Мой галантный враг - Бекнел Рексанна (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
В эти долгие, изматывающие часы она редко видела Корбетта. Он всегда уходил раньше ее пробуждения, и, за исключением трапезы в середине дня, она вообще почти с ним не встречалась.
Но он приходил к ней каждую ночь.
Обычно он бывал чисто вымыт. Его волосы еще лежали влажными завитками на плечах. От него пахло душистым мылом, чистой кожей и элем.
Лиллиана знала, что он пил каждую ночь, прежде чем прийти к ней. Сначала она думала, что опротивела Корбетту, и что элем он пытается заглушить это отвращение, а является лишь затем, чтобы наверняка обзавестись наследником. Но его нежность и страсть никак не позволяли принять такое объяснение.
Потом она предположила другое. Может быть, он пьет затем, чтобы забыть о ее предполагаемом преступлении? Может быть, он надеется, что эль поможет ему приближаться к ней без воспоминаний о своих ужасных подозрениях. Но и с этой догадкой никак не вязались слова, которые она так часто слышала от него. Жарким шепотом он повторял:
— Ты моя, Лилли. Только моя, — и повторял это каждую ночь, перед самым моментом безоглядного обладания.
О, как хотелось бы ей, чтобы эти слова были правдой! Чтобы он называл ее своей от всего сердца и чтобы она могла по праву считать его своим и навсегда. Но она опасалась, что так говорила только его гордость: что его — то его, и он не станет делить ее ни с каким другим мужчиной. А это еще не значило, что она принадлежит ему по-настоящему. Как ни сильно было ее желание, чтобы они воистину принадлежали друг другу, именно он препятствовал этому, обвиняя и подозревая ее. И все же, несмотря на ужасную взаимную отчужденность, Лиллиана радостно принимала его в свои объятия. Каждую ночь.
В первую ночь, когда это случилось, Лиллиана даже не заметила, что он вошел в комнату, потому что уже почти заснула. Только после того как он закинул на сундук свою тунику и снял сапоги, она осознала, что в спальне она не одна. К тому моменту, когда он скользнул под покрывало, Лиллиана вполне проснулась и, затаясь, прислушивалась к участившимся ударам своего сердца.
Некоторое время он лежал неподвижно, и Лиллиана не могла справиться с наплывом обуревавших ее чувств. Она понимала, что самым правильным с ее стороны было бы прогнать Корбетта — отвергнуть его или, по крайней мере, встретить его с полнейшей безучастностью. Но сердце подсказывало ей иное.
Когда он наконец стянул с ее плеч тяжелое шерстяное покрывало, а потом медленно провел ладонью по ее руке — от кисти до плеча, Лиллиану кинуло в дрожь.
— Повернись ко мне, Лилли, — тихо сказал он.
Сопротивляться у нее не было сил. В ту первую ночь их ласки были неистовыми и исступленными — почти на грани отчаяния. С тех пор в них не убавилось пыла, но они стали как-то более серьезными, словно каждый раз мог стать для них последним.
Каждое утро Лиллиана просыпалась в одиночестве, и тут же на нее обрушивался вал противоборствующих чувств: она любила его и тосковала по нему; она ненавидела его за то, как он с ней обращается; она была уверена, что умрет от унижения, когда увидит его за обедом.
Каждое утро она убеждала себя, что так больше не может продолжаться, и преисполнялась решимости с этим покончить. Однако, когда низкое вечернее солнце набрасывало на Оррик длинные тени, медленно начинало нарастать грозовое напряжение. Ожидание предстоящей ночи с Корбеттом становилось все более лихорадочным, где-то внутри Лиллианы завязывался тугой узел нетерпения, и время тянулось бесконечно. Любая мысль о том, чтобы отвергнуть Корбетта, сгорала в огне ее всепоглощающего желания. Но она не отказывалась от намерения как-то наладить их отношения.
Она знала, что в минуты, которые следовали за вершинами наслаждения, Корбетта оставляет обычная скованность, и, возможно, в эти минуты он окажется более открыт для ее доводов. Ей претила самая мысль о том, чтобы разрушить это ночное умиротворение, затеяв тягостный разговор о преграде, вставшей между ними. Но она была достаточно мудра, чтобы понимать: и сама она менее склонна будет поддаться раздражению в том состоянии недолгой неги, когда отдыхают их нагие сплетенные тела.
