На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия (список книг .TXT) 📗
— Эй, ну в самом деле! — расхохотался тот.
— Не торопи меня. Я собираюсь покончить с унылыми рабочими буднями и превратиться в великосветскую даму.
— Ты их всё равно с собой не унесешь, — ответил Киприан. — Я про украшения. А у меня всегда будет шанс отыграться…
Его глаза зажглись безбашенным озорством, губы растянулись в хитрой улыбке — и вот уже Юлиана с визгами улепетывает от него по линии прибоя. Но куда там! На своих двоих далеко не убежишь. А от рекордсмена по преодолению дистанций тем более. Киприан в два счета нагнал беглянку и заключил в крепкие объятия.
Первым желанием Юлианы было просклонять его на все лады и, в угоду устоявшейся традиции, окрестить напоследок трухлявым пнём. Но потом она принюхалась. Что это? Никак женские духи! (И ведь до чего вонючие!) Когда, спрашивается, успел?
Даже во сне за ним нужен глаз да глаз.
Она дёрнулась в захвате рук, надеясь обрести свободу. Не тут-то было. Держит, словно они вдвоем зависли над пропастью и вот-вот рухнут на дно ущелья.
А запах между тем усиливался.
— Ты что, разбрызгал на себя аэрозоль против моли? Хочешь, чтобы я от удушья умерла?!
— Просыпайся, — настойчиво и деликатно прошептали ей на ухо.
— Чего? — не поняла та. Да как расчихается на всю пустую бухту!
Истошно вопящие чайки попадали, уткнувшись клювами в песок. Небосвод дрогнул, свет померк.
И путы сна лопнули, как золотая цепочка у Юлианы в руках.
Пробуждение ознаменовалось тихой, но весьма проникновенной тирадой в адрес всех кленовых поленьев в округе, а также их невозможного парфюма.
— Какая жалость. Только я собиралась разбогатеть и стать знатной дамой, — добавила она погодя. Ощутила на поясе стальной зажим — и медленно повернула голову.
На нее с бесконечной нежностью взирали глаза с огненно-жидкой магмой вокруг зрачков, обрамленные густым веером ресниц. Стоило ей обернуться, и лицо Киприана расцвело в улыбке. Сам он тоже, как выяснилось, расцвёл. Покрылся корой, распустил листья, отрастил мощную корневую систему и чувствовал себя просто великолепно.
— Так мы того… Уже разбогатели. У нас сундук наверху с монетами, — лупая глазами, невпопад брякнул Гедеон.
Его реплику проигнорировали. Юлиана не знала, плакать ей или смеяться. Внутри у нее коренилось чувство невероятной защищенности, глубокое осознание того, что ее любят, несмотря на все недостатки и безумные капризы. Любят и никогда не предадут.
Ее тревоги вышли на прогулку и навсегда забыли путь домой. Она потянулась, насколько это было возможно в объятиях родного кленового оборотня, и, аккуратно перевернувшись на другой бок, закинула руки ему за голову.
— Ты такой красивый, — сказала она и насмешливо закусила губу. — Даже в этой пугающей ипостаси.
— Наконец-то услышал от тебя хоть одно доброе слово! — усмехнулся тот. — Не находишь, что для вечной жизни их как-то маловато?
— Добрых слов маловато? Ну ты и привереда!
Дабы не нарушать их идиллию, Пересвет с Гедеоном в едином сплочённом порыве убрались от дивана подальше. Вернулась с дровами Марта, прибежали с высунутыми языками перепачканные Кекс и Пирог. Обормот вынырнул из-за угла и требовательно потерся о погнутую диванную ножку, как будто она задолжала ему корма.
— О! Уже цветочки, — саркастически прокомментировала Марта, взглянув на Киприана. Удивить ее чем-либо было практически невозможно. — А ягодки когда?
И, помедлив, добавила:
— Хорошо, что вы проснулись. Наша Пелагея не ровен час умом тронется. Столько всего за последнее время случилось. Вы хлебнули яда, меня похитили, а еще…
Она сняла кожух, уселась на покосившейся лавке и печально поведала историю о том, как на днях убежало молоко. Каша тоже вот-вот собиралась дать дёру, но Пелагея ее задержала и провела с ней нравоучительную беседу. Сделала, так сказать, внушение.
— Это вам не с котом разговаривать и даже не самой с собой, — вздохнула Марта. — Понимаете теперь, каковы масштабы бедствия?
