Над бурей поднятый маяк (СИ) - Флетчер Бомонт (читать книги бесплатно .txt) 📗
И Уилл отвечал обоим сразу:
— Да, я видел его, Роберт, с ним все в порядке, он скоро вернется домой. Джорджи, мастер Кит велел Гофу приглядывать за домом в свое отсутствие — не вижу причин противиться его приказу. А что Роберт убрал в доме до твоего прихода — так я бы на твоем месте только порадовался.
Гоф сиял, как начищенная монета, торжествуя свою маленькую победу над извечным соперником:
— А я тебе говорил, я говорил!
А Отуэлл снова хмурился и фыркал.
— Вот еще, стану я радоваться… Было бы чему, да мастер Кит ему все уши оборвет, как увидит, что он со столом ихним сделал. И правильно, я считаю. Нечего соваться в те дела, где ничего не смыслишь!
— А что там смыслить, что я сделал — вытер за тобой пыль?! — препотешно возмущался маленький Гоф, и его фарфоровое личико — личико Джульетты и Лавинии — хмурилось, будто на солнце набегали тучи.
Настоящее же солнце светило неистово, проникая даже сквозь опущенные шторы и створки окон. Уилл всегда любил весну: за буйство красок, за яркое солнце, за то, что зимние тревоги в одночасье оставались позади, и казалось, что впереди нет ничего, кроме любви и счастья. И сейчас, вопреки всем грядущим испытаниям и тревожным переменам, вопреки Топклиффу и его подручным, Уилл чувствовал себя возрожденным. На улице брала верх весна, с ним была любовь Кита — и это наполняло Уилла радостью. Но время было неумолимо — и ему нужно было собираться тайно, и покинуть этот дом тайно, чтобы встретиться с Китом в «Розе», как они и условились А, значит, и Джорджи, и Гофа нужно было выставить вон.
— Джорджи, — сказал он, обращаясь к хмурому нахохлившемуся Отуэллу. — Мастер Кит велел согреть ему воды до его прихода и приготовить еду. Ты не забыл, что репетиция начинается через четверть часа, Роберт?
***
Как ни зол был папаша, как ни ругал своего сумасбродного сына, которому ни с того ни с сего пришла в голову идея побриться налысо, а все ж ему пришлось отпустить Дика на сегодняшнее представление в «Розу». Хенслоу, по непонятным причинам остался без своего ведущего актера. Поговаривали разное: что Аллен подрался, и расквасил нос, что новая покровительница оказалась весьма требовательной и буквально запирает Аллена у себя в спальне, что на этой почве племянница Хенслоу расцарапала Неду лицо от ревности. И владеле «Розы» готов был отстегнуть хороший куш, лишь бы не сорвалось предпасхальное представление.
В «Розе» появление Дика произвело небывалое оживление. Даже нанятые для мелкого ремонта рабочие побросали свои занятия и разглядывали Дика так, будто самое меньшее, у него вместо человеческой выросла собачья голова.
У Хенслоу же при виде Дика отвисла челюсть.
— Скажи-ка мне, благоразумнейший мастер Бербедж, — сказал он, когда, наконец, смог совладать с собой. — Какая муха тебя укусила? Где ты видел лысого Эдуарда Второго? А?
***
Леди Эссекс вырывалась и выдиралась — не слишком рьяно, — и возмущенного дыхания, то и дело всколыхивавшего почти уже выставленную на обозрение гостя грудь, было куда больше, чем настоящей воли к свободе. На вкус она была, как апельсин в патоке — щиплющая язык горечь, спрятанная под толстым слоем карамели.
Кит не стал удерживать ее дольше, чем ему самому того хотелось — и чем хотелось ей.
— Доброе утро, миледи, — с почтительной непочтительностью сказал он, глядя, как Френсис прижимает тыльную сторону ладони к покрасневшим губам — холодом камня и металла к горячему и живому, как после доброй пощечины. — Прошу меня простить за нахальство — не сдержался.
— Я ему говорила! Я говорила ему! — крикнула Винни Тернер, и тут же громко захлопнула дверь, стоило Киту весело обернуться.
Френсис медленно, как бы нехотя, запахнула халат переливающейся на солнце персидской парчи — золотые тюльпаны и огненные птицы по алому лугу, — и задумчиво протянула, оценивающе смерив своего посетителя помутневшим от удивления взглядом:
— Да что с тобой сегодня такое, черт возьми…
Продолговатая стрелка жемчужно-белой кожи, от напряженной шеи до дымчато-затененной ложбинки меж грудей, снова показалась из-под непослушной, твердо топорщащей края ткани.
