Нищета. Часть первая - Гетрэ Жан (читаем книги .TXT) 📗
Мысли Гюстава были в полном беспорядке, они сталкивались друг с другом, словно сражающиеся на поле брани.
Так прошло около двух часов. Лишь приезд Мадозе положил конец этому тягостному кошмару.
Делец изменился мало; выражение его лица было по-прежнему хитрым. Самоуверенность и лукавство, эти отличительные особенности его облика, с годами выступили еще резче. Но из горькой чаши приходится пить как добродетельным, так и порочным людям. Усталость и жизненные разочарования наложили свой отпечаток на бывшего управителя.
— Сударь, — обратился к нему маркиз, — я согласен продать пустошь; ее осушение и озеленение обошлись свыше чем в четыреста тысяч франков. Земля эта разделена на участки, которые я собирался распределить между членами общины. Займитесь сами их продажей. Купите у меня также замок, угодья, постройки, машины, — словом, все, что мне принадлежит в Сен-Бернаре. За это вы мне выплатите миллион франков в течение года. Согласны?
— Вполне, — ответил Мадозе спокойно.
— Тогда давайте составим и подпишем договор.
— Очень хорошо: он будет иметь такую же законную силу, как и нотариальный.
Делец начал писать. Понадобилось не более четверти часа, чтобы изменить судьбу Сен-Бернара, поставив корысть на место любви к ближнему и личный интерес выше общего блага. Жан-Луи оказался прав.
Но почему это произошло? Лишь потому, что молодая женщина, красивая, умная, добрая, окруженная любовью и поклонением, имевшая полную возможность удовлетворить порывы своей благородной души, вообразила, будто ей что-то недостает… И вот радужные перспективы, еще вчера открывавшиеся перед жителями маленькой общины, рассеялись, как мираж, по воле маньяка, в душе которого кипели ненависть и жажда мести…
Таковы плоды благотворительности. Так будет продолжаться до тех пор, пока общество не создаст новую мораль, дабы упорядочить распределение всех благ. Пока богачи не поймут, что они лишь управляют богатствами, скопившимися в их руках благодаря труду многих поколений, до тех пор революции останутся неотъемлемым правом обездоленных народных масс…
Мадозе давно уже уехал. Часы на башне пробили полночь.
— Вот и начало конца… — подумал Гюстав. — Наступает последний день мой жизни…
И он снова погрузился в свои мысли. Но стук подъехавшего экипажа вывел его из тяжелого раздумья. Загремел молоток у ворот, послышался скрип колес. До маркиза донесся голос Жана-Луи, затем в коридоре раздались шаги. Дверь распахнулась; бледная Валентина упала к ногам мужа. Он оттолкнул ее, точно змею.
— Убей меня! — воскликнула она. — Гюстав, убей меня!
Маркиз захохотал.
— Только и слышишь: «Убей меня!», словно можно быть одновременно и жертвой, и палачом… «Убей меня!» Какое трогательное единодушие! Сговорились они, что ли?
Он опустился в кресло. Молодая женщина продолжала стоять на коленях, прижимая руки к груди: ее поза выражала глубокое раскаяние. Длинные белокурые волосы, в беспорядке рассыпавшиеся от быстрой езды, наполовину закрывали ее лицо. Едва узнав о предстоящей дуэли, она поспешила за Жаном-Луи, не успев даже надеть шляпку и набросить на плечи шаль.
Валентина умоляюще простирала руки к мужу.
— Уходи, — промолвил он, — не хочу я тебя убивать! Но если ты останешься здесь, пренебрегая моим гневом, то я за себя не ручаюсь! Еще вчера я был ребенком, робким и счастливым… Горе сделало меня мужчиной. Бойся меня! Уходи! Слышишь?
— Прости! Ведь Христос простил грешницу!
— Он не был ее мужем. Уходи и будь проклята!
Валентина слабо застонала и, словно бездыханная, ничком упала на ковер. Гюстав не пошевельнулся.
В этот момент тишину ночи нарушил пистолетный выстрел. Маркиз подбежал к окну. Комната секретаря была освещена. Гюстав бросился вниз по лестнице; встретив Жан-Луи, он крикнул ему: «Поди помоги моей жене!» — и вошел во флигель.