Пообещав себе, что этой ночью они постараются понять друг друга, Лиллиана нежно прижала к себе малютку Элизу.
— Милое дитя, я так надеюсь, что в будущем году у тебя появится маленький товарищ. Знаешь, очень стыдно, когда детская не полна спокойными младенцами и смеющимися детишками постарше.
Эти радостные мысли подбодрили Лиллиану; она встала и накинула плащ, а потом завернула девочку в теплое вязаное одеяльце.
— Я возьму ее немножко подышать свежим воздухом, — сказала она Ферге, которая проворно орудовала иглой: девочка росла быстро, и ей все время требовалось шить новые вещи.
— На такой холод?
— На солнечный свет! От ветра она защищена, так что не беспокойся, — возразила Лиллиана. — Ей это будет только на пользу, да и щечки порозовеют.
Воздух был холодным, но чистым и бодрящим; солнце заливало двор замка, и Лиллиане, измученной тягостным унынием последних дней, это погожее утро показалось особенно отрадным. Она ласково баюкала Элизу и тихонько напевала ей нежные песенки, неторопливо направляясь к старому каштану.
— Надо будет подвесить к суку люльку, — пообещала Лиллиана Элизе, бережно сняв со лба девочки какую-то пушинку, а потом рассмеялась, увидев, как сморщилось маленькое личико в забавной беззубой улыбке.
Сквозь сучья каштана, по-зимнему оголенные, Корбетту была хорошо видна Лиллиана; он находился на парапете близ сторожевой башни. Он сам не заметил, что оборвал речь на полуслове, едва завидев жену. Но от Рокка не ускользнула озабоченность друга.
— Она просто воплощенное материнство, — отметил он, усмехаясь. — Или твои мысли заняты не ее материнскими качествами, а чем-то иным?
Корбетт неохотно отвел глаза от гибкой фигуры Лиллианы и метнул на Рокка сердитый взгляд.
— Ты забываешься. Она моя жена, а не какая-нибудь девка, насчет которой тебе позволено зубоскалить.
Заметив, как ощетинился Корбетт, Рокк весело рассмеялся.
— Ну, знаешь, тебя скрутило еще хуже, чем я думал. Я говорю о серьезных делах вроде государственной измены, а ты огрызаешься, как ревнивый пес! Должно ли это означать, что ты теперь отбросил свои дурацкие подозрения?
Скулы Корбетта напряглись, и он еще сильнее нахмурился.
— Как прикажешь это понимать? У тебя достаточно оснований, чтобы не доверять ей. Ты не хуже меня знаешь об ее отношениях с Уильямом и об ее опасной осведомленности… касательно королевских дел.
— Я знаю побольше, чем ты, — фыркнул Рокк. — Но мне это удается потому, что я шевелю мозгами, а ты своих мозгов, как видно, вообще лишился. — Тут его тон изменился. — Она невиновна, Корбетт. В этом у меня нет ни малейшего сомнения.
Потом оба мужчины долго стояли молча, глядя на женщину с ребенком под старым каштаном. Потом Корбетт нарушил молчание.
— Она — страстная женщина, — начал он, но тут же примолк и медленно покачал головой. — Она боролась против меня изо всех сил, когда считала меня своим врагом. Она бросила тебя в подземелье, когда решила, что ты убил ее отца. Она подняла на ноги весь замок, чтобы обороняться от меня — ведь она была уверена, что лорд Бартон был убит по моему приказу.
При этом воспоминании лицо Корбетта посветлело, но сразу омрачилось вновь.
— Если она стоит за Уильяма, то я обязан предположить, что она сделает все, что в ее власти, лишь бы помочь ему. А это значит, что она оказывается в стане врагов короля. И моих.
— А если она все-таки невиновна?
— Тогда все будет хорошо, — медленно ответил Корбетт.
— Да, возможно. Но я вижу, как ты с ней обходишься. Ей будет нелегко забыть напряжение этих последних недель.
— Я заставляю ее забыть об этом каждую ночь! — вспылил Корбетт, явно недовольный оборотом, который приняла их беседа.
Но Рокк был подобен упрямой собаке, вцепившейся зубами в кость и не намеренной ее выпускать.
