Загадочный супруг - Марш Эллен Таннер (мир книг .TXT) 📗

Это Таунсенд предложила добраться до гостиницы «Фрэзерс-Инн» и заночевать там, чем провести ночь на куче грязной соломы в вулли-эндской конюшне.

Придорожная, выбеленная известкой гостиница с почтой, множеством уютных обеденных комнат и пивных, с удобными кроватями находилась менее чем в четырех милях от селения Бродхэм. Почти столетие она представляла собой всего лишь непритязательное питейное заведение, посещавшееся мелкими арендаторами да наемными работниками Бродфорд-Холла. Но два года назад она была превращена в образцовое заведение сэром Джоном Греем, отцом Таунсенд, купившим землю, на которой она размещалась, и отказавшимся от намерения снести гостиницу, уступив мольбам... владельцев.

– Кейт позеленеет, узнав, что ты провела здесь ночь без горничной, что не подобает настоящей леди, – проговорил Геркуль, когда они подходили к ярко освещенной двери. При этой мысли он усмехнулся, ибо всем было известно, что их мачеха уже потеряла надежду обучить Таунсенд хотя бы азам общепринятых условностей – задача явно невыполнимая, поскольку, рано потеряв мать, девочка воспитывалась единственном отцом да тремя старшими братьями, несмотря на вечные попытки вмешаться со стороны их громкоголосой тетушки Арабеллы. – Впрочем, не сомневаюсь, что, если понадобится, ты сумеешь ее умаслить. Тебе это почему-то всегда удается.

– Моли Бога, чтобы так оно было и на этот раз, – отозвалась Таунсенд и шутливо толкнула брата.

– Не миновать тебе взбучки, если она решит, что это произошло по твоей вине.

– Да уж я знаю, – произнес Геркуль, но в его голосе не было и тени страха, потому что их мачеха, леди Кэтрин Грей, несмотря на все ее капризы и несдержанный язычок, обладала добрым сердцем, которое за шесть лет, что истекли со дня ее свадьбы с баронетом Джоном Греем, полностью покорило его детей. Особенно нежно привязалась к ней Таунсенд. Лишившись матери в трехлетнем возрасте, она не сознавала величину этой потери, потому что в ее Жизнь вошла деятельная, веселая, любящая Кейт.

– Я уверена, что мистер Карн отведет нам комнаты на втором этаже, достаточно отдаленные от пивной, чтобы даже Кейт осталась довольна, – сказала Таунсенд.

Геркуль был настроен скептически, потому что гостиница выглядела набитой битком, однако сестра оказалась права. Джозеф Карн был достаточно хорошо знаком с леди Грей, чтобы поостеречься скомпрометировать репутацию ее дочери. Он отвел им комнаты по соседству со своими, и, прежде чем пожелать ему спокойной ночи, Таунсенд от души поблагодарила его.

– Ты идешь? – спросила она, повернувшись к брату.

Геркуль, улыбаясь, кивнул головой и объявил, что намерен сперва наведаться в пивной зал, хотя бы для того, чтобы взглянуть, кто там из местных, и порасспросить о качестве отцовского эля.

– Я бы на твоем месте не стала задерживаться, – предостерегла его Таунсенд, думая о Кейт. – Завтра надо выехать как можно раньше, и я должна вернуться домой до полудня.

В сопровождении Томаса, черного хозяйского кота, она медленно поднялась по лестнице и оказалась свидетельницей забавной сцены: в дальнем конце темного коридора две служанки стояли перед закрытой дверью, совали друг другу поднос и шепотом переругивались. Она подошла ближе. Узнав ее, они вежливо присели, но выражение их лиц не изменилось.

– В чем дело, Мэгз? – обратилась Таунсенд к старшей из них.

– О мисс! – с готовностью откликнулась Мэгз, прослужившая в «Фрэзерс-Инн» достаточно долго, чтобы знать, что здесь всегда найдется ухо, которое выслушает тебя с сочувствием. – Это все из-за мистера Карна! Он велел отнести ее милости поссет [1], вон туда... – она ткнула пальцем в сторону двери, – а ее трясет какая-то жуткая лихорадка, и нам неохота подхватить заразу!

– Холера... – шепнула вторая служанка, толстая, круглолицая, чьи расширенные зрачки сверкали при свете свечи, как глаза загнанного зайца.

