Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира (читать бесплатно полные книги txt) 📗

Саныч и Волков благоразумно не вмешиваются. Ярослав только губы кривит.

- Трепись поменьше, мой тебе совет, щенок, - цежу я и подхожу к Эли, кладу руки ей на плечи.

Она звенит от напряжения, горько-сладкий ад вокруг коконом, под пальцами старый кирпич превращается в крошку.

- Обещай, что не будешь делать глупостей, - шепчу на ухо. – Обещай, что уйдешь, если что-то пойдет не так.

- Ты тоже, Аарон, - Громова прижимается ко мне на миг, поворачивает голову, коротко мазнув губами по подбородку, и тут же отстраняется. – Вытащи Алину.

Эли шагает в темноту, и мне приходится отступить в сторону, чтобы Ковалевский смог протиснуться в чернильную пустоту коридора. Я сверлю глазами его спину до тех пор, пока могу, пока рука Волкова не опускается на плечо.

- Теперь ты боишься? – спрашивает Гад, намекая на разговор в баре тысячелетней давности, и мне приходится дернуть головой несколько раз, чтобы заставить себя оторвать взгляд от туннеля.

- Ты бы привел сюда Мару? – бросаю зло, потому что, на самом деле, мог сделать так, чтобы Элисте сейчас тут не было. Действительно мог. Пусть бы она орала потом, топала ногами, била о мою голову посуду, что угодно… только бы не видеть, как темнота проглатывает ее фигуру, не слышать удаляющихся шагов, чем тише, тем больше натягивающих мои нервы. Я совершил ошибку. Возможно. Скорее всего.

Волков молчит.

- Вот тебе и ответ, - цежу, сбрасывая его руку. – Нам надо торопиться, - я протискиваюсь мимо Саныча и Пыли. Док с собирательницей остаются здесь, как часовые на посту, получая напоследок от Саныча те же указания, что и остальные: не валять дурака, Родина не оценит.

Воздух в левом коридоре затхлый и тухлый, смерть здесь, как у себя дома – везде ее следы, присутствие, вкус и запах, Ховринка здесь везде. Липкая, вязкая, тошнотворно скользкая. Она в плесени на стенах, в воде, что достает почти до лодыжек и выше, в перекрученных, оборванных, проржавевших трубах. В коридоре почти нет надписей, нет пентаграмм и символов, нет ни намека на то, что сюда когда-либо кто-либо заходил, куча хлама, через который приходится пробираться, отпихивать, разбирать. Амбрелла действительно защищала это место от посторонних, охраняла его, как цепной пес.

Почему Алина так важна? Что с ней случилось?

Ховринка давит, душит, путает мысли. Ад прорывается, толкается под кожей, я ощущаю, как напрягается спина, как трещат и скрипят собственные кости, как натянуто болезненно тело, желая выпустить, исторгнуть из себя падшего.

Во рту вкус старой крови и пепла, а за спиной снова эхом, снова отголоском рычание и клацанье зубов собирательницы.

И я стараюсь не думать о том, что ждет, затаившись, в центральном зале Элисте, сколько изувеченных, прогнивших душ ей придется сегодня забрать.

Это… пустое…

Я сам привел Громову сюда, я сам позволил Лис быть тут, голову себе за это оторву позже, когда все закончится. Сейчас мне надо сосредоточиться, вытащить труп и сделать это максимально быстро. Чем дольше мы провозимся, тем дольше Лис придется сдерживать души.

Я с шумом выдыхаю, стискиваю кулаки, успокаивая ад, заставляя красную пелену перед глазами раствориться, сворачиваю, следуя изгибам коридора, и тут же получаю под дых.

Ховринка проснулась окончательно, Ховринка пробует дать отпор.

И гудение в стенах, которое еще секунду назад было едва слышным, взрывается в голове низким воем, и пол под ногами идет рябью, будто дрожит.

Ну что ж, сука, давай померяемся яйцами.

Меня вжимает в стену, почти размазывает по ней, воздух как будто высасывает в один миг, до рези в легких. Тварь сильна и… везде… Я не понимаю, не знаю, за что мне зацепиться, у выпущенного на свободу ада просто нет цели, точки, по которой можно ударить. Я ощущаю только пружинящий, вязкий воздух вокруг.

- Зарецкий, - шипит откуда-то снизу Гад. Его так же, как и меня, растерло, только не по стене, а по полу, - это оно?

- Да. И оно нам не радо.

Я отрываю себя от стены, перестаю сдерживаться, чувствую и слышу, как в тесном помещении расправляются крылья: перья скребут по стенам, кости упираются в низкий потолок. Паразит Волкова тоже выбирается наружу, Саныч становится собой настоящим, протискивается ко мне через обломки и поднявшийся в воздух хлам.

