Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
— ТЫ ЛУЧШИЙ ИЗ ВСЕХ МОИХ УЧЕНИКОВ, УЛЬХ, — говорил голос Хозяина в его голове. — ТЫ САМЫЙ СМЕКАЛИСТЫЙ, САМЫЙ УПОРНЫЙ. Я НЕ ПРОСТО ТАК ПРОВЕЛ ТЕБЯ ЧЕРЕЗ ВСЕ ЭТИ СТРАДАНИЯ, ПОТОМУ ЧТО ТОЛЬКО В СТРАДАНИЯХ РОЖДАЕТСЯ СИЛА, ИСТИНА И НАСТОЯЩАЯ МОЩЬ. ТОЛЬКО КОГДА ТЫ ПРОХОДИШЬ ИХ ВСЕ, ДО САМОГО КОНЦА, ТЫ ОБРЕТАЕШЬ ИСТИННУЮ ВЛАСТЬ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ МЕНЯ, УЛЬХ?
— Да… хозяин… — слова были не слышны в грохоте железа в ветре, в неистовом реве ветров над его головой, Ульх и сам даже не услышал их, лишь только знал, что произнес. Однако, Хозяин услышал его.
— ВОТ И ХОРОШО. А РАЗ ПОНИМАЕШЬ, ТО ВСТАВАЙ. ОСТАЛСЯ ВСЕГО ОДИН ШАГ. ТЫ СДЕЛАЕШЬ ЭТОТ ШАГ, И ВСЕ БУДЕТ ЗАКОНЧЕНО РАЗ И НАВСЕГДА. В МИРЕ УСТАНОВИТСЯ ПОРЯДОК, И МЫ БУДЕМ ПРАВИТЬ ИМ С ТОБОЙ ВДВОЕМ.
Ульх резко вздохнул, когда невыносимая тяжесть неба отступила, откатилась назад. Все снова было как обычно, а над ним склонялось встревоженное лицо Дардана. Его пальцы коснулись щек Ульха, пытливые глаза смотрели из глубоких красных ям с потрескавшейся кожей.
— Вы в порядке, учитель? Вы слышите меня?
— Я получил рисунок перехода, — с трудом прохрипел Ульх, глядя ему в лицо. — Сейчас я создам его, и мы шагнем прямо в Бездну Мхаир. Ты готов?
— С вами я пойду куда угодно, учитель! — глаза Дардана горели неистовым огнем. Куда угодно, куда вы только ни поведете меня!
— Хорошо, мой друг, тогда помоги мне встать.
В голове немного прояснилось, и Ульх почувствовал себя чуточку лучше. Не настолько, чтобы полностью выздороветь или восстановить хотя бы часть своих сил, но настолько, чтобы держаться вертикально.
— Осталось еще немного, — хрипло пробормотал он. — Еще один единственный переход, и все.
— И все, — повторил за ним эхом Дардан, поддерживая его под руки.
Ульх с трудом выпрямился и принялся творить рисунок перехода.
Хан шагал сквозь призрачное море за Гранью, держа в своей ладони твердую руку Дитра, и с любопытством оглядывался по сторонам. Пространство скользило вокруг него, изгибаясь и закручиваясь в спирали, складывалось гармошкой под его ногами, позволяя пройти. И это было так странно, так непривычно.
Во всем, что окружало его сейчас, он видел волю Небесного Змея. Разбросав свои огненные крылья через все небо, Небесный Змей день за нем медленно плыл над миром с востока на запад, обозревая свои владения. И даже сейчас, когда Северный Ворон принес на своих крыльях ветра, стружу и сумрак долгой зимней ночи, даже сейчас Небесный Змей не оставлял своих детей, даря им хотя бы призрачный, но все-таки отблеск своих крыльев.
Хан верил в богов кортов, богов своей матери, и они всегда были ему гораздо ближе непонятных богов отца. Иртан и Орунг казались ему слишком далекими, слишком отошедшими от мира, и Хану было не по себе рядом с ними. Как можно верить в кого-то, кто создал тебя самого и весь окружающий тебя мир, а потом удалился на покой? Просто по собственной прихоти настроил песчаных замков, запустил туда полными горстями жизнь, а потом махнул на все рукой и заснул где-то на золотой перине облаков, счастливый и безразличный ко всему. Именно такими были боги вельдов, они были чужими и далекими, и им никакого дела не было до собственных сыновей в их безмерной дали, сколько бы эти сыновья ни пытались докричаться до них, сколько бы ни звали их в час нужды или беды.
