Танец над вечностью (СИ) - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна (читать книги .TXT) 📗
Я подняла подсвечник, примериваясь к его тяжести в руке. Стала по левую руку убитого рядом со столом. Удар был нанесен в висок и чуть наискосок, скорее всего, убийца бил правой рукой. А правая рука у Луиджии была вывихнута, девчонка не притворялась. Тогда кто?..
За дверью послышался шум. К кабинету шли. Я метнулась к окну и спряталась за тяжелой пыльной портьерой. Провернулся ключ в замке. Открылась дверь.
— Не понимаю, на каком основании обыск… — раздался недовольный голос Шарлотты. — Джеймс? Джеймс!..
— Отойдите от него! — грубый окрик.
— Что с ним?!?
Я рискнула выглянуть: в комнате были трое имперцев вместе с Шарлоттой.
— Ваш муж убит, — резко ответил тощий офицер. — Где ваша падчерица Луиджиа?
Женщина негромко охнула и рухнула в обморок. Быстро сработали имперцы. Ищут девчонку. Это плохо. Маскарад Луки больше не сработает. Давно пора было убираться. Как же теперь выбраться из дома незамеченной?
— Где ваша падчерица Луиджиа? — офицер жестко повторил вопрос пришедшей в себя Шарлотте.
— Я… не знаю… — пролепетала та. — Она… вчера… уехала… с императором…
— Его Величество убит!
И женщина опять лишилась чувств. Это меня спасло. Офицеру надоело с ней возиться, он распорядился солдатам вынести ее, а сам осмотрел бумаги на столе, обшарил ящики, но заглянуть за портьеру, слава Единому, не удосужился. Запер кабинет на ключ и ушел.
Я заметалась по комнате в отчаянии, проклиная все на свете. Куда деваться? Окно? Третий этаж! Но все равно распахнула окно и осторожно выглянула. В лицо дохнуло жаркой майской духотой, к которой примешивался сладко-мертвенный аромат цветущей акации. Обманчивая тишина сада была похожа на тонкую, но прочную паутину, которая опутывала и сковывала движения, в ней увязала мысли и желания, хотелось лечь и уснуть вечным сном. Я пересилила себя, закинула мешок за спину и полезла на крышу.
Полуденное солнце жарило немилосердно. Черепица прогрелась до состояния раскаленной сковородки, но ее тепло меня странным образом умиротворяло. Я была похожа на ленивую жирную кошку, которая объелась сметаной и вылезла на крышу погреть пузо на солнце. Вот только лежать мне приходилось на животе, подставляя лучам спину и прячась за козырьком. Отсюда я наблюдала за копошением забавных красных человечков внизу. Они оцепили дом, обыскали сад, потом вместе с Шарлоттой прыснули к склепу, через несколько минут выскочили оттуда, суетливо забегали вокруг командира, о чем-то переговариваясь, а потом… Потом схватили и утащили взъерошенного Сигизмунда. Шарлотта и Алиса на пару голосили ему вслед, рядом топтался растерянный Лешуа. И наконец все стихло, наступила благословенная тишина.
Я позволила себе перевернуться на спину и прикрыть глаза, нежась на солнце. Кто убил Рыбальски? Сигизмунд? У него был мотив, как впрочем, и у любого обитателя этого дома, даже у Лешуа имелись основания. Перед глазами плясали и кривлялись алые искры, превращаясь в уродливые оскалы карточных фигур. Вот порванная надвое карта близнецов… Ее бьет карта шута без масти, бесцветная и уродливая, готовая разродиться двумя новыми… Вот сброшенный со стола туз Рыбальски, истекающий кровавыми рубинами… Дама треф с недовольно поджатыми губами Шарлотты… А вот и мой тюльпанчик пик, так некстати пришедший в руку… А на кону вся вечность и еще чуть-чуть сверху… Я крепко держу свой козырь, но неизвестный противник — Единый, как пить дать, Единый! — пытается вырвать карту из рук. Я кричу и вцепляюсь в нее зубами, обливаясь горючими слезами, и тут сопротивление пропадает!.. Я теряю равновесие и падаю, но продолжаю прижимать карту к груди. Но шут подмигивает мне грустно и меняет масть, превращая карту в тигра!.. Червовая масть императора… Зачем она мне? Я пытаюсь сбросить ее, но она липнет к рукам и больно впивается в тело. А в груди пустота, на карте бьется мое сердце, живое и истерзанное… Вокруг меня поднимается кровавая метель из карт. Они вьются и пляшут, пьют мою кровь и отваливаются сытыми пиявками, которые скрипят под ногами осколками зеркал… А я танцую… все танцую и никак не могу остановиться.
