Как спасти любовь - Эллиот Лора (полные книги .TXT) 📗
Наконец он был честен с собой и, признав правду, почувствовал невероятное облегчение.
К черту! Все к черту! Сейчас он вырулит из ряда, развернется и покатит домой. Приедет домой, стащит с себя этот обезьяний наряд, запрыгнет в удобные шорты…
— Сэр!
Он чувствовал, как узел в его животе затягивается все туже и туже. Ему нужно только немного сдать назад и развернуть машину.
— Сэр? Простите, сэр!
— Что? — Коннор повернул голову к окну и поморщился.
Рядом с машиной стоял мальчик в красном пиджаке, и Коннор сообразил, что это парковщик. Приехали. Как он мог не заметить, что стоит на парковочной площадке перед особняком Филдингов?
Он посмотрел на мальчика в красном пиджаке, на его прыщавое растерянное лицо, вздохнул и скривился, надеясь, что это сойдет за улыбку.
— Ах да, — сказал он и, не зная кого ругать — судьбу или свою нерасторопность, — сделал то, что сделал бы любой, оказавшись в этой ситуации. Он вышел из своего «корвета», отдал мальчику ключи вместе с десятидолларовой бумажкой и стал подниматься по ступенькам туда, где в течение нескольких часов ему придется выносить цивилизованную пытку.
Назвать это пыткой было бы слишком мягко.
Кто, интересно, изобрел вечеринки? И особенно благотворительные. Коннор был уверен, что их изобрел кто угодно, только не мужчина.
Такое могло прийти в голову только женщине.
Только женщина могла заставить людей платить деньги за сомнительное удовольствие торчать в толпе со стаканом кислятины, называющейся вином, в одной руке и чем-то совершенно несъедобным в другой, в то время как струнный квартет пиликает что-то такое же невыносимо скучное и безжизненное, каким оно было сто лет назад, когда его сочинили.
Улыбочка, которую он тренировался изображать у себя в ванной, оказалась вполне к месту. Она помогала ему чувствовать себя в стороне от всей этой смешной компании и, казалось, никого не смущала и не пугала. Хэнк Филдинг пожал ему руку и сказал, что очень рад быть хозяином этой вечеринки, хотя и закатил глаза при этом. Потом подпорхнула его жена Лиз в облаке благоуханий, способных удушить любого, кто находится рядом, поцеловала воздух у обеих его щек и предложила попробовать креветки.
— А где же наша Натали? — спросила она, но ее взгляд уже успел поймать кого-то другого. — Увидимся позже, дорогой, — сказала она, не дождавшись ответа, снова поцеловала воздух в его направлении и упорхнула.
Контору ничего не оставалось, как прошагать через гостиную, размером с футбольное поле, миновать внутренний дворик и вернуться в столовую, где ему пришлось наконец уступить назойливым официантам лишь потому, что он устал говорить им «спасибо, нет», и взять в одну руку стакан с чем-то непригодным для питья, а в другую — кусочек чего-то несъедобного.
В конце концов он нашел относительно тихий уголок, где никто не шастал, потому что там стоял горшок с развесистой пальмой, способной укрыть под своими ветвями целую компанию. Он был уверен, что никто не нарушит его покоя под сенью этой пальмы, потому что одним из побуждений, заставляющих людей посещать вечеринки, было сомнительное удовольствие показать себя и посмотреть на других.
И чем дольше он стоял там, наблюдая за происходящим в зале, тем глупее и смешнее казалось ему все, что он видел. Отвратительная еда и еще более отвратительные напитки. Невыносимая музыка. Женщины, похожие на павлинов; мужчины, напыженные как пингвины.
Коннор усмехнулся. Ему казалось, что он попал на птичий двор. Даже звуки, доносящиеся до его ушей, напоминали кудахтанье, кряканье и кукареканье.
— Привет.
Коннор повернулся. Голос был мягким и страстным и вполне соответствовал лицу и телу, которые, вне всяких сомнений, были прекрасным сочетанием хороших генов с пластической хирургией.
— Привет, — ответил он и улыбнулся.
— Отвратительно, — сказала женщина.
Коннор рассмеялся.
— Абсолютно.
