Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Обоз полукольцом огибал лагерь с юга. Ровные ряды фургонов, припорошенных снегом, выстроились по всему периметру палаточного городка. Здесь крепко пахло навозом, то и дело натужно ревели волы, потрескивали костры Ремесленниц, и кипела работа. Сердце Лэйк сжалось, когда издали долетел звон молота о наковальню, а в лицо на один короткий миг пахнуло раскаленным металлом. Она прикрыла глаза, втягивая этот запах и наслаждаясь им. Сразу же приятно заныли плечи, словно напоминая ей, как давно она не брала в руки молот. Очень давно, кажется, целую жизнь.
На память сразу же пришли картинки ее детства. Маленький домик на отшибе, на самом краю становища Сол, припорошенная снегом крыша, труба, что вечно дымила, и снежная шапка, почерневшая от гари. Ведра с колодезной водой, на поверхности которых всегда образовывалась толстая ледяная корка. Тяжелый фирах, который они с Ган таскали вдвоем, когда Дара позволяла им производить закалку мечей. И красные отсветы огня на лоснящихся от пота сильных руках наставницы, когда она колдовала над горном, проворачивая в углях очередную малиново-красную заготовку.
— Царица, — послышался рядом голос Лейн, в котором звучал невысказанный вопрос, и Лэйк поняла, что застыла прямо посреди дороги, жадными глазами глядя в сторону кузни.
Теперь у тебя нет времени даже на то, чтобы повспоминать о твоей молодости. Это время осталось далеко позади. Может, стоит отпустить его? Лэйк не была уверена в правильности таких мыслей. Впрочем, в последнее время она не была уверена ни в чем.
— Где поместили Найрин? — негромко спросила она через плечо, с трудом возвращая себя к реальности.
— В западной части обоза, — отозвалась та. — Я покажу дорогу.
Лэйк кивнула, пропуская мимо себя конопатую разведчицу. Ирма пристроилась у нее за плечом, озираясь по сторонам так угрожающе, будто видела вокруг одних врагов, и они медленно пошли в указанную Лейн сторону, где располагалась и такая желанная для Лэйк кузня.
Запах раскаленной стали наполнил ноздри, и Лэйк прикрыла глаза, все же позволив воспоминаниям унести себя в далекое прошлое. Тогда она была такой упрямой, так стремилась доказать собственную значимость всем окружающим и себе самой, работала на износ, прилежно училась. И хотя нагрузки были очень большими, хотя она едва живая приползала домой по вечерам, без сил падая на свою кровать, хотя учеба отнимала у нее все время, и порой, как и другие Младшие Сестры, она позволяла себе жалобы и сетования на то, как сильно устает, это все равно было так хорошо, так правильно. Я всегда хотела быть такой же, как ты, Огненная. Не только убивать, но и создавать. Ковать оружие, что защитит мой народ, инструменты, что прокормят моих сестер, игрушки для забавы совсем маленьких девчонок. Разве это такие уж сложные мечты? Разве они несбыточны?
Звон стали о сталь приближался, и Лэйк ощутила, как что-то внутри нее ритмично вздрагивает в предвкушении с той же периодичностью, что падал на наковальню тяжелый молот. Само ее сердце звенело, пело, отвечало такому родному звуку, а в руках появилась упругая мощь, раскатывающаяся от плеч к запястьям. Не вся эта жизнь — война. Есть в ней что-то еще, что-то иное, то, что делает ее по-настоящему живой. И я почти что забыла, что это такое, Огненная. Сладкая печаль разлилась внутри, а в груди словно собирался золотой клубочек, становился все сильнее, сильнее, гуще. Казалось, что маленькое солнышко разгоралось прямо в клети из ребер, отогревая Лэйк, заставляя ее вспомнить что-то такое давно забытое, что-то заросшее коркой усталости, боли, ответственности, вечного напряжения. Потом вдруг маленькая трещинка побежала во все стороны по этой толстой, тяжелой и сухой коросте, разбрасывая во все стороны паутинки-лучики.
Ноги сами остановились напротив шатра полевой кузни, и Лэйк поняла, что дальше и шага не сделает, даже если ее волоком будут тянуть, да еще и в спину кто-то толкать начнет. Молот звенел прямо у нее в сердце, мерно бухая вместе с кровью в венах, а в лицо бил горячий запах плавящегося железа, запах масла и угля, запах дыма.
