Лесная герцогиня - Вилар Симона (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗

Ролло слышал все и, давясь кляпом, захрипел. Она обнажала страшные раны на своей душе с таким спокойствием и достоинством, что в зале наступила полная тишина. Ему же стало неимоверно больно за ее унижение и беззащитность, за то, что он оставил ее на произвол судьбы, заставил пережить бесчестье и позор, и он глядел на нее, пока ее освещенная отблесками пламени небольшая, но величавая фигурка не засияла в пелене застилавших ему глаза слез. Он плакал. Как в детстве. Но вот ее глаза встретились с ним, и она улыбнулась.

– Но клянусь именем Господа нашего Иисуса Христа, что, несмотря на то, что меня не раз брали силой, у меня было всего двое мужчин, кого я приняла по доброй воле. Двое… с половиной, – небрежно кивнула она в сторону Гизельберта. – Но и первый, которого я любила и люблю, и второй, которому я была покорна, были моими мужьями. А остальное… остальное был Гизельберт. И только в этом я готова держать ответ в Судный день.

Гизельберт даже онемел от презрения в ее голосе. Как до этого был нем от ее откровенности. И от ревности. Ибо она, и униженная, волновала его, как никто. Но для нее он был – остальное, половина… А глядела она лишь на этого связанного варвара. И он задохнулся как от обиды, так и от удивления ее откровенностью. Этого он не ожидал. Эта женщина осмелилась прилюдно обнажить свою душу, но когда он огляделся, то понял, что присутствующие не осуждали ее. Прилюдное покаяние всегда внушало уважение, всегда было раскаянием, которое если и шокировало, но и имело силы вызывать сострадание. И невольное уважение. Теперь, несмотря на ее самобичующую речь, многие были на ее стороне. И верили ей, ибо подобные признания исключают ложь. Гизельберта же она выставила дьяволом, чудовищем, о преступлениях которого если и знали, то не осмеливались обсуждать вслух, пока эта униженная им женщина не посмела публично обличить его.

И он растерялся. Увидел взгляд канцлера Ратбода. Грузный епископ, глядя на него, сокрушенно покачал головой – мол, плохи дела. И тогда Гизельберт, словно обезумев, схватился за меч, сорвался с места, бросился к ней и бог весть что мог сделать, если бы Ролло не кинулся ему под ноги; Гизельберт перелетел через него, больно ударился о выщербленный пол, и меч его, звякнув, отлетел далеко в сторону.

А когда он поднялся, то Эмму уже заслонили от него. Рикуин Верденский, Ратбод Трирский, даже Аганон. Последний в своем суровом осуждении даже приобрел какую-то мужественность во взгляде. А тучный Ратбод, подняв набеленные пухлые ладони, будто удерживая принца от неразумного поступка, предупредил:

– Не усугубляйте свою вину новым беззаконием, принц.

Это был упрек, но и совет. И Гизельберт сумел взять себя в руки. Сила на его стороне, но окончательной победы он еще не достиг.

– Вы все с ума сошли, клянусь распятием! Слушали, как скулила эта сука, но ни один не воспользовался ее откровенностью, чтобы спросить, от кого она родила дочь.

Ратбод согласно кивнул, даже чуть подмигнул Гизельберту.

– Итак, дочь моя, закончите свою исповедь и скажите как на духу, кто отец вашего ребенка, чтобы мы могли судить, достойна ли Адель венца Лотарингии.

Эмма глядела лишь на Ролло. Она и испугаться толком не успела, как он вновь спас ее. Как спасал всегда. И сейчас, когда он, связанный, с трудом смог сесть, она поблагодарила его взглядом. И простила все обиды. Улыбнулась. Ей было, что ему сообщить.

– Помнишь, Ролло, нашу последнюю встречу в Руане, в книгохранилище святого Мартина-у-Моста? Тогда мы и зачали нашу Герлок.

Это было ее отречение от всего, возвращение к Ролло. И она не придала значения тому шуму, что поднялся вокруг. Глядела на Ролло. Это было с ними всегда, волшебное ощущение, что они одни в этом мире.

А шум все усиливался. Рикуин говорил, что готов отказаться от своих претензий, Гизельберт хохотал. Ратбод требовал записать сказанное, все кричали, что-то говорили. И не сразу обратили внимание на немого раба Ренье, силившегося привлечь внимание к своему господину. Лишь когда Этгива стала отчаянно кричать, что герцогу плохо, обратили взоры к Ренье. Онемели. Длинная Шея почти лежал в кресле, рука, сжимавшая его ворот, подергивалась, и, когда раб, расстегивая ему тунику, откинул его голову, все поняли, что герцог отходит. В наступившей неожиданно тишине даже стало слышно предсмертное клокотание в его горле. Потом глаза его закатились, хрип стал стихать, и герцог Лотарингии Ренье Длинная Шея, внук императора Лотаря Каролинга [28], испустил дух.

