В объятиях принцессы - Грей Джулиана (список книг .txt) 📗
Удивленный Сомертон на мгновение ослабил хватку. Элизабет вывернулась и изо всех сил ударила его кулаком в бок.
От неожиданности Сомертон покачнулся, и мальчик тоже выскользнул из его рук.
– Беги, Филипп, – заорала Элизабет, – беги к кустам!
Мальчик весело побежал по траве.
– Дядя Роналд! – радостно закричал он. – Вот ты где.
Дядя Роналд.
Сцена, развернувшаяся перед ним, напоминала ночной кошмар. Филипп, его малыш, его темноволосый сын, тяжело дыша, убегает от него по свежей траве. А Пенхэллоу, златовласый красавчик, любимец фортуны, опустился на одно колено и протягивает к нему руки.
Филипп подбежал к Пенхэллоу, тот обнял его и поцеловал в макушку.
Когда Сомертон был чуть старше Филиппа – ему было лет семь или восемь, – он как-то зашел в музыкальный салон и увидел свою мать, лежащую на диванчике, а на ней – чужого мужчину. Одежда матери была в беспорядке, груди голые, юбки задраны. Мужчина лежал на ней со спущенными штанами – его ягодицы и ноги были на удивление белыми, рот прижимался к губам матери – и пыхтел от усилий. А мать тихо стонала.
Мальчик решил, что мужчина хочет причинить ей вред. В панике он схватил кочергу, подтащил ее к мужчине и стукнул его по спине, прокричав:
– Убирайся от моей мамы!
Мужчина скатился с его матери и так сильно ударил его в ухо, что в нем неделю звенело. Но самую сильную боль ему причинили слова матери.
– Глупый мальчишка! – завизжала она. – Посмотри, что ты натворил! Противный урод! О, мой дорогой Руперт! Мой милый! Тебе больно? – Она отвернулась от Сомертона и принялась лихорадочно целовать мужчину, моля о прощении.
Всякий раз, когда в памяти всплывала эта сцена, Сомертон решительно запихивал ее обратно в темные глубины. И только боль он не мог забыть. Она все еще была свежа. Он помнил, как сильно болело сердце, словно кто-то вырвал его из груди, чтобы посмотреть, бьется ли оно.
В точности так же Пенхэллоу вырвал сейчас его сердце.
– Ты видишь, – прошипела Элизабет ему в ухо. – Ты видишь, как им хорошо вдвоем. Роналд любит его.
Она поспешила вперед, чтобы присоединиться к ним, но Сомертон не позволил. Схватив ее за руку, он повернул женщину к себе лицом:
– А ты, оказывается, злое и порочное существо, моя милая.
– Отпусти меня! Неужели ты не видишь, что все бесполезно? Неужели не понимаешь, что не сможешь выиграть?
Сомертон приблизил губы к ее уху и прошептал:
– Он не получит тебя. Ни за что.
– Тогда убей меня! Убей нас всех! Чего ты добиваешься? Хочешь потешить свою гордость, отомстив? – Элизабет едва дышала, обуреваемая эмоциями. – Не сработает, и не надейся. Месть пуста, а ты этого так и не понял.
В ушах Сомертона зазвучали слова Луизы: «Месть причиняет больше всего боли тому, кто мстит».
Добрый старина Маркем.
– Вот в чем дело! – шипела Элизабет. – Ты понятия не имеешь, что с нами делать. Не можешь заставить себя отпустить нас, но и не в силах положить всему конец. Ты трус, Сомертон, трус и негодяй.
Она права. Глупый урод. Трус и негодяй.
Сомертон поднял руку, чтобы запустить пальцы в волосы, и в тот же миг его внимание привлекло какое-то движение. В кустах что-то блеснуло.
Он выпрямился и отпустил Элизабет, пристально всматриваясь в кусты. Сомертон почти не обратил внимания на приближение Пенхэллоу. Он слышал, как тот обратился к Элизабет, но слов не разобрал. Потом Пенхэллоу повел ее к кустам. Подальше от ее грубого мужа. Труса и негодяя.
Вот оно! Из кустов появилась фигура, высокая и седовласая, одетая в безукоризненный твидовый костюм. В одной руке человек держал шляпу, в другой – прогулочную трость. Его походка была неторопливой и величественной. Вот он ступил на плитки речной террасы, вытер лоб платком и посмотрел вверх на кусты и сады Палаццо Анджелини.
Герцог Олимпия.
Луиза, прислонившись к дереву, следила за приближающимся дядей.
