Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ) - Южная Влада (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
— Вопрос в том, — продолжил он, — сможешь ли ты по-прежнему любить человека, который мне такое простит? Для которого любовь к тебе никогда не будет выше верности мне? А? Разве тебя эта мысль не унижает?
Унижает? Северина покусала губы. Это скорее унизит самого Яна. Она представила, как тот переступает через себя, через свои чувства и гордость, чтобы склонить голову перед господином, который, в принципе, остался вправе брать жену так, как ему захочется. Ян простит. Но он очень гордый внутри, хоть и кажется мягким снаружи. Он не прикасался к ней, игнорируя всяческие соблазны, пока не сказал Димитрию в лицо, что любит его жену. Дело чести так требовало в его понимании. Он принципиальный, потому что поставил себе цель разбогатеть — и достиг многого на пути ее достижения. А та их первая ночь, когда Ян переживал, что в постели с ним Северина продолжит мечтать о муже? Один темный бог знает, как он ревновал на самом деле, скрывая истинные мысли в себе — и все-таки готов был терпеть моральные страдания, запрещая ей покинуть резиденцию для блага своего господина.
Ну а ей-то что? Это хорошим людям больно страдать, а она почти и не была хорошей, так, немножко попробовала, но быстро обожглась. Можно, конечно, солгать и сделать вид, что у нее с Димитрием ничего не было, придумать избиение в пылу ссоры, все отрицать, но… он — волк, а волчицы легко беременеют от себе подобных. Внутри у нее полным-полно его семени, каков будет результат? Боязно думать. Ян не дурак, и ребенок станет лишь доказательством, что Северина врала. А она уже так много врала по жизни, что с Яном делать этого как-то не хочется…
Но даже если допустить и такой вариант, то она могла бы спать с ними обоими по очереди, она — плохая, а все плохие так и делают, не заботятся моральными принципами и не задумываются ни о чем. Но Ян — не станет, иначе давным-давно затащил бы ее в постель тайком. Не за это ли она полюбила его? Не в тот ли момент, когда поняла, что среди лжи, двуличности и равнодушия ей встретился человек, который не станет обманывать друга даже в мелочах, когда любой другой на его месте бы стал?
Она повернулась к Димитрию, все еще сама не веря тем выводам, к которым пришла, и в то же время ужасаясь комбинации, которую он так легко с ней разыграл.
— Вряд ли ты решишься сказать Яну, что я тебя изнасиловал, дорогая. А если повезет, родишь нового законного наследника трона, чтобы у Алана не осталось надежд сменить меня, — с торжеством в холодных серебристых глазах произнес он, пока за дверьми темпла вовсю крошились камни и звенели голоса. И добавил: — Шах и мат.
Она вскочила на колени и отвесила ему пощечину. Звонкую, от души. Димитрий, как всегда, только рассмеялся, слизнув капельку крови из треснувшего уголка губы — в кои-то веки у нее достало сил разбить ему лицо.
— Когда бьешь — целуй, волчица. Иначе неинтересно.
Северина поцеловала. А что ей уже терять? Обвила его шею руками, прижалась к губам, а он ответил. Горячо и страстно, с обоюдоострой взаимной ненавистью. Одно чувство у них на двоих и одна судьба. Не суждено ей стать хорошей, она пробовала, но не умеет, зато отлично научилась брать от жизни все. А бабочки в ней умерли, зима слишком холодная, вот они и замерзли, и мосты сожжены, как раз последние угольки догорают. Щеки у нее мокрые, с чего бы? Она не позволит Яну умереть и унижаться не позволит, решение приняла, так чего ж распускать теперь сопли? Сопли надо распускать исключительно на благо дела, а пользы сейчас от них никакой.
Двери, наконец, распахнули, сквозняк ворвался в темпл, подхватил лохмотья превратившихся в пепел холстов, закружил их по полу. Ян, мрачный и тревожный, остановился на пороге, мгновенно оценил ситуацию, сделал знак кому-то за спиной не лезть вперед. Северина почувствовала, как он буквально ощупывает взглядом следы на ее теле, и заставила себя не съеживаться в комок, не закрываться. Вздернула подбородок, выпрямила спину. Ее застали в объятиях мужа, ей нечего скрывать.
— Что здесь случилось? — произнес Ян глухим усталым голосом.
Боги, да он же не спал всю ночь. Наверняка до последнего бился вместе с Алексом над задержанным или еще чем-то был занят, но однозначно провел все часы на ногах.