— Царица? — вопросительно взглянула на нее Лейн, заметив, что она остановилась.
— Ждите меня здесь, — приказала Лэйк, принимая решение.
Это было очень сложно: на миг оставить все позади, развернуться и отойти в сторону. Она была царицей, она больше не принадлежала себе, она больше не вольна была распоряжаться своим временем. И были еще тысячи дел, которые нужно было сделать, распоряжений, которые нужно было отдать, слов, которые нужно было сказать. Только в какой-то миг короче удара молота о наковальню все это ушло прочь, и Лэйк позволила ему уйти. И ей вдруг стало легко-легко, как в детстве, и вся усталость как-то мигом забылась, отошла прочь, смятая и сухая, будто старая полировочная дерюга.
Холодный ветер взъерошил ее волосы, когда Лэйк сделала первый шаг в сторону кузни. Нога казалась тяжелой, словно к ней привесили пудовые гири, однако Лэйк преодолела это и шагнула. Второй шаг дался легче, а на третий она едва не бежала. Раскаленный грохот и знакомые тяжелые искорки отзвуков поющей стали встретили ее, когда она откинула входные клапаны шатра. В лицо сразу же пахнуло жаром, запахом человеческого пота, запахом кож и древесины, запахом работы. И ощущение воздуха было таким же: плотным, густым, вязким. Лэйк на миг замерла в проходе, прикрыв глаза и впитывая все это каждой порой тела, наслаждаясь этим, как самым дорогим старым вином, как давно забытым вкусом кислинки листка заячьей капустки на языке, как щекочущим ощущением где-то на самом краешке своей души, где в объятиях золотистых рассветных облаков дремала она сама, маленькая и чистая. А потом решительно шагнула вперед, оглядывая помещение.
Здесь было сумрачно, и алые отсветы над большим походным горном пылали на стенах, вытанцовывая свой древний, как само время, танец. Шипели угли, и злые алые язычки облизывали их, взметаясь вверх, ревнивые и недовольные, как их Небесная Мани. Алая полоса стали прогревалась в горне, медленно наливаясь цветом, силой, прикосновениями Грозной, впитывая их, чтобы потом расцвести под молотом мастера диковинным цветком, чье соцветие раскидывает вокруг кусачие семечки-искры. Ее бледный свет озарял мешки с углем и железным порошком мифаром, закалочную форму, полную воды, на поверхности которой переливалось эфиром налитое масло, выстроившиеся вдоль стен ящики с заготовками для стрел, бочки, полные песка, коробки с пучками толстых прямых веток, что шли на древки, аккуратно разложенные инструменты… Все здесь было так знакомо, что Лэйк ощутила, как в груди что-то болезненно сжимается, словно маленькая ледышка, которая вот-вот начнет таять под первыми лучами солнца.
А у самого горна стояла Дара, и все было как дома, совсем как дома. Белая рубаха укрывала ее плечи, а толстый кожаный фартук — грудь, рукава рубашки были высоко подкатаны на толстых, обвитых жгутами мышц, руках, слегка влажных от выступившего пота, которые крепко сжимали тяжелые железные клещи и крутили заготовку, вороша ее в углях. Намокшие от пота волосы наставницы перехватывал на лбу толстый шнур, но они все равно падали на ее лицо, которое сейчас казалось умиротворенным и тихим.
На звук Дара повернулась и посмотрела Лэйк в глаза, и на какое-то время все затихло. Они просто стояли, разделенные целой тысячей «нет», целым миллионном причин, следствий, невозможностей, разделенные войной и долгом, разделенные временем и заботами, целой жизнью, что прошла с тех пор, как Лэйк в последний раз поклонилась ей в ноги и вышла прочь из кузни, чтобы начать свой долгий путь к Источнику Рождения. И с каждым мигом все это уходило прочь, сначала по капле, а потом настоящим водопадом, пенящимся потоком мутной, грязной воды, лишним и ненужным сейчас. Раскаленный запах стали выпаривал все это, уносил прочь сквозь маленькое дымовое отверстие в крыше шатра, и Лэйк на миг показалось, что он очищает ее не хуже самой настоящей бани, в которой она тоже не была уже слишком долго.
Глаза Дары загадочно мерцали отблесками стали в горне.
