Злато в крови (СИ) - Мудрая Татьяна (читать книги онлайн без .TXT) 📗
— Но тут в обводе почти правильный круг.
— Об чем я нынче и толкую. Хотя в последнее время такое тщание обзывают вымученным.
— Хочешь получить такой подарок?
— Милый мой Старший Брат! Ты мне не кавалер, а я… я сама воин.
Не думайте, что все наши путешествия были идиллическими: та давняя история, когда меня похитили из этого мира, нависала надо мной постоянной угрозой, пока, наконец, угроза не сбылась. Описывать мои потусторонние блуждания слишком тяжело, как я уже говорил одному моему бессмертному братцу, и не имеет непосредственного касания к тому, что произошло потом между мной и Селиной.
Словом, когда я выцарапался из этой ловушки, вид у меня был совершенно неузнаваемый: лохмотья, шрамы и морщины по всей коже, колтун на голове, повсюду грязь — как метафизическая, так и до ужаса реальная. Хорошо еще, что я сохранил оба моих горемычных глаза.
Так вот, отчего-то я направился не к тем собратьям, кто нес надо мной караул в часовне во время прошлого пленения и пребывания в сетях и нетях, не к тем обладателям Мысленного Дара, которые могли четко удостоверить мою внутреннюю идентичность, а прямиком к Селине, даже не зная толком, где ее искать, и угадывая путь ощупью, ультразвуком, будто нетопырь.
Она оказалась, по-моему, на своем любимом европейском севере. Когда я предстал перед ней, едва выделяясь на сумрачном вечернем снегу, она стояла на пороге. Невесомые белые перья не таяли на босых ступнях, стан был облачен в роскошный стеганый халат из синей с золотом парчи, с глубокой пазухой — чтобы ветер не заплескивал, — стоячим воротом и к тому же перехваченный посередине широким атласным кушаком, Оттого манеры у Селины были ледяные, а осанка — до чрезвычайности прямая.
— Вроде как опять Грегор, — произнесла она вместо «здравствуйте». — Был Принц отребья, стал — одно отребье. Если ты — это он, то должен помнить мое любимое ругательство. За которое ты меня прозвал «Мадамой Дюбарри».
Обстоятельства я помнил: эта кличка возникла по ассоциации, на фоне моей любимой мебели в стиле Людовика Пятнадцатого, короля, что в конце своей жизни подсел на сквернословие простолюдинки. Но вот первопричина прозвища…
Я покорежился и дрожащими губами произнес заветную формулу.
— Верно. Вот это самое ты и есть. Стыдно разумному существу такой силы быть у черта на побегушках. Да я бы оба свои глаза отдала, чтоб такого не допустить!
Я хотел заявить, что в инвективах не нуждаюсь, но Селина подошла ближе, крепко ухватила меня за плечи и встряхнула:
— Иди мойся, одевайся и приходи в себя. Как это выходит — ты же его одного, без приспешников, несколько раз уложил вчистую, а тут позволил собой помыкать. Запомни! Дьявол сам лжец и отец лжи. Сам иллюзия — и творец иллюзий. И первая из них заключается том, что он может приступиться к разумному существу без согласия на то его самого. Много на свете дивных сил, но сильней человека нет. Человек не может выдумать ничего и никого, потенциально не уступающего ему в мощи.
— А Бог? — пробормотал я.
— Значит, это не человек Бога изобрел, а Бог человека, — ухмыльнулась она. — Вот что: я попытаюсь выволочь тебя из того мусорного полигона, на котором ты так комфортно разлегся. Но за это ты сколько-нисколько побудешь плакальщицей в здешней горбольнице.
— Плакальщицей?
— Ну, волонтером, если тебе так приятней, — Селина скривила губы. — В хосписах атмосфера еще ничего, там умеют таблеточный морфий дозировать. А вот солдаты в госпиталях и старики в ординарных медучреждениях мучаются почем зря. Агония длится порой несколько суток. Нет, тебя что, мордой ткнуть прикажешь? Пойдешь к старшему ночной смены, скажешь, что ты от меня и чтобы он за тобой как следует присмотрел. Правила там построже общих вампирских, а соблазн — сильнее.
Помолчала, видимо, чтобы я себе представил всё до ниточки:
— Баптистам и прочим свидетелям Иеговы спасибо надо сказать за изобретение искусственной «голубой крови». Со стороны не поймешь, когда пациент помер, до ее переливания или после.
