На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Когда Дмитриевский нес Лизу в ее покои, дом спал. Тишину ночи лишь изредка прерывали удары ветра в оконные стекла. Только однажды, когда он миновал длинный коридор в гостевую половину, ему послышался какой-то шум у подъезда. Но торопясь вернуть Лизу в постель, Александр не стал подходить к окнам. А вот горничная, прислуживающая гостьям Заозерного, не спала и тут же распахнула дверь, едва он тронул дверную ручку. Залаял звонко щенок, спрыгнув с постели навстречу нежданному визитеру, и Ирина, разгадав значение властного взгляда барина, быстро подхватила Бигошу на руки. Она сжала щенку челюсти, чтобы Александр, устроив девушку в постели, мог уйти незамеченным из комнаты. И когда он медленно закрывал дверь покоев и долго стоял, то сжимая, то снова разжимая дверную ручку, ему действительно казалось, что ни одна душа, кроме горничной, не знает о том, что он был там, где ему быть вовсе не должно.
Уходя прочь по еле освещенному коридору, Дмитриевский не знал, что сейчас, в этой ночной тишине, кто-то неотрывно смотрит ему вслед. И взгляд этот горит такой яростью, что она буквально пропитывает воздух вокруг.
Когда шаги Александра стихли, к двери метнулась тень, и мужская рука легла на дверную ручку. До безумия хотелось распахнуть эту дверь и перешагнуть порог. А потом заключить свои объятия ту, что сейчас была там, в комнатах, и увезти прочь из Заозерного, как он и планировал сделать этой ночью.
Решение пришло неожиданно минувшим днем, когда он в который раз мысленно повторял слова, переданные через верного ему человека — из тех самых уст, что едва ли могли солгать или слукавить, он знал это как никто.
«…Тем, кого любопытство томит, кому же мое сердце отдано, скажи… Разве может прельстить легкий игривый ветерок или теплый спокойный ветер, когда так и манит к себе буйный вихрь, способный все согнуть на своем пути и подчинить своей воле?..»
Все верно. Что он и кто он, особенно ныне, в сравнении с влиятельным и благородным графом Дмитриевским? Но не только извечное понимание разницы в положении, состоянии, душевных качествах, наконец, терзало его душу. Еще тогда, в имении, когда наблюдал за Александром и своей bien-aimée, он остро почувствовал, что Лиза явно склонялась к тому, как и все остальные женские особы любого возраста и положения. И видит бог, он сам сделал все, чтобы так случилось.
Он сидел тогда в темной комнате на станции, где остановился проездом в ожидании лошадей. Или в ожидании чего-то иного? Не в силах заставить себя сесть в сани и продолжить свой путь подальше от Заозерного. И от нее, от Лизы… Под удивленные косые взгляды смотрителя он пропустил уже несколько почтовых, а под конец второго дня и вовсе перестал выходить из комнаты, предпочитая одиночество и темноту. Даже огня себе не велел приносить.
Он то бросался в постель и зарывался в твердую подушку лицом, то вскакивал и начинал ходить по комнате из угла в угол. И пытался думать не о Лизе, а о том, кто был ему дорог не меньше. О том, кто владел его душой и его помыслами. О своем отце.
Он снова и снова воскрешал в памяти частые разговоры с ним, моменты родительской ласки. С самого раннего детства отец был для него средоточием мира, образчиком поведения, кумиром. Удивительно привлекательной наружности, благородной стати и острого ума мужчина, его отец был любим многими, кто знал его. Единственное, чего не хватало ему, что было предметом его несбыточных мечтаний и приступов частой меланхолии — владения и титул Дмитриевских. О, это было бы действительно венцом для его отца! Получить то, что должно быть его, а не старого, выжившего из ума Николая Дмитриевского, покойного отца нынешнего графа.
— Подумать только — потомок славного рода воинов роется в земле, сродни холопу! — каждый раз, когда отец думал о Заозерном, тут же вспоминал об оранжереях и их владельце. — Достойно ли сие фамилии? Никогда! Никогда! Можно ли было помыслить, что цветочки будут заботить графа Дмитриевского более всего остального? Отличился ли он в войне с французами? Нет! Он предпочел отсидеться за спинами тех, кто проливал кровь во имя Отчизны! Нет, и не смей возражать мне! Откуп дать — не то же самое, что под пули встать! Истинный Дмитриевский жизнь отдаст за царя и за землю свою.