На полу валялись обломки пистолета; Артона сидел в кресле за столом, запрокинув голову, неподвижный как труп. Одна рука его бессильно свисала, из нее струилась кровь. Гюстав счел соперника мертвым. Теперь, получив от Артона столь полное удовлетворение, он почувствовал, что его ненависть утихла. Он вспомнил, что этот человек был другом его детства и юности, что они еще мальчикам играли вместе… Вспомнил и о том, как самоубийца, не раздумывая, много раз подвергал себя опасности, стремясь исполнить любую его прихоть.
Сердце маркиза смягчилось. Он подошел ближе, коснулся головы секретаря, приподнял ее и только тогда понял, что Артона в глубоком обмороке и ему необходима помощь.
Молодой мельник, убедившись, что Валентина пришла в себя, снова спустился вниз в поисках Гюстава.
— Час от часу не легче! — воскликнул он, войдя. — Теперь другой! Что за злой дух витает над этим домом?
Жан-Луи помог маркизу уложить Артона и схватил попавшуюся под руку салфетку, чтобы перевязать раненого и унять обильно лившуюся кровь. Пистолет, набитый порохом до отказа, разорвался в руках секретаря, который нечаянно спустил курок, не успев поднести оружие к виску. Весь заряд попал в шею.
— Скорей беги за доктором, — крикнул Гюстав. — Он живет на Чертовой горе, последний дом с краю.
Тем временем Артона очнулся. Увидев Гюстава у своего изголовья, он с горькой усмешкой произнес:
— Я оплошал, авось в другой раз мне повезет больше.
— Это не вернет мне счастья, — сухо ответил Гюстав. — Живите, сударь, сделайте одолжение. Вы пытались умереть, этого достаточно.
— Гюстав, мой брат и благодетель! Ты прощаешь меня? — воскликнул раненый, протягивая к маркизу окровавленные руки.
— Никогда, никогда! Оскорбление, которое ты мне нанес, забыть невозможно. И ты не смеешь отныне называть меня своим братом. Но я не хочу больше твоей крови, раз ты сам пролил ее.
— О, Гюстав, — если ты не можешь простить меня, то прости ее! Лишь я заслужил твой гнев, пусть же он падет на меня одного! Мы не столь виновны, сколь несчастны… Если бы ты знал…
— Довольно! Довольно! Избавь меня от подробностей!
— О, ты не так несчастен, как мы! Ты еще не все потерял…
— Ты думаешь?
— У тебя осталось уважение к самому себе. Добрые дела, которые ты совершил и совершишь в будущем, спасут тебя от отчаяния.
— Ты полагаешь? Все эти добрые дела можно уподобить зданию, чьим фундаментом была любовь, а своды венчала дружба. Теперь, когда нет ни опоры, ни сводов, здание рухнуло, и под его развалинами погребено мое сердце…
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что все, созданное нами сообща, исчезнет, не оставив ни малейшего следа. С сегодняшнего вечера хозяин здесь — Мадозе.
Услышав это, Артона побледнел еще больше.
Явился врач. Маркиз попросил его и Жана-Луи позаботиться о раненом и вернулся в свой кабинет.
Валентина сидела за столом. Перед нею, освещенное лампой, лежало письмо мужа. Услышав его шаги, она обернулась. Маркиз увидел ее прекрасное бледное лицо и жест, полный отчаяния.
— Гюстав! — воскликнула она с мольбой. — Если вы не поверите моим словам, то, как ни велика моя вина перед вами, возмездие будет несправедливо. Но вы поверите, вы должны мне поверить! Вероломство не в моей натуре… Обстоятельства…
— Раз вы уже ссылаетесь на смягчающие вину обстоятельства, — прервал он ее, — значит, вам самой ясно, что вы виновны и дело ваше проиграно!
— О, боже, неужели вы мне не поверите! — воскликнула Валентина, ломая руки и бросаясь на колени перед мужем. — Поверьте мне, Гюстав! Вы здесь пишите, что ребенок…. наш ребенок…
— Ни слова больше, или я убью тебя! — крикнул маркиз, занося над головой жены окованный железом каблук. — Ребенок? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто он мой? Да?
Гюстав был страшен: он скрежетал зубами, на губах выступила пена. Он судорожно сжимал пальцы, боясь поддаться искушению и задушить жену.
— Подлая! Подлая, — вскричал он хрипло. — Гадина! Обесчестив мое незапятнанное имя, утопив мое счастье в разврате, покрыв позором седины отца, ты хочешь, чтобы я тебе поверил, проклятая? Но для этого нужно, чтобы в моей душе оставалось хоть немного веры, надежды или любви… Они умерли! Ты убила их!