Воздух был насыщен речной влагой и запахом растений, буйно разросшихся на берегу. Она часто и тяжело дышала, поскольку только что скатилась с лестницы, выбежала из дома и со всех ног бросилась по дорожке, ведущей к летнему павильону соседней виллы, где ее должен был ждать герцог Олимпия.
– Вы должны поторопиться, дядя, – сказала она, обхватив столб, чтобы не упасть от изнеможения. – Леди Сомертон и Филипп сбежали, Пенхэллоу за ними, и одному Богу известно, как поступит Сомертон, когда их найдет.
Герцог встал и взял трость, лежащую на скамейке рядом с ним.
– Успокойся, дорогая. – Он похлопал себя по карману. – Боюсь, разыгравшаяся на твоих глазах драма была необходима для всех участвующих в ней сторон. Но я привез с собой решение.
Луиза покосилась на карман, по которому хлопал герцог. В нем явно что-то лежало.
– Бумаги о разводе?
– Именно. Веди меня.
Она пошла вперед по тропинке вдоль реки, герцог за ней, причем двигался он довольно быстро, хотя сохранял внешнее спокойствие.
Когда они вышли на открытую лужайку Палаццо Анджелини, он положил большую теплую ладонь на плечо Луизы:
– Жди здесь, дорогая. В таких делах никогда нельзя быть уверенным, что все пойдет по плану. Мой человек, мистер Биддл, ждет у моста, на случай, если понадобится помощь.
Луиза знала, что мистер Биддл – один из лучших агентов Олимпии в Европе. Прислонившись к дереву, она сконцентрировалась на восстановлении нормального дыхания и сердцебиения.
Отдышавшись, она обошла дерево, чтобы видеть всех участников событий. Сомертон, Пенхэллоу и леди Сомертон стояли у изножья холма и взирали на террасу, где возвышался Олимпия. Филиппа нигде не было видно.
– Какого дьявола вы там делаете, Олимпия? – спросил Сомертон, подбоченившись. Пенхэллоу обнял леди Сомертон за плечи, что-то прошептал ей на ухо, та кивнула и пошла вверх по склону, где – теперь Луиза это отчетливо видела – на траве сидел Филипп.
Слава богу, с мальчиком все в порядке.
Олимпия что-то ответил, но он смотрел не на Луизу, а на фигуры у холма, и слов она не разобрала.
Герцог величаво направился к ним, словно полицейский, вызванный, чтобы урегулировать конфликт. Луиза прижалась лбом к шершавой коре, усилием воли заставив себя стоять на месте и не бежать к Сомертону, не пытаться его защитить. Он сам может защититься. Те четверо обязаны выложить все карты на стол и наконец разобраться в запутанном деле, в котором она, Луиза, не участвовала.
Ради Филиппа.
Сомертон все сделает правильно. Он поступит как лучше, в этом Луиза нисколько не сомневалась. Когда все карты будут открыты, он откажется от ярости и мести.
Иначе и быть не может.
Пока что его злость никуда не делась. Луиза видела ее на лице Сомертона, в его позе, когда он спорил с Олимпией и Пенхэллоу. Но было что-то новое – в наклоне головы, едва заметно ссутулившихся плечах. Что это? Боль? Признание поражения?
Что произошло на лужайке, пока она ходила за герцогом? Она покосилась на леди Сомертон, прижимавшую к себе Филиппа. Женщина следила за событиями так же напряженно, как Луиза. Ее красота была воистину безупречной. Они великолепная пара, она и Пенхэллоу.
– Будь ты проклят! – прогремел голос Сомертона.
Олимпия театрально размахивал тростью. Пенхэллоу сжал кулаки. Луиза растерялась. Быть может, пора бежать за мистером Биддлом?
До нее донесся смех. Она повернулась к реке и увидела лодку, полную туристов, плывущую вниз по течению. От разноцветных платьев и зонтиков рябило в глазах. Легкомысленная болтовня беззаботных людей подействовала раздражающе.
Луиза снова взглянула на лужайку. Теперь Олимпия что-то сказал леди Сомертон и полез в карман.
Бумаги о разводе.
Как отреагирует Сомертон? Он знал об их существовании. Сам сказал ей, что не будет возражать. Это было еще в Нортгемптоншире. Но что, если он передумал под влиянием сегодняшних событий? Что, если, охваченный злобой, разорвет бумаги, потребует Филиппа и крови Пенхэллоу? В конце концов, пока принято только предварительное решение. Если появятся новые свидетельства – например, будет доказана измена…