Я не в обиде на Селину за ту каторжную отработку: там я обрел опыт, силу и горечь, которые помогли мне устоять на этой земле. Только вот из нашего с ней общения ушла легкость, вытекло хмельное озорство — и это было невосполнимо. Но теперь говорю я вам — всем, кто слышит: не в одной моей, в каждой смертной и бессмертной душе ей удалось пропахать борозду, в каждом из тех, кого она встретила, — вызвать нестерпимую любовь. И кто я, чтобы стать исключением?
Интерлюдия третья. Ролан
Римус никогда не интересовался, каким именно образом я лишил Селину ее вампирской девственности, а я его и не просвещал. Тем более это относилось к тому эпизоду, когда девственности лишили меня самого — и престранным образом. Однако по временам мне хотелось получить его совет: неизменно взвешенный, постоянно мудрый. Дело в том, что Темная Кровь, что я взял от нее с молоком, каким-то загадочным образом навевала мне сны, и далеко не такие младенческие, как в первый раз.
Вот первый, как я смутно понял, — «из левой груди, что ближе к сердцу». Сон, связывающий меня с Грегором.
Действие происходило в церкви — не в той часовне Святой Елизаветы, любовно украшенной драгоценными реликвиями, а гораздо более суровой, своды которой терялись в облаках, что проникали сюда через отверстия в крутом куполе. Мы с Грегором стоим, держась за руки — я не вижу своих, но это искупается тем, что с другого боку у него явлено серебристо-алое видение, как бы истаивающее, подобно свече, в желтом пламени. А вокруг нас построилось четкое, строгое воинское каре. Четыре шеренги, четыре армии. Темные рыцари-марабуты в плащах и обмотах, выходцы из пустынных крепостей, при саблях и старинных кремневых ружьях. Чернокожие дагомейские амазонки, худощавые, нагие до пояса, в длинных пестрых юбках и перевязях, со своими мощными винтовками. Индейцы, наверное, всех северных племен, при луках и топориках, в орлиных перьях, рубахах и гетрах из замши с бахромой из человеческих волос. Древние самураи в доспехах, с алебардами и мечами. Кожа всех, без различия расы и племени, отливает бледным золотом, прячет в себе лунное сияние. И накатывается на всех нас грозовыми облаками: сверху и от алтаря — бледное жемчужное пламя, с трех земных сторон — тяжелый багровый огонь.
Все мы воины, и все мы противостоим чужой силе.
Четверо главных вождей — рядом с нами тремя.
— Валиде Рабиа-ибн-Адавиа, святая наша покровительница, — говорит Али абд-аль-Вадуд, то есть «Раб Любящего», — ходила по улицам с факелом в одной руке и кувшином в другой, восклицая: «Я хочу поджечь рай и залить ад водой, чтобы человек любил Бога ради Него Самого!» Прикажи нам сотворить то же, о Играющая!
— Белые люди боялись нас пуще смерти, которую мы им несли, — подхватывает Черная Пантера короля Дагомеи, — смерти, которая пряталась в дулах наших ружей, кружила вокруг них в наших боевых плясках. Когда нас пленили, ференги сотворили игрушку из наших танцев и песен и возили нас по всему миру. Мы заберемся наверх и сбросим вниз божка, что придумали белые, спустимся вниз и вытащим на жгучий свет большого земляного червя, чтобы отомстить за себя и тебя, Воительница!
— После того, как старший брат мой убил меня за то, что я побеждал в его честь, — говорит могучий Минамото-но Есицунэ, — я и мои воины скитались по обеим сторонам мира как ронины, не имея кому служить из достойных. Ибо слишком много видели мы крови людей, чтобы хотеть проливать ее и дальше. Жизнь и смерть для нас — одно, рай и ад — одна и та же мерзость. Прими нашу службу, о земное воплощение Каннон!
— Нет нам равных в выслеживании и погоне, — произнес наконец вождь по имени «Вздыбленный Конь». — Никто лучше нас не понимает, что такое победа — обнаженной рукой коснуться вооруженного противника, прямым взором глянуть в его уклончивые глаза. Вели нам отыскать плененную душу, вели померяться взглядом с Вечным Врагом. Поистине, сегодня хороший день для смерти, о мать Той, что Танцует во всех мирах!