Юлиана кивнула, но в положение не вошла. Ей ли не знать, что каждый в этом доме страдает разной степенью помешательства? У кого слабая, у кого средняя, а у кого запущенная.
— Вставай давай, — сказала она Киприану. — Хватит бока отлёживать. Пора бы разрядить здешнюю атмосферу. А то затхло как-то у вас.
Киприан не заставил себя уговаривать. Как скрипнет с непривычки да как сбросит листву вместе с цветками. Бороздчатая кора разглажена, волосы — рыжий огонь, корни втянуты. А Марта занята вопросом о смысле жизни: неужели смысл ее жизни состоит в том, чтобы вечно убирать?! Или куда прикажете деть весь этот органический мусор?
Ее размышления о вечности прервал оклик Юлианы.
— Где тут метла? Прибираться буду я. Наотдыхалась, надо бы и косточки поразмять.
Залихватски орудуя веником, она жизнерадостно распевала куплеты какой-то старой заунывной песни — да так, что дрожали стёкла и звенел хрусталь, запертый в недоступном для Обормота месте. Кекс и Пирог помогали на свой лад: они с воинственным лаем бросались на метлу, когда та оказывалась слишком близко.
— Эх, до-о-люшка горькая ты моя! — ничуть не стесняясь, горланила Юлиана. — Посреди степей сокол крылья сложил. Там, в глухом бурьяне, путник лежал. О-ой, кровушкой истекал!
Распахнув дверь, она выгребла листья Вековечного Клёна за порог и чуть не опрокинулась навзничь от неожиданного столкновения. Теряя перья, в нее с разгона врезалась горлица.
— Смотреть надо, уважаемая! — нараспев произнесла Юлиана и собралась прочесть горлице мораль. Но потом глянула на сиротливые небеса, на волглый туман, разлитый среди сосен, — и передумала. С такой скверной погодой ни птиц, ни людей лучше лишний раз не трогать.
Одно радовало: снег почти сошёл и, судя по высоте столбика на термометре, возвращаться не собирался.
Влетев в сени, горлица спикировала на половик и, прежде чем ее сцапал кот-потрошитель, превратилась в Пелагею.
— Ах, ну наконец-то! — вскричала она. — Я уже вся извелась. Гадала, когда ж вы проснётесь! — И, бесцеремонно оттолкнув кота ногой, с распростертыми объятиями двинулась на ничего не подозревающего Киприана.
Юлиана вклинилась между ними, когда расстояние сократилось до опасных величин. Бить взглядом на поражение она еще не разучилась.
— Да-да, — с холодком сказала она. — Проснулись. Подумаешь, великое дело! Лучше выкладывай, что у вас новенького.
Пелагея демонстративно обошла Киприана стороной (мол, на чужое не претендую) и принялась собирать со стола миски.
— Из новенького будет набор инструментов, который прислала тебе на новогодье лесная дева. А еще восстания. Хоть Мерды уже нет, народ всё равно чем-то недоволен.
— То есть как Мерды нет? — не поверила ушам Юлиана. — До сих пор, вон, была, исправно отравляла нам жизнь. А теперь взяла да сплыла? Я так не играю.
— Она это в шутку, — поспешил объяснить Киприан.
— Разумеется, в шутку! Как будто вы меня не знаете! — воскликнула та и с видом собственницы приблизилась к человеку-клёну, одарив его многозначительным томным взглядом из-под бровей.
Тем временем на кухне полным ходом шла игра в гляделки. Да не на жизнь, а на смерть. Гедеон и Пересвет примерзли к покосившимся лавкам с противоположных сторон стола и доедали позавчерашний ужин, сосредоточенно ворочая челюстями.
Молчание так загустело, что было слышно, как где-то глубоко в лесу вышедший из спячки барсук наводит порядок в норе.
А немые дуэлянты, безнаказанно вывалив локти на щербатую столешницу, гипнотизировали друг друга с затаённой враждой.
Впрочем, неподдельная неприязнь читалась лишь во взгляде Пересвета. Гедеон вражду имитировал, чтобы, чего доброго, не проиграть. Его спасение явилось в лице Пелагеи, которая принесла грязную посуду, чтобы сгрузить ее в раковину.
— О! — обрадовалась она. — Пересвет! Или, правильней сказать, Звездный Пилигрим? Какими судьбами? Обещал ведь, что ноги твоей здесь не будет.