Боги кортов были другими. Они жили вокруг Хана, в земле и воде, в воздухе и огне, они зажигали по ночам звезды, разбрасывая их щедрыми горстями из своих котомок, чтобы смертные могли находить по ним путь. Они возжигали на небе теплое солнце и посылали полные влаги облака, чтобы те питали степь. Они жили бок о бок с людьми в их уютных теплых юртах и следили за тем, чтобы дети были здоровы, чтобы люди были счастливы.
Хан прекрасно понимал, что никогда не сможет доказать свою правоту никому из вельдов, потому и не старался это сделать. Разговаривать с небесными людьми было бессмысленно: они жили лишь гордой выхолощенностью своей веры, белым жестким каркасом своего совершенства, в котором не было места для зеленых вьюнов на стенах или певчих птиц, что вьют гнезда над дверными косяками. В их домах из камня, в их зависшем между небом и землей городе не скакали, резвясь, длинноногие дурашливые жеребята и не катались в пыли толстые щенки. Они не знали теплого дыхания сонной отары овец, они давным-давно забыли жар походного очага и вкус лепешки, только-только выпеченной собственными руками на огне. И небеса, что огромным ковром расстилались прямо над головой Хана, словно перевернутый океан, куда можно было нырнуть, если зажмуришься, небеса для них были всего лишь исхоженной тропой, исследованной из угла в угол, тропой, на которой больше нет тайн и загадок.
Вот только на самом-то деле все было не так, и Хан знал это, улыбаясь тихонько каждому новому ростку, что пробивал землю, каждому ручейку, что оттаивал после долгой зимы и принимался проделывать для себя новое русло на пересохшей груди степей. Ни одна снежинка никогда не повторялась, ни один порыв ветра не пах так же, как предыдущий, ни один солнечный луч не падал в одно и то же место. Все менялось, все текло, переплеталось и переливалось, каждый миг становясь чем-то иным, чем-то совершенно другим, и в этом была невыразимая, невероятная красота жизни. Она пела в звонком перестуке копыт жеребенка по каменистой отмели степной реки, она взлетала к небесам на пестрых крыльях жаворонков, тонущих в огромном просторе рассветного бездонного неба, она ложилась на землю в длинных рыжих росчерках облаков, закатными кострами поджигающих небо. Великая Тайна жизни стучала в груди Хана прямо под тугой клетью из ребер, и ни один миг, ни одна секунда в ней не повторялась.
А небесные люди забыли об этом, соорудив свой дом из холодного камня и бесконечных запретов, подняв его до самых небес нерушимой башней памяти. И в ней не было бы ничего плохого, если бы эта память не отрицала самое себя. Это больше всего смешило Хана. С такой невероятной скрупулезностью, с таким маниакальным рвением вельды хранили свою память, собирали по крупицам и структурировали только для того, чтобы сразу же забыть ее, запретить, навесить на нее тысячи замков и скрыть ото всех, будто что-то сакральное. Словно каждый свой шаг они пытались сохранить, спрятать ото всех и скрыть за десятью засовами, глубоко под землей. Хан долго не понимал, почему оно так, и только со временем, изучая Источник, изучая наследие вельдов, слушая свою мать и заунывные песни степняков, тысячи ночей молчаливо разглядывая ночное небо, наконец, понял. Вельды боялись смерти.
Это было так просто и так глупо для него, что хотелось смеяться, сгибаясь пополам от колик. Вельды, что нарочито отрицали смерть, насмехались над ней, воспевали свою силу и доблесть, свое величие и отсутствие страха, на самом-то деле абсолютно по-детски боялись смерти, страшились ее и пытались убежать от нее. Они прятали свои прошлое, скрывали память, они постоянно оборачивались через плечо, не доверяли друг другу и даже не любили друг друга только потому, что страшились смерти. И только один из них не боялся ее — единственный крылатый вельд, в чьих глазах отражались огненные переливы Небесного Змея в немыслимой вышине.
Хан успел за это время понаблюдать за царем Небо и понять, что это правда. Он был единственным из всех небесных людей, кто не боялся умереть. Именно поэтому у него все получилось. И только поэтому Хан согласился последовать за ним до самого конца, не страшась того, что Тьярд нарушит данное им слово. Клятвы нарушали лишь те, кому был ведом страх, а царь Небо его не ведал.
В его друзьях, с которыми он вместе рос, с которыми путешествовал в Лес Копий и дальше, на запад, к развалинам Кренальда, этого страха тоже почти что и не было. Во всяком случае, его было гораздо меньше, чем во всех остальных небесных людях. И Хану очень нравилось это, он испытывал почти что физическую тягу к ним ко всем в желании приобщиться к чему-то гораздо большему, что двигало ими, чего они даже не понимали. За спиной каждого из них Хан почти что видел огненные отблески чешуи Небесного Змея, летящего на золотых ветрах в вечность, и это вселяло в него уверенность, что у них все получится.
