На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия (список книг .TXT) 📗
Пересвет состроил кислую мину и сел вполоборота.
— Обещал. Да вот дельце появилось. Хочу поскорей книгу правды дописать, а материалов не хватает. Видел у тебя в библиотеке исторические хроники. Не одолжишь?
— Бери, конечно. И знаешь… — Пелагея задумчиво почесала подбородок. — Что-то в городе всё бунтуют да бунтуют. Может, пора заканчивать? — предложила она, уступая помощнице место у раковины. — Написал бы опровержение. Дескать, виновата бурная фантазия автора и к правде книга отношения не имеет. Заступились за меня разок — и хватит. Грандиоз ведь тоже человек. Ему сейчас, небось, не до смеха.
— Ну, нет! — хором возразили Марта с Пересветом. В их исполнении это прозвучало как приговор. Будто Грандиоз нелюдь, каких поискать. И заслуживает он худшей кары, какую только может изобрести извращенное воображение.
Марта была готова проголосовать за любую форму бунта, лишь бы эта разжиревшая державная бочка сполна расплатилась за свои злодеяния. А Пересвет подумал, что давно уже не защищает Пелагею. Книга правды — его личная месть за Рину.
58. Да гори оно всё
Полнолуние спустя Пересвет практически в той же позе грыз сухари, забывая макать их в чай, и тоскливо наблюдал, как Обормот точит когти о ножку стола. Ножку, конечно, обмотали жгутом, чтоб уцелела древесина. Но скрежета от этого меньше не становилось.
Вдохновению не способствовали ни звучные рулады арний за окном, ни первоцветы, проклюнувшиеся на грядках вместо ожидаемых тюльпанов. Лесные тропы успели несколько раз раскиснуть из-за оттепелей, затвердеть и порасти мелкой зеленой травкой. Но сей факт радости не прибавлял.
Известные дезертиры Кекс и Пирог, скрываясь от праведного гнева Юлианы, избрали кухонный стол в качестве бункера, за что их хотелось перекрутить на фарш.
А мельтешение Марты, которая каждую минуту бегала проверять кашу на огне, так и вовсе вызывало дикое желание превратить в жгут ее саму да обмотать вокруг когтеточки Обормота.
Последняя глава книги никак не шла. Вдобавок (что гораздо хуже) в городе открыли охоту на голову Звездного Пилигрима. Соваться туда было опасно для жизни. Поэтому Пересвету не оставалось иного выхода, кроме как завязать с работой в «Южном ветре», прятаться в доме у Пелагеи и при малейшем признаке опасности сломя голову мчаться в подвал. В общем, ничто не мешало ему дойти до ручки и стать неуравновешенным психом, который может запросто швырнуть в обидчика писчим орудием.
— Я должен тебя дописать. Должен дописать… До чего же ты мне осточертела! — бормотал он, склонившись над рукописью, как забулдыга над последней чаркой.
— Муки творчества? — беззлобно поинтересовался Гедеон, входя с гигантским скребком наперевес и сгружая его у печи.
— Заглохни, — с нездоровой весёлостью поприветствовал его тот. — Эх, и почему ты до сих пор не убрался? Что тебя здесь держит?
— Может, чувство невыполненного долга? — недобро сострила Марта, пробуя кашу на вкус. — Небось, пока приказ батюшки-отца не выполнит, в хоромы ему путь заказан. Скажешь, не права?
Знала бы, насколько близки ее слова к истине, молчала бы в тряпочку.
Когда Юлиана выловила мелких мохнатых паразитов и вывела их на воспитательную прогулку, а Теора упросила Незримого сходить с нею в сосняк за очередным букетиком подснежников, в игру вступили силы, с которыми Пелагее не тягаться.
Память Гедеона по-прежнему была насквозь дырявая. Восстанавливалась она выборочно, урывками, как мозаика, половину деталей которой растеряли во время глобального переезда. В эти дыры отлично могли поместиться чужие письма и шифровки с командами. Вставил шифровку в пустую ячейку мозга — и, считай, дело в шляпе. До адресата дойдет.
Но Гедеону-то было невдомёк. Он не смог бы толком объяснить, что заставило его вынуть из камина горящую головешку. Однако со дня, когда закончились весенние ливни, навязчивое послание занозой засело у него в голове и не давало покоя. А было оно примерно следующего содержания:
«Выпусти нас на свободу. Подпись — Огни».