— А, это ты? — лениво обернулся через плечо Димитрий, кончиком пальца играя с локоном волос своей жены. — А я как раз хотел предложить тебе сыграть в одну старую игру…
Лишь на секунду Ян посмотрел на него и снова перевел взгляд на Северину. Скажи, что это неправда, умоляли его глаза. Признайся, что тебя заставили, я же сам это вижу. Она сглотнула. Простит? Или возненавидит друга так, что захочет отомстить? Димитрий уже отомстил, и порочный круг никогда не разорвется, если кто-то один не остановится. Она едва заметно покачала головой. Сказать ей было нечего. Ян кивнул. Молчаливый диалог между ними состоялся.
— Пожалуй, в этот раз я откажусь. Любимую женщину на двоих делить не могу, — бросил Димитрию равнодушно и отвернулся.
— Ну и зря, — усмехнулся тот, поднимаясь и подхватывая с пола свою одежду, — Алекс, вот, делил.
Ян ждал, пока его господин оденется, с таким видом, словно едва удерживал себя на месте. Первый луч солнца пробился сквозь стекло и скользнул по покрытой копотью стене. Надо бы снести этот темпл, ничего хорошего тут уже не будет, раз его коснулась рука Димитрия, но скорее всего, его просто отремонтируют, и все пойдет своим чередом. Вот и с Севериной ничего страшного не произойдет, отряхнется и начнет жить дальше. Она так старалась отрешиться от происходящего, что вздрогнула, как от удара, когда напоследок муж погладил ее по голове.
— Будь добр, пригласи моей жене доктора. Ночь была холодной, не хочу, чтобы она простудилась, ей теперь надо себя поберечь. Особенно, учитывая, что не так давно она уже "переболела", — Димитрий пошел к выходу, безжалостно хрустя подошвами по стеклу. Ян отступил в сторону, но наместник остановился с ним рядом, будто вспомнил что-то. Положил руку на плечо. — Кстати, об Алексе. Передай ему, что я хочу его видеть. Впрочем… он и сам скоро это поймет.
Он вышел, и Северина тоже кое-как поднялась на шатких негнущихся ногах. Надо добраться до тепла, согреться, холод просто собачий. И не думать, не думать ни о чем. Ян по-прежнему оставался в дверях, и чем ближе она подходила, тем больше таяла вся решимость. Что-то внутри дрогнуло, Северина схватила его за руку:
— Я хотела, как лучше, клянусь. Ты же знаешь, что такое привязка. Но сердцем я только твоя.
— Нет. Ты не моя, волчица, — твердо ответил Ян и снял ее ладонь со своей. — Ты — жена Сиятельства. Не стой полуголая на морозе, твои служанки ждут тебя.
Северина честно постаралась твердой походкой дойти до резиденции под щебет взволнованных пташек. Ей поднесли шубку, закутали с головы до ног, на ходу растерли заледеневшие руки, на лестнице придерживали под локотки. Все волновались о том, что из темпла слышался грохот и валил дым, но бурые никого не подпускали до тех пор, пока сами спокойно не ушли под утро, а тут как раз и начальник личной охраны прибыл. Все молились о судьбе наместника, все переживали за него. И за его благородную супругу, конечно, переживали тоже. Как хорошо, что она жива и невредима.
До резиденции Северина не дошла. Села на покрытую снегом парковую скамью возле вечнозеленой низкорослой туи, уронила голову на грудь и по-детски, в голос разрыдалась. Девушки растерянно топтались вокруг, зябко поеживаясь на морозе, и разводили руками: ничего удивительного, последствия стресса. Тем более, к перепадам ее настроения все давно привыкли.
Немного поплачет — и успокоится.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Если летом семетерий был царством буйного цветения и неугомонной жизни, то зимой он напоминал обитель вечного сна. Неподвижно чернели среди белого снега голые стволы деревьев, они протягивали во все стороны заледеневшие руки-ветви, на которых изредка хохлились задумчивые вороны. Бурелом, прикрытый порошей, напоминал очертаниями древние замки и особняки. Река под обрывом дремала в объятиях крепкого льда, а невысокие столбики памятников — под смерзшейся снежной коркой. Мраморные статуи казались еще бледнее на морозе, ярко пылал и пульсировал подобно черному сердцу гранитный постамент в честь другого из богов.