— Могу сказать две вещи, если тебе хочется, чтобы я был сдержан и краток. Первая: я вынужден как можно скорее делать ноги из Лондона, потому что наш с Топклиффом диалог зашел в тупик. Вторая: я счастлив и доволен своей жизнью, как безумец.
— «Как»… — передразнила его леди, продолжая разглядывать, склонив небрежно и явно наскоро причесанную голову к плечу. — И что же за диалог, мой друг? Только не говори, что ты попытался убить его. Мне достаточно мужа-идиота, который не сегодня-завтра начнет пошлепывать королеву по сморщенному задку, пытаясь показать всему этому бестиарию, кто в клетке лев. Тебя я искренне считала чуть более искушенным во всех этих змеиных свадьбах… Выходит, зря?
Кит схватил ее снова — за плечи, осторожно, но в то же время так, что она не смогла бы вырваться, даже если бы желала — разве что ей пришлось бы резануть его спрятанным в тюльпанах и фазанах тонким ножом или шпилькой.
— Может, и зря… Я не советую тебе думать обо мне лучше, чем следует — однажды это уже подвело тебя, помнишь? — зачастил он смешливой скороговоркой, и успокаивающе поцеловал Френсис в зеленоватую, часто бьющуюся жилку на шее. Леди встрепенулась — куда более боевито, чем в первый раз. — Но случилось непредвиденное, и, смею заверить, не по моей вине… Скажем так: ты помнишь пользующегося популярностью среди нежных дев и грубых шлюх поэта Уилла Шекспира?
— Тот ушастый идиот, с которым ты, как говорят, до сих пор живешь? Как же! Оставь я его при себе подольше — мне пришлось бы менять полы, так как он затопил бы их своими слезами и беспокойным потом…
— Положим, он бывает мягок и впечатлителен, это верно. Но вчера ночью он сотворил кое-что дерзкое. Это поставило жизнь Дика Бербеджа — и его собственную — под угрозу. И я вынужден угнать их обоих из Лондона, как добрый пастырь не в меру храбрых овец, желающих помериться силами с волком.
Кулачки леди сжались — он ощутил это, держа ее за запястья. Кусая губы и морща гладкий даже без слоя пудры лоб, Френсис судорожно размышляла.
— Хорошенькое дело… — фыркнула она, стрельнув потемневшими зрачками из-под ресниц. — Славные сонеты, трогают за душу — а ума, как у курицы.
Слушая ее, глядя на нее, продолжая держать ее, Кит вдруг понял, что до сих пор улыбается — лишь потому, что даже теперь они говорили о мытарствах Орфея.
Какой певец, миледи, какой поэт, если он верен поэзии, как мог быть верен вам, или мне, или легиону легких на передок девиц, изнывающих от вдохновения быть вдохновленными, сохраняет свой рассудок до конца?
— Дорогая моя графиня, что здесь у вас…
Неприметная низкая дверь, припрятанная за тяжелым гобеленом, на котором, о странность, Аполлон продолжал преследовать Дафну — от самой Флит Стрит, — приоткрылась, и из нее, пригнув голову, выступил сам Тамерлан. Нед Аллен, такой же измятый и истрепанный, как его леди и его драматург, мог считаться совершенно обнаженным — если бы не скомканная женская рубашка, горстью прижатая к чреслам.
***
Белла резво перепрыгивала первые весенние лужи, торопясь в «Театр», где нынче дневала и ночевала ее подруга Кэт. Уж такое у Беллы было нынче настроение — летела, будто на крыльях, будто это ей сделали предложение, будто это она живет в доме, как настоящая леди.
Да и весна — сколько себя не помнила, Белла очень любила весну, и когда день с каждым разом становился чуть длинней — на заячий хвостик всего-то, а небо из сизого делалось все синее, и воздух прогревался настолько, что можно было не кутаться в бесконечные плащи, лишь бы не замерзнуть. Ей казалось: пережила зиму — все остальное переживет тоже. Лондон еще не вонял, как летом, когда под ногами колыхалась смесь глины и содержимого ночных горшков, — и за это Белла тоже любила весну. А еще за Пасху, когда можно было вдоволь наесться сладких пряных булочек — их Белла любила с самого детства.
