Шипы и розы (Шепот роз) - Медейрос Тереза (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Сабрина повернула голову к окну и стала разглядывать ухоженные окрестности Ганновер-сквера, вспомнила, как ее везли сюда по извилистой дороге. В то время лицо ласкал нежный ветерок, в воздухе пахло цветущими гиацинтами и разогретой солнцем землей.
Когда стало ясно, что никаких улучшений в состоянии здоровья Сабрины ожидать не приходится, ее родители, следуя совету доктора Монтджоя, решили перевезти дочь в Лондон в надежде на то, что перемена обстановки окажет на больную благотворное воздействие. По крайней мере, вдали от отчего дома ничто не будет напоминать ей о трагическом прошлом.
Но надежды не оправдались. Сабрина томилась, скучала по дикой природе Шотландии и наконец впала в полное уныние.
Вот и сейчас голос Энид только раздражал больную, поскольку своей монотонностью портил величественную поэму. Вполуха слушая кузину, Сабрина нервно теребила конец шали и вспоминала, как провела первые дни в отчем доме по возвращении из замка Макдоннеллов.
Тогда она каждый вечер засыпала со слезами на глазах. Но даже в то время, когда тоска и отчаяние рвали душу, глубоко в сердце все еще теплилась надежда. Крохотная, едва заметная искорка светила путеводной звездой и озаряла молитвы, с которыми Сабрина обращалась к Богу перед сном и каждое утро, как только открывала глаза.
В канун Рождества ее постигло горькое разочарование. Господь не сжалился и не подарил ей дитя Моргана, так что теперь не осталось надежды всегда иметь рядом частицу возлюбленного. В ту ночь Сабрина проплакала до рассвета, сухие надрывные рыдания раздирали грудь, терзали душу. С тех пор она не проронила ни единой слезинки и никогда ни о чем, даже в мыслях, не просила Бога. Она просто перестала молиться. Какой смысл обращаться к тому, кому совершенно нет дела до ее страданий?
Вскоре после этого Сабрину начали преследовать симптомы новых заболеваний. То невыносимой болью сжимало грудь, то ломило в висках, то нападал чудовищный кашель, то кололо в разных частях тела. Чем больше она думала о своих болячках, тем хуже ей становилось, и однажды она проснулась в полной уверенности, что умрет с минуты на минуту. После чего родители спешно снарядили карету и отвезли дочь в Лондон.
Бельмонты приняли больную родственницу с распростертыми объятиями, отвели ей место на диване в гостиной хозяйки дома, откуда Сабрина правила домом с апломбом капризной молодой королевы. Иногда, правда, больная наблюдала за собой со стороны, и тогда ей казалось, что она играет роль в какой-то плохой мелодраме.
Тяжкие раздумья Сабрины прервал скрип кресла под тяжестью Энид, решившей устроиться поудобнее. Сабрина никак не могла понять пристрастия Бельмонтов к хрупкой и крайне неудобной мебели, загромоздившей все комнаты огромного дома. Эти стулья, кресла и диваны могли служить бесплотным привидениям, но только не грузным людям. Каждый раз, когда кто-нибудь садился в позолоченное кресло, Сабрина наблюдала за этим процессом с затаенным дыханием, ожидая, что в любую секунду тонкие ножки подломятся.
Никто из семьи Бельмонтов не страдал худобой, но за последние месяцы Энид опередила всех родственников по объему талии. Она полнела и округлялась буквально на глазах, так что ни у кого не было сомнений относительно причин полноты, вызывавшей у Сабрины черную зависть. Положение Энид уже нельзя было скрыть ни корсетом, ни иными ухищрениями. Зато кожа ее приобрела дивный блеск, и глаза сверкали радостью. В то время как Сабрина внутренне постепенно превращалась в злобную старуху, лишь по виду оставаясь молодой, Энид расцветала на глазах от сознания того, что скоро родит ребенка от любимого человека.
Добродушный и жизнерадостный дядя Вилли, отец Энид, сник и закручинился, когда осознал, что попытка избежать скандала, отправив дочь в Шотландию, обернулась новым несчастьем. Особенно его раздражало то обстоятельство, что негодница наотрез отказывалась каяться в содеянном и почти откровенно радовалась перспективе стать матерью внебрачного ребенка, прижитого с каким-то голодранцем из Шотландии.
