Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Ощущение было странным и не совсем таким, как раньше, когда она проходила или двигалась сквозь объекты. Если раньше тело восстанавливалось как-то разом, то теперь Эрис вышла постепенно, собираясь по частям, по клеточкам, которые медленно устаканивались и занимали свои места. В центре сияло огненное золотое солнце, и его свет вычищал эти клеточки будто сито, отдирая от него скверну и грязь, очищал до тех пор, пока скверны не осталось совсем. Последним из земли вышло сознание Эрис, втянувшись в тело через огненный центр существа и заполнив ее целиком. А потом зрение, слух и остальные чувства вернулись к Эрис, и она заморгала, привыкая к яркому свету.
Ее ноги утопали в глубоких сугробах, верхний слой которых застыл волнами, словно замерзшая вода. Над головой медленно плыло серое небо, и холодный ветер рычал и бесновался в вышине, яростно перемешивая облака и швыряя их друг на друга. Эрис взглянула на них. Ей виделись черные змеистые вспышки, которые появлялись между туч и почти сразу же гасли. Они походили на извивающихся змей, что кусают бока облаков и гонят их на юг, заставляют затягивать все небо. Небо тоже чувствовалось больным, как и земля, оно сопротивлялось, но его сил было недостаточно для того, чтобы противостоять чужой злой воле.
— Здесь поработали ведуны стахов, — негромко проговорил Шарис, возникший из снега рядом с Эрис.
Она взглянула на него: эльф хмурился, и лицо его было искажено презрением и скорбью одновременно. После того, как они слились во что-то единое прямо в земной груди, Эрис чувствовала его совершенно иначе. Там, в этом однородном пространстве, между ним и ей было так мало разницы, и суть его сердца была раскрыта Эрис словно на ладони. И только сейчас, когда они вновь обрели индивидуальное тело, его сознание свернулось внутрь и закрылось от Эрис жесткой коркой физического тела и разума. Ей вдруг подумалось, не эта ли жесткая форма заставляла эльфа ненавидеть весь смертный мир? Ведь по ту сторону, она не чувствовала в нем никакой жесткости, только мир и гармонию. У него тоже была мелодия, своя собственная, мелодия осени и скорби, мелодия наступающей зимы.
— Я не видел стахов со времен Первой Войны, — продолжил Шарис, пока остальные эльфы один за другим выступали из земли в мир яви. — Когда они объявили, что переходят на сторону Крона по собственному желанию, это стало крушением многих надежд, великой скорбью для всего Севера. Лишь глупый молодой Стальв отказывался верить в это, пытался договориться с ними и убедить, что пособничество Крону приведет их к гибели.
— Ирантир? — тихо уточнила Эрис.
— Да, — кивнул Шарис. — Мальчишка с проклятой кровью, слишком гордый для того, чтобы принять свою участь, слишком глупый для того, чтобы смириться с неизбежным. — Он тяжело вздохнул, прикрывая глаза. — Впрочем, не мне его судить. Ведь и я тоже здесь.
— Так должно быть, Шарис, — твердо проговорила Эрис, глядя ему в глаза.
Эльф повернулся к ней и несколько секунд пристально вглядывался в ее лицо, словно искал что-то. В нем чувствовалась жадность и какой-то глубокий, затаенный голод.
— Это говорит тебе твоя богиня? — Шарис нахмурился, изучая своими темными глазами саму ее душу. — Это та сила, что она дает тебе?
— Я не знаю, Первый Страж, — честно призналась Эрис. — Но я чувствую что-то… — Подобрать слова было сложно, еще сложнее — выразить это золотистое дрожание в груди. — Я чувствую некую прямость, некую Волю и чье-то невероятное желание. Это стремление, словно раскаленная солнечная стрела, взлетающая прямо в небо, это что-то, что выпрямляет все, все искажения, извращения, неправильности. Эта невероятная сила, Шарис. И она обещает мне что-то, — Эрис вдруг улыбнулась, чувствуя золотистую щекотку смеха внутри. — Я даже не могу сказать, что обещает. Но я чувствую уверенность, твердую уверенность в том, что мы не будем забыты, одиноки, что нас не оставят одних наедине с этой бедой, что что-то защитит нас…
Эрис не знала, что сказать дальше, а потому только замолчала, надеясь, что из ее сумбурных объяснений Шарис понял хоть что-нибудь, а потом вновь взглянула в глаза эльфа. А тот смотрел прямо сквозь нее, будто видел что-то, скрытое внутри Эрис.