Глава 13

Дрова в очаге догорали, становилось холодно, и три человека жались к огню, шептались. Король Карл, королева и фаворит Аганон, все еще в темных траурных одеждах после похорон герцога Ренье, мрачные и озабоченные, сближенные общим положением узников, пытались предугадать, что их ожидает. Гизельберт способен на все. Никто и опомниться не успел, как он захватил дворец, а когда скончался Ренье, он опять-таки сумел воспользоваться паникой и вынудил Карла тут же подтвердить его права как правителя Лотарингии, как единственного законного сына Ренье Длинной Шеи. После публичной исповеди герцогини Эммы уже никто не помышлял, что ее дочь станет соперницей Гизельберту, хотя и думать-то было нечего – дворец и все находившееся в нем были во власти мятежного принца. Поэтому там же, над прахом отца, он принес вассальную присягу королю и пригласил высокородного Каролинга оставаться его гостем.

Гизельберт действовал стремительно и так тонко, что комар носа не подточит. Тело Ренье еще покоилось в соборе, когда прелаты и феодалы Лотарингии собрались на совет нового герцога, где он богато одарил их, пообещал привилегии, и они радостно приветствовали своего нового господина, поклявшись служить ему верой и правдой. А потом Гизельберт, преклонив колена, протянул королю свиток с дарениями и привилегиями, которые Карл должен передать Лотарингии, что, по сути дела, свело на нет все достижения короля при правлении Длинной Шеи. Король отказался подписать.

Слишком хитрый, чтобы открыто возмутить обрадованных лотарингцев, он отложил признание их требований, сказав, что просмотрит свиток на досуге. И с тех пор стал настоящим пленником, ибо Гизельберт не собирался отпускать Каролинга до тех пор, пока тот не поставит на документе свою подпись.

Сейчас свиток валялся, отброшенный в угол. Король то клялся перед королевой и Аганоном, что никогда не подпишет его, то начинал жалко всхлипывать:

– Я ведь чувствовал, почти знал, что эта поездка не кончится добром. Что же мне делать?.. Силы небесные, как вспомню, мне было предсказано, что моя жизнь окончится в оковах…

Он шмыгал носом, но Этгива успокаивала мужа, брала его руки в свои.

– Пустое, государь, забудьте о предсказании. Все это от лукавого. Господь же велел: «Не ворожите и не гадайте».

У Аганона были иные, более земные доводы.

– Успокойтесь. Гизельберт не зря не выставляет прилюдно ваше пленение. Он не посмеет объявить вас узником. Взгляните, нас содержат в роскоши, мы присутствуем на всех торжественных молебнах и пирах…

– Однако держат-то нас под замком! – вскидывался Карл, но тут же умолкал, прислушивался к голосам за дверью, лязгу железа.

Приставленные охранники не были почтительны с ним. Пару раз вламывались в покои, дразнили короля.

– Эй, Каролинг, погляди сюда!

Снимая штаны, показывали ему оголенные зады, хохотали. Нет, Карл был уверен, что плен его нешуточный. Боялся.

Аганон же был спокоен. Окажись он пленником во Франкии, где его все ненавидели, он бы тревожился по-настоящему. Лотарингец по происхождению, он был уверен, что здесь ему не причинят зла.

– Успокойтесь, Карл. Может, с божьей помощью, все кончится благополучно. Ведь смог же бежать граф Рикуин. Сейчас он в своей Верденской крепости, возможно, соберет войско и прибудет отбить нас.

– Черта с два! – ругался Карл. – Рикуин бежал сразу же, как понял, что Ренье умер, воспользовался всеобщим замешательством и скрылся. И даже если достиг Вердена, то предпочтет отсиживаться там, пока не подпишет мировую с Гизельбертом. Теперь, когда стало известно, что Адель не дочь Ренье и у него нет надежд добиться власти, он будет осторожен и не захочет обострять отношения с новым герцогом из-за меня. Тем более что я сам вынужден был подтвердить права Гизельберта. О, святые угодники! Что же я мог поделать? Но, клянусь венцом Каролингов, будь со мной мои рыцари, не захвати их столь неожиданно Гизельберт, вряд ли бы он добился от меня сией милости.