Фамилию «Огни» указать не удосужились. Поэтому логично было считать, что свободы требует пламя в камине. Ну да, разумеется, ему тесно за решеткой в несчастных трёх стенах. И дров для утоления голода явно недостаточно.
…Резиновый коврик Кекса упорствовал и дымился. А вот подстилка Пирога занялась сразу. Дальше пламя без труда перекинулось на хлипкий березовый табурет, на котором сиживала еще прабабка Пелагеи. Загорелись салфетки на стене, скатерть и занавески. Белый цилиндр в углу, где остались сухие васильки с прошлого лета, почернел и вспыхнул, будто его предварительно облили маслом.
«И как я докатился до жизни такой?» — подумалось Гедеону. Вместо того чтобы паниковать и метаться с криками «Пожар!», как все нормальные люди, он просто стоял в сторонке и, словно зачарованный, наблюдал за хищным танцем огня. Опомнился лишь, когда ему чуть не прожгло рубаху.
Пелагея и Киприан выбежали из тайной комнаты слишком поздно. Выход из дома был полностью отрезан ревущей завесой и клубами дыма.
Марта шлифовала пол на крыше тайной комнаты, готовя его для покраски. Пересвет погряз в рукописи, получив сомнительную дозу вдохновения (Обормот погнался при нем за мышью и со всей дури впечатался мордой в стену). Как они проморгали начало пожара, оставалось только гадать.
Когда бисерная занавеска растаяла в оранжевых языках, как льдинка на солнцепёке, Пересвет уже взлетел на второй этаж. Он прижимал к груди книгу правды, точно ценней нее не было ничего в целом мире.
— Как же так? — испуганно бормотал он. — Что же это творится?
Марта, ясное дело, обработку пола отложила и перебралась поближе к остальным.
— Дундук несчастный, — буркнула она Пересвету. — Недосмотрел.
— Кто недосмотрел? — взвился тот. — Я что ли, по-твоему, виноват, что этот олух за углями не следит?!
Пелагея прервала их перепалку нетерпеливым жестом.
— Ругаться будете, после того как выберемся отсюда.
— Ты имела в виду «если выберемся»? — проблеял Пересвет, еле держась на ногах.
Пелагея не ответила. Поджала губы, подвернула юбку, чтобы не мешался подол, и, прежде чем кто-нибудь догадался ее остановить, рванула по лестнице вниз.
Где-то со стороны кухни вспыхнул огромный сноп искр — от взрыва заложило уши. С треском косо рухнула балка в сенях. Пелагея рывком выдвинула ящик комода, схватила шкатулку и заметила кота, который зловеще восседал на кресле, встопорщив шерсть. В его огромных черных глазищах плясали яростные блики.
— Обормотище ты моё ненаглядное! — невесть чему обрадовалась Пелагея. Живо сгребла «крушителя» в охапку и, чудом перепрыгнув через полосу огня, вернулась к друзьям. Кот сопротивления не оказывал. Видно, понимал, что его ждет. А главное, что ждет этих беспокойных людишек.
Сотни лет одно и то же: когда выхода нет и не предвидится, вся надежда на Обормота.
Пламя охватило гостиную и лихо переметнулось на столик для газет. Граммофон Юлианы — раритетная вещь и, можно сказать, единственное ее сокровище после летучей кровати — обрёл голос и включил разудалую джазовую композицию, как всегда, никого не спрашивая. Но не проиграл он и двух тактов, как пластинка расплавилась от сильного жара.
Плавилась Марта. Плавился Пересвет. Киприан почувствовал, как потекли по спине струйки пота, и вцепился в поручень балюстрады. Счастье, что Юлиана ушла в лес. Немыслимое счастье.
— Огнем управлять умеешь? — обратилась к нему Пелагея. — Жаль. Но не беда.
Она достала из-за пояса шкатулку, произвела магические действия с облупившимся золоченым ключиком, что болтался у нее на шее, и высыпала на ладонь горсть лунной пыли. Гедеон не впечатлился. Он наконец-то пришел в себя и затрясся, как пудинг на тарелке.
— Сейчас мы все умрём! Спасайтесь, кто может!
Марта попыталась ему втолковать, что никто не умрёт, если будет слушаться Пелагею. Призывала проявить выдержку. Но, похоже, его выдержка была настолько хлипкой, что при всяком удобном случае хлопалась в обморок.
