Злато в крови (СИ) - Мудрая Татьяна (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Доспех. Оберег. Броня. И как она изменила саму Селину! Стройность, величавость осанки. Лицо в раме или, скорее, в окладе: строгое и нежное.
— Грегор, ты представляешь, я в нем хоровод водила! Аки столп в пустыне.
— Представляю, но не очень. Это же не для простого человека ноша. Может быть, покажешь?
— Без музыки не смогу, да и сила моя преизбыточна, неинтересно. Весь смысл жизни для меня был в том, чтобы противостоять — в танце, верховой езде, фехтовании. Это ушло, мой братец.
Внезапно за одним из шкафов кто-то застенчиво кашлянул. Я обернулся. На каком-то тюке сидела пожилая тетка, выдержанная в серой цветовой гамме: серая кофта поверх серой хламиды, серые замшевые туфли, серый волосяной кукиш на затылке… серая кожа. Тут я спохватился, что ветхого природного серебра получается как-то многовато, да еще через него явно просвечивает стена, а на стене экспонат: то ли уздечка в металлической обкладке, то ли плеть с окованной рукоятью.
— О, Диамис, друг мой сердечный, — обрадовалась Селина. — Вот уж не чаяла свидеться.
— Вампиры призраков по большей части не видят, — пробормотал я. От растерянности ничего более умного на язык не пришло.
— Ну тогда я не призрак, — ухмыльнулась Диамис. — Тоже по большей части.
— Грегор, — сказала мне Селина. — Вспомни того обаятельного наркоторговца, на которого ты сначала поохотился. Ты ведь с ним после разговаривал? Значит, ты исключение из правила.
— Прелестно! — старуха захлопала в ладоши. — Так ведь и я нечто исключительное. Из правила.
— Я думала, ты… в лучшем месте, — моя дама протянула руку, точно пытаясь нащупать нечто более плотное, чем дым.
— Детка, да какое место может быть лучше, чем то, где тебя окружает красота! Видишь ли, нас всегда притягивают вещи, которые мы любили при жизни: дом, дерево, этнографическая коллекция, собираемая в течение всего твоего земного срока. И такие, как ты — взыскующие поместить свою душу в изделие, где пребывает и часть моей собственной души. Причем — лучшая часть.
— Я не могу дать этому душу. Никак не получается танцевать.
— Получится; только ты пока боишься.
— И партнер для танцев у меня разве подходящий?
— Не хуже прочих, доню, не хуже многих прочих. Вот только на крючок подцепленный, как корюшка, а губу рвать ему страшно. Ну да с кем такого не бывает!
— Я тебя увижу, Диамис, Диамант мой драгоценный?
— Всякий раз, доню, когда придешь. Я ведь бессменная хранительница. Главнее меня тут нету. Так что властью своей говорю тебе, мальчик: люби ее, уж ее-то все любили, и друзья, и враги.
И с этим напутствием она торжественно, как Чеширский Кот, растаяла в воздухе.
— Прощай, прощай и помни обо мне, — расплывалось в темноте вместе с насмешливой улыбкой. — Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. А если нет — то просто до скорого свиданья.
— Вот так, — говорила Селина, спешно распаковываясь. — Наряд лучше снова нашей Диамис на хранение оставить. Что делать! От такого важного поста и в могиле быв не откажешься.
А уже выйдя наружу, добавила:
— Вот и поразмысли: у Статуй такие же стражи, если не лучше.
Немного позже я попросил рассказать мне хотя бы об одном таком страже и получил «на день глядя» историю, которую можно назвать «Повесть о Карене-Рудознатце». Я привожу ее здесь, хотя она куда более наших дневных видений выламывается за пределы данной повести. Следовало бы перевести ее в строго монологическую форму и отогнать в комментарии к тексту; может быть, позже я так и сделаю, если не будет лениво.
Повесть о Карене-Рудознатце
— Говоря по правде, следовало бы назвать ее «Историей Алхимика», — так начала Селена, — но как термин, так и название книжки затасканы до состояния половой тряпки, в которую постепенно превратился кусок бархата, затканного золотой нитью. Потому что моего задушевного приятеля Кари от пеленок дразнили именно алхимиком.
Приятеля? О да, хотя на других «нитях», как туманно говорила Селина, он был тем юным членом Братства, который вытаскивал ее из-под расстрелянных трупов, красавцем-аристократом, подвигшим ее, тогда военного посланника во враждебном Лэн-Дархане, рискнуть своей головой ради установления мира, — а может быть, и обоими сразу. В любом случае, он по жизни играл роль ее молчаливого и целомудренного обожателя, друга за кулисами, который ничего почти не желает для себя самого. Крепкая вторая роль в комедии или драме Селининой жизни.
