Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н. (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Но он жил. Гороскоп ему составил личный астролог Джахангира Джатик Рай, дородный и преуспевающий. Он производил свои расчеты при колеблющемся свете свечи; по стенам прыгали и плясали мрачные, торжествующие тени. Бумага была волглой от сырости, чернила сбегали с написанных цифр, словно черные слезы. Мы ждали. Мой новый сын, лежавший на руках у Сатьюм-Ниссы, тоже проявлял интерес: на крошечном сморщенном личике было написано любопытство. Я почувствовала необъяснимую тревогу. Наверное, решила я, это гроза повлияла на наше настроение, породив неподвижное, напряженное ожидание, предчувствие грохота после вспышки молнии.
— Величие, — наконец прошептал Джатик Рай. — У него звезды великого царя. Он станет правителем империи, превосходящей по размеру даже эту. Сурья [81] управляет его жизнью, он сотрясет мир.
Джатик Рай замолк, как будто не в силах был продолжить чтение предсказаний.
— Скажи нам, — потребовал Шах-Джахан.
— Жизнь его будет печальна. Большего я не могу вам сказать, только повторю, — поспешно уверил нас астролог, — его ждет великая судьба.
Он захлопнул свои книги и, уходя, еще раз украдкой бросил взгляд на дитя.
— Он говорит одно и то же про каждого из наших детей, — Шах-Джахан рассмеялся, — даже про Джаханару. А я верю только предсказанию для Дары, потому что знаю, что его ждет после моей смерти. Это я управляю их судьбами, а не звезды или формулы этого глупца.
После того как падишах осыпал моего любимого дождем драгоценностей и пожаловал ему новый высокий чин, я могла позволить себе строить больницы и школы для бедняков. Больницы предназначались для женщин, которые в них отчаянно нуждались: их жизни ценили меньше, чем жизни коров, бродящих по улицам Агры. На что они могли надеяться, если у меня самой чрево снова и снова наполнялось от семени Шах-Джахана, и я ничего не могла с этим поделать. Подобно мне, тысячи женщин переносили все тяготы, в покорном молчании вынашивали семя в своем чреве, как камень, как рабское иго… Несчастных лечил мой собственный хаким, Вазир-хан, а я в сопровождении Исы ежедневно навещала их. Но даже мне не удалось изменить существующую традицию обучать детей только мужского пола. Правда, школы открывались не только для мальчиков-мусульман, но также для индусов и сикхов, представителей всех религий, имеющихся в стране. Девочек я так и не сумела вырвать из заточения в семье и отупляющей работы по дому.
Моя деятельность привлекла внимание Мехрун-Ниссы. До меня дошли брошенные ею слова, то было предостережение: «Она уже ведет себя, как жена властителя. Нуждами людей пристало заниматься падишаху, а не ей».
Мехрун-Нисса, Мехрун-Нисса, Мехрун-Нисса… Бой дундуби торжественно разносил ее имя по всей империи. Средоточие власти было в ее руках: по мановению пальца моей тетушки росли или понижались налоги; шевельнулся один палец — возвысился или пал вельможа, другой — торговля прекращалась или вновь начинала процветать, третий — принимались или отменялись законы.
Джахангир ежедневно приглашал советников в гусль-кхану [82], выходил на балкон на заре, а затем повторно ближе к вечеру. В час, когда тень от крепости падала на площадь, он любил смотреть на бои слонов или… на казни. Способы наказания подбирались в соответствии с тяжестью совершенного преступления: размозжение слоном головы (рассказывали, что у Акбара было животное, которому позволяли самому выносить приговор — жить человеку или умереть), извлечение внутренностей, удар мечом или… словом, экзекуции были многочисленны, и все можно было увидеть на площади.
Но правила империей Мехрун-Нисса. Придворные тихо роптали, их коварный шепот, конечно, предназначался не для ушей Джахангира, а лишь для тех, кто желал положить конец ее власти. Но падишах и его супруга были так близки, что разделить их не представлялось возможным.