Так говорил ему отец, когда он, будучи подростком, сидел в маленьком кабинете после домашних уроков. Словами о чести рода и славе имени неизменно заканчивались занятия еще с довоенной поры. Наверное, именно потому, они навсегда запечатлелись в его памяти и вошли в сердце, заменяя в том все иные чувства.
Он тогда смотрел на отца, раненного в битве при Малоярославце, с которой тот буквально чудом вернулся живым. Смотрел и чувствовал слепящую ненависть к тому, кто пренебрег своим долгом, откупился от защиты Отечества на поле брани, кто был недостоин носить титул Дмитриевских, в отличие от его отца, героя и инвалида войны.
А спустя время в речах отца к имени Николая Дмитриевского присоединились и имена его сыновей. Старшего клеймили за недостаточное усердие в учебе и на службе (впоследствии — за распутство, бретерство и явное пренебрежение честью), младшего — за слабоволие, застенчивость и увлечение садоводством подобно Дмитриевскому-старшему.
— Наша кровь, — говорил ему отец, сжимая плечи и глядя прямо в глаза. — Только наша кровь достойна быть во главе рода. Наша! Ты по достоинствам своим для титула боле гож! Твоим титул быть должен. И остальное тоже. Я знаю — так быть должно. И только так!
В пятнадцать лет он впервые задумался о том, что слова отца должны стать пророческими. В семнадцать твердо решил, что так и будет. Впоследствии юношеская решимость превратилась в четко поставленные цели, к которым он шел каждый год. Медленно, но верно. Особенно после смерти отца, которого окончательно задушила болезнь после ранения в легкое.
Тогда и родился план, который должен был привести его к осуществлению задуманного. Ему действительно казалось, что само Небо благоволит ему. Или преисподняя, куда он непременно угодит после окончания своего жизненного пути за все грехи свои, тяжелыми гирями висящие на ногах. Постепенно вырисовывались детали, находились ключевые звенья цепи, которую он создавал, чтобы опутать ею Александра, ставшего к тому времени главой рода Дмитриевских. И даже та самая встреча на одном из вечеров казалась тогда знаком расположения высших сил к его замыслу. А потом его сердце словно насадили на крючок, который с каждым днем входил все глубже и глубже, раздирая рану. И он сам дергал за этот крючок, причиняя себе немыслимые муки. А еще в унисон с кровоточащим сердцем вдруг заговорила давно спрятанная в темных глубинах совесть…
Он знал, что так случится. Знал еще до того, как вдруг принял решение вернуться в Заозерное и увезти Лизу, чтобы обвенчаться с ней в первой же церкви, как когда-то она предлагала ему. Не потому ли так торопил запрягать сани и щедро сыпал целковыми, когда вдруг заартачился ездовой, говоря, что надвигается непогода, а «живот свой дорог покуда»? Наконец выехали со станции, гоня лошадей к темнеющей линии горизонта, и у него немного отлегло от сердца. Казалось тогда, что он успеет, что еще не упущен тот самый миг, после которого нет возврата. И он закрыл глаза, пряча лицо в высоком вороте от бьющего в лицо ледяного снега, и думал о Лизе, воскрешая в памяти ее милый образ, ее голос и нежность ее рук.
А еще представлял картины из будущей жизни… О, какими же благостными были те грезы: и яблоневый сад, и чаепития за круглым столом с кружевной скатертью, и трое детей, мал мала меньше! И она, склонившая голову ему на плечо… В ней, только в ней было его благословение на иную жизнь. Без ненависти и злости на судьбу. Без притворства и лжи. Без коварства замыслов и жестокости к тем, кто попал к нему силок. Его маленькая Лиза, его душа, его bien-aimée…
Метель закружила его сани, когда погас дневной свет, и на землю опустились сумерки. Когда он был всего в нескольких верстах от Заозерного, планируя ступить в усадебный дом до того, как лакеи погасят основной свет в комнатах. Метель сбила его с пути и, явно насмехаясь, стала водить вокруг имения. Она с силой била его ледяной крупой, свистела в ушах, обманывала мороком, зовя голосом Лизы из сгустившейся темноты. Метель стала виновницей того, что он опоздал. И тот самый миг был упущен…