Но сейчас говорилось о типично детской дружбе, которая началась с тех пор, как оба себя помнили.
— Как говорится, в детском садике у нас был один горшок на двоих: это сближает. Ну, в четыре года мало что запоминается, хотя я была своего рода уникумом. Отца вот помню до сих пор, как будто его в меня хладной сталью врезали.
— Странное имя для мусульманина? Верно. Настоящее было что-то вроде Абулфатх. Верно! Это же он мне дал прозвище Никэ, греческий синоним своего родимого. В отрочестве он побратался с кем-то по имени Карен. Юношей или девушкой? Не знаю. В Британии это женское имя, а у армян, скажем, мужское. Эту страницу его жизни лучше не шевелить. В Братство и мою сознательную жизнь он пришел уже с именем погибшего. Считается, что когда твой «кровник» уходит, ты отчасти живешь за него, сохраняя в себе обе сущности.
— Вообще-то дело могло обстоять и не так трагично, — добавила Селина, — ведь до берегов той лэнской речушки, где мы с ним промывали песок в поисках золотых зерен и микроскопических самоцветных осколков, война не добралась. Побратим мог быть отцов, отчего тот и дал новорожденному сыну его имя в качестве второго, расхожего. Ты не обращай внимания, Грегор, если я буду путаться в показаниях, ладно?
В Оксе мы учились за деньги богатой лэнской диаспоры, он на минералога и златокузнеца, я — на лингвиста и создателя порождающих грамматик. Нет таких факультетов? А почем ты знаешь, может быть, где-то и есть. Наша разница в годах тянула лет на пять-шесть, но он был талантище, а я — простой малолетний гений, поэтому и начали свой курс, и кончили его мы одновременно.
Естественно, Братство взяло нас обоих к себе. Деньги-то чьи были потрачены, соображаешь?
Так вот, у Карена случилось долголетнее хобби на почве ценных минералов: древнее Перу. Белые Инки, серебряные прииски, золотые россыпи, города Вилькобамба и Пайтити, вулкан Сангай и рассказ Джека Лондона «Пропащая», действительно пропавшая экспедиция Фосетта — всё пошло у него в ход.
— Так что, он опустился до кладоискательства?
— Нет, вовсе нет. Ему не было интересно искать то, чему суждено было
стать похороненным. Видишь ли, это хобби у него имело корень в чисто алхимических интересах. А они владели им всецело, вплоть до того, что наша студенческая гоп-компания, завалившись к нему в гости, принуждена бывала пить кофе из огнеупорных керамических тигельков, примощенных на край антикварного атанора. Да, ты знаешь, что сарацинская алхимия и произошедшее из нее Великое Делание европейцев имели в виду прежде всего самого человека? Стадии Нигредо, Альбедо и Рубедо одновременно проходили сырье в колбе и сам естествоиспытатель. Гниющая смесь серы и ртути, белое серебро и красное золото. Земля, Луна и Солнце. Смерть, возрождение и слияние со всем сущим, если выразиться коротко и примитивно.
Так вот, что касается перуанского казуса, Карен обратил свое высокоумие на сведение воедино двух вещей. Во-первых, золотые изделия, какие описывали непосредственные наблюдатели времен перуанской Конкисты, были чрезмерно реалистичны. Это удивительно для тех, кто хорошо знает стиль древнего центральноамериканского искусства. Они в изобилии встречались в каждом богатом доме или вокруг него. Инка Гарсиласо де ла Вега и многие испанские историки наблюдали в здании так называемого Кориканче, или «Золотого Двора», в государственном «Золотом Саду Куско» и частных «садах» знати целые золотые поля маиса в натуральную величину с листьями, початками и даже волосками на них, со стеблями и корнями; стада лам с их детенышами, кроликов, лис, диких кошек, оленей, тигров и львов, ящериц, улиток и бабочек. Пастухи срывали в этом саду золотые плоды с золотых яблонь; на других золотых деревьях и кустарниках золотые пчелы собирали нектар с цветов. По земле ползали золотые змеи с глазами из темных драгоценных камней, сновали туда-сюда золотые жуки. Примечательно, что каждое растение и многие животные изображены были не единожды, а от маленького, едва видного над землей побега до целого куста в полный его рост и совершенную зрелость, от крошечного сосунка до взрослого зверя.
