Привилегированное дитя - Грегори Филиппа (книги онлайн полные .TXT) 📗

Я делала все возможное, чтобы утаить правду от доктора Филлипса, но он был умным человеком, а его комната — слишком жарко натопленной, и камин мерцал прямо перед моими глазами, зачаровывая меня; и с каждым днем доктор вытягивал из меня все больше и больше, пока я не почувствовала себя предательницей и мне не показалось, что я навсегда теряю Вайдекр. Все мое «я» было высосано из меня, и осталась только пустая, хорошенькая оболочка.

— Ну а тепевь васскажите мне, пожалуйста… — просительным тоном говорил доктор Филлипс. И внутри меня что-то вздрагивало, будто бы улитка заползла ко мне в волосы, пока я лежала в траве. — Васскажите мне об этой женщине, вашей тетушке… ее звали Беат-вис, не так ли? Почему вы думаете, что похожи на нее?

И я, заикаясь и все время прерывая себя, начинала рассказывать ему, изо всех сил стараясь что-либо недосказать.

— Потому что мне так кажется, — потеряв терпение, ответила я однажды. — И все в деревне говорят, что я похожа на нее.

— Вы видели ее повтвет? — спросил доктор Филлипс.

— Не-ет, — протянула я и поерзала в кресле. Подушки были слишком глубокими и мягкими, огонь камина пылал слишком жарко.

— Тогда откуда же вы знаете, что похожи на нее? — спросил он. Когда он задавал вопросы, подобные этому, в его голосе появлялись нотки ворчливого удивления. Он ждал возражения.

— Ну-у, потому что… — тут я прервала себя. — Все так говорят.

— Я так не думаю, — протянул он сладко. Он почти пел. — Не думаю, что поэтому. Вы видели ее во сне, Джулия? Вы же знаете, вы все должны вассказывать мне.

— Я не видела ее во сне, — упрямо стояла на своем я. Но он тут же услышал нотку неповиновения.

— Но вы видели сны с нею?

Я глубоко вздохнула. В комнате стоял странный, удушливый запах, будто бы здесь никогда не открывали окон, будто бы я никогда не сумею от него освободиться и буду, как Персефона, навечно заточена в подземном царстве.

— Да, я видела сны с нею, — слабо отозвалась я.

— И вы гововите, что никогда не видели ее? — его голос был очень тихим, очень сладким.

— Только в зеркале, — объяснила я.

— В зевкале? — повторил он. Он смаковал это слово, как маленькую конфетку. — Вы видели ее в зевкале? Вы стояли позади нее? — Он даже не дожидался моего ответа. — Позади? Или впеведи нее? Вядом?

— Я была ею, — прервала я, снова потеряв терпение. — Мне приснилось, что я это она.

Я ожидала, что доктор Филлипс рассердится на мою вспышку. Но вместо этого он сложил вместе свои пухлые пальчики над животом наподобие башенки и продолжал:

— Очень ховошо, на сегодня, я думаю, достаточно.

Так было каждый раз. В тот самый момент, когда мне казалось, что я сделала или сказала что-то, способное разрушить чары этой комнаты, поколебать его уравновешенность, освободить меня, выяснялось, что уже пора уходить. Когда я появлялась на следующий день, доктор Филлипс начинал с того самого места, на котором мы остановились. И шок от моих слов улетучивался, это становилось добытой им информацией и ничем больше. Мой сон становился его сном. Каждый день унижал меня потерей чего-то очень важного.

Мне не за что было зацепиться, чтобы удержаться. Сны, о которых я рассказывала, все больше удалялись от меня. Предвидение стало казаться случайным совпадением. И вскоре уже не доктор Филлипс слушал меня, а я слушала его советы. Он говорил о том, что таких вещей не бывает, что Беатрис не может разгуливать по Вайдекру и смотреть на все моими глазами. Что у земли не бывает пульса.

И сам Бат в значительной степени выбивал почву у меня из-под ног. Ральф Мэгсон был трижды прав, когда говорил, что забыть о своей принадлежности к родной земле легче всего здесь. Но я тосковала по запаху Вайдекра, когда гуляла по здешним паркам и садам. Улицы здесь так плотно замостили, что я не видела ни одного клочка неухоженной земли за все время, что провела здесь. Я не видела ни одного листика, который бы не был подстрижен по самой последней моде. Ни одного цветочка, который бы вырос по собственной воле. Даже текущая через город река была обрамлена каменным парапетом, выпрямлена и пропущена под хорошенькими мостиками.