Вилли несколько воспрял духом после того, как однажды завлек мужа сестры в библиотеку, запер дверь, чтобы тот не сбежал, и вдвоем с ним придумал для дочери фиктивного мужа. После многочасовых трудов на свет появился никому доселе не ведомый шотландский лорд Натаниэль Маклеод; он якобы влюбился в Энид и женился на ней в далекой дикой Шотландии, а потом, к несчастью, погиб во время их медового месяца в том же трагическом несчастном случае с каретой, после которого Сабрина стала калекой.
История получилась весьма романтическая, и за очень короткий срок Энид стала в Лондоне чем-то вроде знаменитости. Мужчины поглядывали на нее с возрастающим интересом, а женщины искренне сочувствовали и искали ее дружбы. Наступил день, когда на пороге дома Бельмонтов появился бывший жених Энид, ограниченный и самодовольный Филип Маркхем, очевидно пытавшийся укрепить собственную репутацию благородным поступком, предложив признать своим ребенком дитя безвременно почившего шотландского лорда. Энид жадно впитывала знаки внимания, сияла и надувалась гордостью, так что Сабрина даже опасалась, как бы подруга не лопнула от переполнявших ее чувств. Что касается прошлого, молодые женщины без слов пришли к соглашению никогда не вспоминать время, проведенное ими в горах Шотландии, так как обе находили эту тему слишком болезненной.
Сейчас перед Сабриной из окна открывался вид на тщательно подстриженные газоны и чисто подметенные тротуары. Солнечный луч, согревавший ее колени, переместился и приласкал лицо обещанием скорого лета, но на душе было тяжело. Кузина в конечном итоге оказалась в более выгодном положении: по крайней мере, ее считали вдовой, и всем было понятно, почему временами по ее лицу пробегает тень грусти. Ей сочувствовали, а Сабрину просто жалели, что вызывало только раздражение и злость.
Чтобы облегчить процесс признания брака дочери недействительным, Дугал решил вообще никому в Лондоне, кроме судьи, не сообщать о замужестве Сабрины. Временами ей казалось, что Моргана никогда не было и ее эротические воспоминания навеяны рассказом о похождениях другой, абсолютно посторонней женщины. По ночам Сабрина часто просыпалась и долго не могла понять, где она находится, и лишь спустя некоторое время осознавала, что лежит в кровати под балдахином в доме родственников, а ее ноги по-прежнему отказываются служить.
Иногда ее охватывал страх перед возможностью окончательно сойти с ума, и тогда она вытаскивала из-под матраца Библию, быстро перелистывала, пока не натыкалась на засушенные желтые цветы. Перед глазами тут же возникало искаженное болью лицо Моргана, всплывали в памяти собственные обидные и жестокие слова, появлялась уверенность в том, что она не бредит и не придумала своего прошлого. После чего можно было снова спрятать цветы между страниц и успокоиться, руки переставали дрожать.
В окно было видно, как улицу перебежал мальчишка с волосами цвета солнца в погоне за неуклюжим толстым щенком. Потом промелькнула парочка: мужчина влюбленно смотрел на улыбающуюся, светящуюся счастьем подругу. Серая невзрачная птичка издала тонкую трель, и защемило сердце от звуков сладкой мелодии. Сабрина натянула шаль до горла.
— Тебя не затруднит закрыть окно? — обратилась она к кузине. — Мне кажется, меня знобит. — Когда Энид встала, солнечный луч ударил Сабрине в лицо, она вздрогнула и зажмурилась. — Пожалуйста, задерни шторы. Глаза болят от яркого света.
Сабрина облегченно вздохнула, когда сдвинулись тяжелые шторы и комната погрузилась в полумрак.
23
— Превосходно! Восхитительно! — Портной-француз поцеловал свои собранные щепоткой пальцы, выражая тем самым высшую степень восхищения.
Морган фыркал и вздрагивал, как норовистый конь, готовый в любую секунду сорваться с места, и следил за манипуляциями суетившегося вокруг него крошечного человечка. Даже Пагсли проснулся и решил внести свою лепту, поднял голову и грозно заворчал.
Француз окинул Моргана оценивающим взглядом, осклабился и что-то сказал на родном языке.