— Мне всегда казалось, что у смертных есть что-то, чего мы лишены, — он вдруг горько усмехнулся. — У них есть великое незнание, благословенное незнание того, что будет с ними завтра. У них есть вечная загадка и возможность вновь и вновь шагать по Пути, что начертал им меж звезд Создатель. Они могут рождаться снова и снова, приходя в этот мир чистыми, словно первый снег, но со скрытой, свернутой в них до времени кольцами Великой Змеи памяти. И мне всегда так хотелось хотя бы на миг ощутить, что же скрыто в этой памяти? Что обещали вам такого, что вы, даже не помня об этом, даже не зная, когда оно придет, продолжаете упрямо бороться, шагать, преодолевая все, навстречу этому Обещанию? — Взгляд его вдруг сконцентрировался на Эрис, и в глазах загорелись искры смеха. — Скажи мне ты, Держащая Щит, рожденная от смертной анай и бессмертной Первопришедшей. Скажи мне, ты знаешь, что обещано вам?
В воздухе стоял запах гнили, и черные змеи чужих отравленных рисунков кишели в небесах. Ветер нес вонь армии дермаков, и Эрис уже видела их впереди, на другой стороне гигантской пропасти, шевелящуюся словно черви массу, пятнавшую грудь стонущей от боли земли. Однако, было и еще что-то за этим всем, что-то невероятно красивое, невероятно чистое…
Она прикрыла глаза, чувствуя как затихает вокруг нее мир, как укладываются у ее ног ветра, склоняя свои гривастые головы перед величием, что текло по ее венам, как земля на миг отрывается от своих страданий, словно больной, почувствовавший минутное облегчение и прислушивающийся к тому, что вызвало его, как облака, озверевшие от кусачих ударов змей-рисунков, медленно выдыхают из своей груди прохладный белый снег и смотрят на нее сверху с надеждой и бессловесным зовом. А там, за ними, в бескрайней голубой тиши горела неумолимая мощь солнца, и никакие облака, никакие волны грязи, никакая скверна и злая воля не могли разрушить этой тихой вечности. И Эрис потянулась туда, потянулась всей собой, распахивая ладони и грудь, вопрошая вместе со всем миром. Что Ты хочешь от нас, Великая Мани? К чему ты ведешь нас? Почему прячешь за грубой силой и жестокостью наших врагов Свою все понимающую и прощающую, ласковую, нежную улыбку? И когда мы станем наконец достойны того, чтобы увидеть Твою тайну?
В бескрайней вышине далеко наверху серебристыми ворохами звезд звенел Ее смех, и его отголоски неслись солнечными ветрами в бесконечную тьму галактик. Эрис буквально порами своего тела чувствовала этот смех, эту Любовь, эту огромную силу, скрытую, свернутую, спеленутую и заключенную в твердую корку тела, неподатливую сухую толщу костей и мяса, чувствовала первозданную Мощь, что вращала миры и была при этом тише, чем дыхание ветра в лепестках луговых трав. Золотым свернувшимся в клубок котенком с солнечными лучиками-усами, крохотным бутоном тысячелистого цветка, одной единственной жемчужиной на бесконечном дне густо-синего моря, лежала внутри ее существа Тайна. И в этой Тайне была Любовь. А как только Эрис попыталась хотя бы одним глазком взглянуть на то, что же там, на самом дне этой тайны, ее мягко вытеснили прочь.
Странное золотое переживание тускнело, замирало перед ее глазами, забывалось, уходя куда-то глубоко-глубоко. Эрис знала, что оно не потеряно, как не потеряна одна единственная капля долгожданного дождя, упавшая на пересохшую землю, как не потеряна единственная в своем роде снежинка, осторожно опустившаяся на бескрайний снежный наст, чей узор неповторим и прекрасен. И как бы ей ни хотелось прямо сейчас вытащить из груди эту снежинку, эту капельку, подержать в ладонях, поднести к глазам, она точно также знала, что время еще не пришло.
Время придет. Это был не голос и не мысль, и даже не образ. Это было дыхание земли, биение солнца, громогласный пульс вселенной. Время придет. Это — обещано.