- Ну что, господа, - цедит мужик, - мы в заднице, судя по всему. Какой план?

- С учетом того, что мы не знаем, как ее грохнуть? – шипит Волков зло.

Ответ приходит из ниоткуда, просто вытекает из всего того, что я уже видел, что нашел в документах Игоря, из того, что происходит сейчас. Но мои мысли озвучивает Саныч:

- Оно не такое сильное, каким хочет казаться. Уже бы избавилось от нас, если бы было по-другому.

- Заинтриговал, - усмехается Гад, в привычной манере растягивая слова.

На нас все еще давит, все еще пружинит вокруг пространство, идет волнами, пробует вытолкнуть. Как сильное сопротивление воздуха.

- Отсутствие тела его сила и слабость, - цедит глава Совета. - Эта дрянь размазана по всей Ховринке, рассредоточена, приходится держать слишком многих: нас, души, собирателей. Оно было бы сильнее, если бы смогло сконцентрировать, собрать само себя в одном месте. Но не может, потому что места нет.

- Физика? – усмехаюсь, делая несколько шагов вперед.

- Логика, - отрубает иной, сплевывая под ноги. Плевок земли не касается, поднимается в воздух, как и остальной мусор.

- Бля, Саныч, - шипит Волков, раздраженно. 

- Я ценю ваше желание потрепаться, но давайте вы для особо тупых объясните, - слышится голос Пыли, как из-под земли. Он где-то сзади, за спинами.

- Мы идем дальше, не тратим на тварь силы, - чеканю и делаю еще несколько шагов. Амбрелла воет, толкает в грудь, снова пробует вдавить в стену, в пол. Я, как долбанный ледокол в Арктике, глотаю липкую, мерзкую дрянь, давлю, когда получается и что получается, что лезет под руку. Не оглядываюсь на остальных, и Саныч, и Ярослав с Пылью знают, что делать.

Чем глубже мы продвигаемся, тем гуще и плотнее становится пространство. Ховринка не воет, она орет, злится. Кромсает на мне одежду, впивается в кожу, в какой-то момент в голову мне летит кусок арматуры, следом кусок стены.

- Пригнитесь, - бросаю за спину. Арматуру удается перехватить, бетон превращается в крошку, вмазавшись в крыло, осколки брызжут в стороны.

Серьезно?

- Детский сад, - бормочет Саныч. Я слышу какой-то шорох, а потом щелчок зажигалки.

- Литвин?! – цежу сквозь зубы.

- Что? – возмущается он в ответ обиженной девочкой-нимфеткой.

- Оставь убогого, - советует искренне Волков и подталкивает меня рукой в спину. И я действительно затыкаюсь. Ярослав снова прав: не до закидонов Сашки сейчас. Чем дальше, тем яростнее Ховринка, тем больше хлама летит в морду, тем чаще она пытается задеть кого-то из нас. За стенами, где-то над нами, позади нас сдерживают души собиратели. Я ощущаю вкус смерти на языке и чужой ад, просачивающийся сквозь кирпичную кладку, сквозь гул и скрежет перекрытий здания слышу яростное рычание.

Еще один поворот, и еще один отброшенный в сторону кусок арматуры, вода под ногами неожиданно густеет, превращается в вязкое зловонное болото, цепляющееся за лодыжки. Воняет тухлятиной и гнилью.

Коридор еще сужается, почти стискивает, когда я наконец-то дохожу до конца подвала. Обычная комната, квадратная, с обрывками коммуникаций, хламом, если бы не…

- Что это, мать твою, за херня? – в голосе Сашки удивление, на этот раз не поддельное, настоящее. За клубящейся дымкой ада его силуэт почти неразличим. Иной делает несколько шагов вперед, пялится на стену перед собой. 

На стену, возле которой…

- Сраный алтарь, - озвучивает Гад. – Это гребаный алтарь.

Да. Здесь руны и символы те же, которые я видел в квартире Игоря, здесь фотографии Алины, пентаграммы, знаки из каббалы, и до черта всего. А в углу… Труп, обтянутый кожей, иссохшая мумия в детской одежде. Пустые глазницы, нижняя челюсть висит на чудом уцелевших ошметках кожи и мышц, губы измазаны кровью, тонкие, выцветшие волосы кое-где, руки сложены на коленях, как будто тело чего-то ждет. В мисках перед ней, как перед божеством, органы: глаза, сердце, печень и легкие. Все то, что марионетка забрала у ведьм и собирателей. И стелется по полу, по стенам, в воздухе отравленная суть Ховринки – блестящая, густая жижа, переливается и пульсирует, как будто дышит - и копошатся в ней личинки мух, мухи в воздухе, вокруг Алины живой вуалью и над мисками. Свисает с труб человеческая истлевшая плоть и куски гнилого мяса, от запаха хочется лезть на стену.