– Этого быть не может, – строго произнесла Таунсенд, стараясь не рассмеяться. – Мистер Карн в таком случае не предоставил бы ей ночлега.

– Да разве мог он сказать «нет!» – возразила Мэгз. – Это очень важная шотландская леди. – Это доктор Кеннеди написал в записочке, которой предупредил о ее приезде.

– И кому из вас велено принести ей посеет? – неожиданно резко спросила Таунсенд.

– Ей! – произнесли обе, указывая друг на дружку.

– Дайте мне поднос! – приказала Таунсенд. – Я отнесу вместо вас.

Служанки раскрыли рот от удивления.

– У меня уже была раньше холера, – с подобающей серьезностью заверила их Таунсенд. – А тот, кто раз переболел, имеет иммунитет, то есть больше не заразится.

Ямочка на ее щеке дрогнула, когда Мэгз с готовностью протянула ей поднос, на котором стояла высокая кружка с горячим напитком.

Отпустив служанок, она негромко постучалась, толкнула дверь и вошла. Дородная, неуклюжая камеристка тотчас поднялась со стоявшего у окна кресла, пытаясь заслонить собою от глаз Таунсенд кровать и лежащую там женщину. Но она была недостаточно проворна, и Таунсенд успела заметить впалые, пылающие от лихорадки щеки и длинный орлиный нос под четкой линией бровей, все еще придававшие выражение властности и силы некогда, должно быть, прекрасному лицу. Старая женщина спала, и в тишине комнаты ее прерывистое дыхание звучало пугающе резко.

У Таунсенд сжалось сердце.

– Она тяжко больна?

– А тебе что за дело? – оборвала ее толстуха и потянулась за подносом. Говорила она с сильным шотландским акцентом и с явной угрозой. Таунсенд благоразумно удалилась.

Мэгз унесла свечу, и в коридоре стало совершенно темно, но Таунсенд этого не замечала. В голове беспорядочно теснились мысли. «Женщина на кровати вполне может быть его двоюродной бабкой», – подумала она. В сущности, она была почти уверена, что это именно так. Ведь нелепо себе представить, что еще какая-то пожилая дама, проезжая Норфолком, заболела и прибегла к услугам того же доктора Кеннеди. И этот орлиный нос, который она успела заметить прежде, чем ее выпроводили из комнаты! Неужели у кого-нибудь, кроме членов этой семьи, мог быть такой? Таунсенд отказывалась этому верить. С другой стороны, у него, в отличие от камеристки, не было шотландского выговора. Во всяком случае, так ей показалось...

Плащ Таунсенд шуршал по полу, пока она ощупью пробиралась по длинному коридору, который вел к комнатам, занимаемым Карнами, и где ей и Геркулю предстояло провести ночь. Томас, чьи глаза были больше приспособлены к темноте, бежал впереди нее и успел увернуться, когда одна из дверей неожиданно распахнулась настежь и ударила Таунсенд по голове.

– Ой! – воскликнула она, отпрянув от двери и сердито потирая лоб. Подняв глаза, она увидела Дайну, старшую дочь Карна. Та испуганно смотрела на нее с порога. Обнаженные белые плечи Дайны явственно вырисовывались в дверном проеме, и Таунсенд, хорошо осведомленная о ее репутации, легко представила себе, что обнажены не только плечи, а испугана она так потому, что в комнате у нее мужчина.

– О, благодарение небу! – воскликнула Дайна, подтвердив подозрения Таунсенд. – Я думала, это отец!

В свои восемнадцать лет она была аппетитной толстушкой, столь же соблазнительной, как рубенсовские «ню», с копной медных волос и большой обольстительной грудью. Ни для кого (кроме, быть может, несчастных родителей) не было секретом, что ее милости – предмет яростного соперничества между всеми мужчинами Бродхэма, а также фермерами, грумами, слугами и работниками Брод-форд-Холла. Даже Геркуль как-то раз признался, что попытался отведать ее ласк, хотя Таунсенд сумела выведать у их кузена Перси (вывернув ему руку и усевшись на него верхом), что Геркуль вместо этого последовал освященной веками традиции и, поехав учиться, завел собственную любовницу. Оправившись от испуга, Дайна сообразила, что стоящему перед ней парню в мешковатых штанах нечего делать в этом крыле гостиницы, и строго прикрикнула на него:

– Возвращайся на конюшню! А скажешь хоть слово моему отцу или еще кому – лишишься места!