Что же касается горячих источников, то к ним я испытывала полнейшее отвращение. Мне было противно не только пить из них — по настоянию мамы я выпивала ежедневно три, о, целых три стакана, — а даже думать о том, что из-под земли может течь горячая вода. Она была такой горячей, что в ней можно было купаться! Каждый раз, когда мы входили в Галерею и я вдыхала горячий, металлический аромат воды, я тосковала по холмам Вайдекра, где из-под земли били чистые и холодные, как лед, источники, хранящие привкус только что прошедшего дождя.

Я скучала по Вайдекру, когда принимала ванны. Я скучала по нему, когда просыпалась утром и, выглядывая в окно, видела за садиком ровные ряды одинаковых крыш, которым, казалось, не будет конца. Я скучала по нему и ночами, когда без сна ворочалась в постели, а вдали грохотали тяжелые повозки. Я скучала по нему и во время наших трапез, находя хлеб слишком серым, а вкус молока — странным.

Но больше всего я тосковала по нему, когда гуляла в парке, вокруг замерзших прудов с иззябшими попрошайками-утками, когда бродила по обледеневшим извилистым тропинкам, которые, вместо того чтобы вести сразу куда вам надо, все петляли и петляли кругами. В деревне люди ходят для того, чтобы куда-нибудь прийти, а не для того, чтобы только пройтись. А в Бате же мы все только и делали, что прохаживались. Каждый день, который я провела здесь, состоял из целых часов мучительного ничегонеделания. Тогда я уходила в парк, бродила часами, глядя на кончики своих новых полуботиночек — о, они не выдержали бы и минуты прогулки по грязи нашего Экра — и размышляя: ради чего, о Боже мой! я стремлюсь переделать себя. Я не знала, смогу ли вынести ту жизнь, к которой меня хотят подготовить.

Однажды я гуляла так глубоко погрузившись в свое молчаливое внутреннее сопротивление, что в первую минуту не услышала, как кто-то зовет меня.

— Джулия! — окликнули меня опять, и, подняв глаза, я узнала Мэри Гиллеспи.

— О, ты умчалась мыслями так далеко! — поддразнивающе сказала она. — Уж не мечтала ли ты о Джеймсе Фортескью? Я едва уговорила Элизабет подойти к тебе сейчас. Ты ведь вчера позволила себе танцевать с ним два раза.

Я улыбнулась Элизабет, которая отнюдь не выглядела оскорбленной. Это была крупная белокурая девушка, с безмятежным и добрым складом характера. С хладнокровием старшей сестры, она не обращала никакого внимания на поддразнивания Мэри.

— Это правда! — признала я охотно. — Я и думать не могу ни о чем другом, кроме как о Джеймсе Фортескью.

— Нет, серьезно, — сказала Мэри и продела свою руку под мой локоть. — Тебе он должен нравиться, Джулия. Он просто украшение нынешнего сезона. — Она уловила недовольство Элизабет и тронула пальцем ее локон, как бы извиняясь. — Да, я согласна, так говорить несколько вульгарно, но что поделаешь, если это действительно так! У его семьи просто горы денег, и отец сказал, что позволит ему жениться даже на бедной, как церковная мышь, девушке, только бы у той было знатное имя или поместье. А у нашей Джулии есть и то, и другое!

Я скорчила легкую гримаску.

— Не такое уж это великолепное поместье, — ответила я. — Если бы ты видела Вайдекр Холл, ты была бы разочарована. Это не дом, а одни руины, и поля впервые были засажены только этим летом, — тут я остановилась, словно что-то сжало мне горло. Я очень, очень тосковала по родному дому. — И к тому же я имею право только на половину поместья.

— Да, но тебе нравится Джеймс? — настаивала Мэри, горя желанием поболтать о любви, хотя в моем сердце жила только тоска по двумстам акрам пахотных и выпасных угодий и лесу, общинной земле и холмам.

— О нет, — рассеянно ответила я, вспоминая Вайдекр в такие же холодные дни, как сегодня.

— Тогда, значит, Джулия оставила дома влюбленного в нее кузена, — торжествующе обратилась Мэри к Элизабет поверх моей головы. — Я знаю, так всегда бывает. Ты приехала в Бат провести сезон, затем вернешься к себе домой, выйдешь замуж и будешь жить в очаровательном новом Холле, а мы непременно приедем к вам в гости! Когда выйдем замуж сами, конечно.