачки — липко и бесконечно. Меня знобило. В конце концов я набрала ванну с пеной и больше часа пролежала в ней, как бегемот, — погрузившись по самые ноздри.
На обед я пошла при полном параде, но все в том же летнем платье, оставив «приличное» лежать на кровати, — чтобы можно было быстро переодеться. Проблему, как не наесться и не обидеть повара, с блеском решили корги. Они с готовностью расправились с двумя кусками куриного филе, а салат, острый рис и яблочный пудинг я завернула в салфетку, чтобы у себя спустить в унитаз. Страшно не люблю выбрасывать еду — видимо, это в крови у всех, чьи предки пережили блокаду. Но другого выхода не было, есть пудинг собаки категорически не желали.
Без пятнадцати девять я вышла из своей комнаты, закрыв дверь так плотно, чтобы и комар клюв не просунул. Днем в библиотеке эти лисицы уже продемонстрировали мне, как именно просачиваются сквозь закрытые двери. Сначала подцепить дверь когтями и поддеть, расширяя щель. Потом просунуть морду — и вуаля. Нет уж, этой ночью, девочки, вам придется искать другое место для ночлега.
На площадке лестницы я остановилась, прислушиваясь. Откуда-то снизу, издали раздавались приглушенные голоса — слуги сидели за обедом. Я подошла к портрету Маргарет.
— Ну же, отзовись, — шептала я, глядя ей в глаза. — Мне сейчас так нужна твоя поддержка.
Но искусно нарисованная женщина, кусочек жизни которой я смогла прожить, вернулась в свое время. Только холст, только краски…
Я осторожно спустилась вниз и пошла по коридору, ступая на цыпочки. Поверх платья на мне был надет халат — ну а что, вернулась к себе после ужина, разделась, а потом вспомнила, что забыла прихватить булочку и йогурт на ночной дожор!
Когда я проходила мимо лестницы, ведущей в подвал к кухне, оттуда уже раздавался звон собираемой посуды — надо было поторопиться. Свет на веранде был потушен, окна и дверь закрыты. Интересно, что будет, если Джонсон, заперев парадную дверь, решит проверить веранду? Да ничего не будет. Вернусь к Тони. Вернусь… Сначала туда надо еще дойти!
Я выскользнула в цветник и пошла вдоль северного фасада. Солнце уже село, но было еще довольно светло, и меня могли увидеть из окон. И хотя я не делала ничего преступного-запретного, эта вот конспиративность настолько будоражила, что подгибались колени. Я вспомнила, как ночью мы шли через цветник вдвоем, и по спине пробежала холодная волна, сменившаяся лихорадочным жаром.
Как-то очень некстати (а может, наоборот — очень даже кстати) в голову пришло, что у меня уже тысячу лет не было необходимости думать о предохранении. А вдруг Тони, как и многие другие мужчины, свято верят в то, что это женская забота? Таким, к примеру, был Альберто — наверно, он счел бы себя крайне униженным и оскорбленным, если бы ему пришлось купить пачку презервативов.
А что, если я забеременею?
Мысль обожгла холодом, но тут же пришло какое-то космическое спокойствие: если так, значит, в этом и есть смысл нашей встречи. Мне уже тридцать два… Нет, я никогда не считала, что женщина, которая не вышла замуж до определенного возраста, должна родить «для себя». Эта причина вообще казалась мне крайне эгоистичной — ребенок ведь не вещь, которую приобретают, чтобы себя побаловать. Но что плохого, если на свет придет еще один человечек — чтобы радоваться жизни, любить и быть любимым? И уж конечно, я не стала бы врать ребенку, что его отец — героически погибший летчик.
В окнах над гаражом горел свет. Я прошмыгнула за угол и оказалась на парковочной площадке, где поместилось бы, наверно, десятка два машин. Озираясь, как шпион в плохом фильме, я поднялась по лестнице и тихонько постучала в дверь.
— Заходи, — отозвался Тони.
В первой комнате горел свет, но она была пуста. Самый обыкновенный маленький офис — письменный стол с компьютером, стеллажи с папками и справочниками, псевдокожаный диванчик. На стенах фотографии в рамках и небольшие акварельные пейзажи. На подоконнике большой кактус и еще какой-то невнятный цветок в горшке.
Я открыла дверь и зашла в квартиру — большую комнату-студию с тремя окнами. Почему-то мне казалось, что помещение над гаражом должно быть какой-то убогой каморкой, но здесь было просторно и вместе с тем уютно. И, я бы сказала, стильно. Комната была поделена на гостиную и спальную зоны. Кухонный уголок от гостиной отделяла барная стойка, а в углу, за дверью, надо думать, притаился крошечный санузел.
Тони накрывал на стол. На нем были джинсы и ярко-синяя шелковая рубашка, цвет которой заставил меня вздрогнуть. Увидев мой халат, он удивленно приподнял брови, но я сняла его с таким видом, как будто это была соболиная шуба. Он рассмеялся, зажег две белые свечи в высоких подсвечниках, погасил свет и подошел ко мне.
Мы стояли, обнявшись, я уткнулась носом в ямочку у него над ключицами, вдыхала совершенно невероятный запах чистого мужского тела, смешанный с одеколоном и лосьоном для бритья, и слушала стук сердца — то ли его, то ли моего.
— Сначала я хотел сварить королевских креветок с укропом, — сказал Тони. — Но потом представил, как мы потрошим пучеглазых морских тараканов, во все стороны летит чешуя — или что там у них? Руки пахнут рыбой… В общем, никакой романтики. И приготовил карри по-бенгальски. Любишь карри? — я кивнула. — Вина? Совсем немного — чтобы потом не сомневаться?
— Я не буду сомневаться.
Тони отпустил меня, отошел к столу и налил белое вино в два бокала. Сделав пару глотков, я поставила бокал на стол и медленно подошла к кровати, застеленной зеленым атласным покрывалом.
— А что, если мы поужинаем… попозже? Холодное карри — это тоже очень вкусно…
Тони посмотрел на меня долгим взглядом, поставил свой бокал… Не знаю, чего я ждала — что он одним движением смахнет все со стола и уложит меня на него? Или сгребет борцовским захватом и разорвет платье в лоскуты? Но Тони осторожно задул свечи. Я напряглась — вот, сейчас… И тут вспыхнул свет. Я заморгала, как застигнутая врасплох сова, — от неожиданности и от недоумения.
— Так будет лучше, — стоя у двери, Тони улыбнулся фирменной улыбкой голливудского маньяка.
«О, мсье знает толк в извращениях», — хотела сказать я, но подумала, что вряд ли он поймает смысл анекдота, а объяснять не было никакого желания. Желание было совсем другое.
Он медленно — невыносимо медленно! — подошел ко мне и так же медленно расстегнул молнию на платье. Я потянулась было к пуговицам его рубашки, но он остановил мою руку.
— Не торопись, — прошептал Тони, прикусив мочку моего уха.
Он снял с меня платье, нежно касаясь груди, живота, бедер, и от каждого его прикосновения по телу разбегались жгучие волны. Колготки послушно последовали за его пальцами. Я села на кровать, сбросила туфли, стряхнула колготки. Тони, наклонившись, целовал мои колени и пальцы ног. Все так же медленно он избавил меня от остатков одежды, мимолетно лаская каждый уголок моего тела, которое, казалось, вопило от нетерпения.
— Ты садист? — прошептала я?