Проснувшись от рубиновой боли в бедре, я какое-то время слепо всматривалась в темное кружево облаков на ночном небе и пыталась сообразить, где нахожусь. Потом подобрала мешок, встала и подошла к краю крыши. Ночь опустилась над городом и расцветала, распускаясь светом окон в домах, шелестя призрачным отблеском реки, алея золотыми куполами соборов. Самый высокий… Вон он… Штефский собор. Взять бы и полететь над дремлющим городом, отбросив в сторону все сомнения, приземлиться бесшумной татью на купол божьего дома, обернуться вокруг него ночной тенью и украсть у Единого… Я забыла, что хотела украсть?.. Кажется, весь мир?..
Боль казалась неважной, даже несуществующей, выдумкой скучающего разума. Она отпадала, как короста, всего лишь мгновения бытия в благословенной вечности. Безумие хаоса порождает сознание и оно же поглощает его в смерти, так стоит ли бояться? Все повторится!.. Лететь!.. Все бросить!.. К звездам!.. Оставить внизу страх, боль, безумие, обман, безнадежность, смерть!.. За спиной выросли бумажные крылья. Я шагнула вперед, подхваченная плывущей ночью. Лететь!..
Но упрямый Кысей не отпускал. Он тянул назад, ломал мне крылья, вырывал из них перья-карты, опутывал ноги, душил в кулаке, запирал в горящей клетке. Так бы я наверное и кувыркнулась вниз и забрызгала бы своими мозгами садовую дорожку, если бы не ноющая боль в груди. Она не отпускала, пробивалась в сознание сквозь колдовскую пелену отупения и тащила назад. Я замерла в полушаге от края. И тут накатила злость. Дикая, черная, лютая, удушающая, бессмысленная. И спасительная. Я упала на колени, задыхаясь и выплевывая нутро, но все равно упрямо вытянула над городом руку и сжала кулак, воображая, как меж пальцев у меня корчится весь мир.
— Еще поиграем, Единый, поиграем!..
Я брела по ночному городу в единственное место, где для меня сейчас было возможным укрыться. В цирк папаши Жирарди. Ярость клокотала в груди, обжигая сознание. Горела кожа, ощущение одежды на теле было невыносимым. Хотелось порвать на себе все и бежать голой. Кажется, я перегрелась на солнце. На голове словно образовался тесный обруч, который сжимался у висков в предчувствии грозы. Духота накрыла город плотным саваном. Винден замер, затаился в ожидании стихии, готовой обрушиться на него, смыть грехи с его улиц и унести прочь вышедшим из берегов Дымнаем. А мне надо было переждать приступ.
Я ввалилась без спросу в наш старый фургончик, заперла дверь и плотно занавесила окна. Достала из сундука веревку и завязала скользящий узел. Фургончик стоял на отшибе, маловероятно, что кто-то мог сунуться, но лучше перестраховаться. Приняв необходимые меры предосторожности, чтобы не подавиться языком во время приступа, я рухнула в кровать. Страха не было. Я понимала, что могу не пережить эту ночь, но может это и к лучшему?.. Ведь если утро завтрашнего дня наступит, то я утоплю Винден в крови. Пожалуй, не только Винден, а весь мир. Я скрючилась в безжалостных тисках и закрыла глаза. Спокойной ночи, светлая вояжна…
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ — очень сырой текст, нашкрябанный по памяти! если мне восстановят файл, то могут быть отличия. Но все равно, огромная просьба — найдете опечатки — пишите!
Фургончик кружился и подскакивал в водовороте ливневых потоков. Атаман сидел рядом и гладил меня по голове:
— Ну что ж ты все мечешься, Цветочек? Никак не угомонишься…
— Воды! — стонала я, извиваясь в путах. — Бешеная Медведица!.. Крови напилась!..
— Тише, шшш… — успокаивал меня атаман и целовал в пылающий лоб. — Я тебе спою, тише…
И напевал эту несносную колыбельную Мертвых земель, от которой меня выворачивало наизнанку.
— Дочь!.. У меня дочь!.. — хрипела я, и хлестал дождь за окном.
— Близнецы у тебя, — лукаво подмигивал мне атаман и раскуривал трубку. — Выбирай, мальчики или девочки?
— Проклятое отродье!.. Прочь!.. — ревела я, и гремел гром.
— Ладно, пусть будут дочки, — легко соглашался атаман и пускал кольца табачного дыма, которые поднимались вверх и закручивались в спирали, нанизываясь на сверкающие молнии. — Красивые и сероглазые, как ты… Ты спи, Цветочек, спи… А дочек как назовешься-то?