Меня это не заботило. Я могла бы прислушаться только к шепоткам, касавшимся моего любимого, но таких не было. Шах-Джахан оставался в милости у отца и проводил много времени в его обществе. Верными Джахангиру оставались мои отец и дед, и Мехрун-Нисса, если и имела о них собственное мнение, ни разу не высказала его вслух в присутствии своего мужа.
Кроме всего прочего, мое безразличие к тому, что происходило во дворце, было продиктовано и тем, что меня занимали совсем иные мысли. Семя Шах-Джахана вновь задержалось в моем чреве. Я уже не запоминала, когда происходили зачатия. Я была бесконечно счастлива, когда родился Дара, но что до остальных, я не помнила даже, в какое время года они появлялись. Мне не было дела.
Я никому не сказала, но однажды, сославшись не легкое недомогание, послала Ису за Вазир-ханом. Когда лекарь пришел, я велела женщинам отойти в дальний конец комнаты, откуда они не могли услышать наш разговор, но видели нас, ибо мне не должно было оставаться наедине с мужчиной. Я лежала на тахте, отгородившись от глаз хакима плотным занавесом. Вазир-хан опустился подле меня на колени и ощупал мою руку через отверстие. До меня донесся его испуганный вскрик. Нужно направить его по верному пути: я знала, что некоторые женщины используют болезнь просто как повод избежать мужских ласк.
— Мне знакомы симптомы. Тебе не нужно меня осматривать.
— Снова? Слишком скоро, ваше высочество. Я ведь предупреждал, должен пройти хотя бы год. Вашему телу необходим отдых. Ваш дух силен, но тело, увы, не так крепко.
— Скажи это моему мужу. Я не могу ему отказать… — Я сжала руку хакима. — Я хочу, чтобы ты дал мне зелье. — Услышав предательские слова словно со стороны, я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо, застучала в висках.
— Ваше высочество, неразумно применять его так поздно… Прошло уже сто дней.
— Я сама могу решить, что разумно, а что нет, глупец! — Я не хотела быть резкой, но не смогла сдержать своего трусливого нетерпения, ужаса перед бременем, сокрушающим мои кости, чрево, кровь.
— Ваше тело привыкнет к зелью и каждый раз станет выкидывать ребенка. Это уже шестое зачатие.
— Пусть станет последним. Доставь зелье мне лично — или узнаешь, каким бывает мой гнев. Нет, нет, прости! Я говорю так от отчаяния. Я дам тебе золота.
— Я давно служу вам, ваше высочество. Я сделаю все, как прикажете, не за золото, а просто потому, что такова ваша воля. Но в следующий раз, даже под страхом смерти, я откажусь. Придет день, когда вам не хватит сил оправиться от этой хвори. Откажите супругу.
— Да, лучше будет отказать, но как долго продлится воздержание?
— Год или два.
Я не удержалась от смешка:
— Ты бы смог прожить без женщины столько времени?
— У меня четыре жены, ваше высочество, так что я не злоупотребляю ни одной из них ради удовлетворения своих потребностей. Шах-Джахану следовало бы…
— Довольно!
Он мгновенно замолк, осторожно высвободил руку и удалился.
Раздался звук торопливых, неуверенных шагов по мраморному полу.
— Агачи, — окликнул Иса. — Я слышал, падишах болен. Говорят, он умирает…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Тадж-Махал
1050/1640 год
Гробница казалась скелетом, ее тонкие выбеленные кости, подпираемые кирпичными лесами, четко прорисовывались на фоне ночного неба. Она казалась холодной и безжизненной. Шах-Джахан мечтал совсем о другом: о просторе и свете, а перед ним предстало нечто мертвое и гнетущее. Это поражение…
Властитель бушевал, гнев его привел в трепет приближенных. Афанди кашлял от пыли. Пол под ногами был покрыт строительным сором, влажный воздух пропитан запахом известкового раствора и пота тысяч людей. Купол напоминал сплюснутый череп, открытый небесам. Когда строительство закончится, он будет весить много, очень много… Афанди молился и видел, как рядом с ним беззвучно шевелят губами Мухаммед Ханиф, Саттар-хан, Чиранджи Лал, Бальдеолас, Абдул-Хак. Остальные проворно ретировались в тень.