— Вино, угощения… — Она эффектно тряхнула головой и повела плечами, и Коннор быстро догадался, что она провела немало часов перед зеркалом, совершенствуя это движение. Длинная прядь золотистых волос скользнула по плечу, как вода по алебастру, а полные груди задрожали, как желе, под несколькими сантиметрами ткани, которая как бы служила платьем. Она склонила голову набок и посмотрела на него сквозь слегка опущенные ресницы, а потом медленно провела кончиком языка по влажной нижней губе.
— Ох, просто не знаю, чем себя занять, — сказала она и томно улыбнулась.
У Коннора на скуле затанцевала жилка. Он на время растерялся, но нужно быть мертвецом выше шеи и ниже пояса, чтоб не догадаться, что он должен на это ответить.
Зато я знаю, должен ответить он. И тогда роскошная блондинка с невероятными сиськами улыбнется ему снова, потом возьмет под руку, и вскоре они окажутся в постели.
Картинка, мелькнувшая в голове, заставила его напрячься. Давно ему не приходила в голову мысль провести время с другой женщиной.
Но, может быть, это как раз то, что ему сейчас надо: горячая баба и жаркая битва среди прохладных простыней. А потом «трам-тарарам-спасибо-мадам», и утро без раскаяний, без обвинений и обещаний, от которых только раскалывается голова.
— Ну как, да или нет? — сказала мягким голоском блондинка, и ее нежно-голубые глазки посмотрели на Коннора с такой откровенностью, которой он мог только позавидовать.
Он криво улыбнулся.
— К сожалению, я не…
— Никаких проблем. — В ее улыбке тоже проскользнуло сожаление. — Может, как-нибудь в другой раз.
— Непременно, — сказал он, хорошо зная, что врет. Даже если с Натали все кончено и он свободен, он не станет иметь дело с женщинами.
По крайней мере, какое-то время. Мужчина должен быть либо круглым дураком, либо обманщиком, чтобы поклясться, что он полностью отказывается от женщин. Но, глядя вслед уходящей блондинке, Коннор думал, что сейчас ему явно не до них — ни сейчас, ни в ближайшем будущем.
У него нет ни малейшего желания…
И в этот момент он увидел ее.
У него сперло дыхание, мышцы живота сократились, и он вмиг осознал, что все, о чем он думал минуту назад, было ложью.
Нет, он не покончил с женщинами? Ни в этот вечер, ни в ближайшем будущем.
Женщина, стоящая в дверях, была самым прекрасным созданием, которое он когда-либо видел.
Было глупо сравнивать ее с блондинкой, которая только что отошла от него, но контраст был настолько разительным, что Коннор не мог удержаться от сравнений.
Она не была блондинкой. И для Майами-Бич это выглядело слегка необычным, потому что большинство голов среди публики, собравшейся на вечеринке, были золотистого цвета. Не то чтобы они родились с золотистыми головами, нет. Просто обилие солнца вызывало у людей желание выглядеть так, будто солнце их поцеловало.
Но она была другой.
У женщины, медленно спускающейся по лестнице в гостиную, волосы были черными как ночь. Они были аккуратно собраны в низкий, тяжелый узел, и, глядя на них, Коннор мог с уверенностью сказать, что, когда она распускала их — когда он распускал их, — они мягко скользили по пальцам, словно нити черного шелка.
Коннор как завороженный впился глазами в ее лицо с большими, широко открытыми темными глазами, прямым носом, решительным ртом. Потом его взгляд скользнул по ее темно-синему платью, по изящным холмикам грудей, которые — Коннор мог это точно сказать — не побывали под ножом хирурга. Она была тоненькой, хрупкой и при этом необыкновенно женственной, с красивой линией бедер и длинными, великолепными ногами, обтянутыми черными чулками. Рельефную линию ног завершали синие босоножки на высоченном каблуке.
Она была прекрасна, прекраснее всех женщин на свете. И она была одна. Она была одна, но, казалось, искала кого-то глазами.
Коннор быстро сунул в горшок с пальмой свой мерзкий бутерброд и полил его жалким подобием вина. Если она ищет мужчину, то этим мужчиной, несомненно, является он.
Он вышел из своей засады и стал ждать. Сейчас она посмотрит в его сторону и увидит. Каждый удар сердца твердил ему об этом. Каждый нерв.
