Самая подходящая леди (ЛП) - дж.куин, к. брокуэй, э. джемс (список книг .txt) 📗
На мгновение Джорджине показалось, что Хью здесь нет, но потом она его увидела. Верхом на Ришелье, спиной к ней, он ехал шагом по площадке. Прислонившись к ограждению, Джорджи вслушивалась в низкий рокот его голоса — Хью говорил со своим конем. Прядая ушами, жеребец внимательно слушал.
Ришелье был сильным и поджарым, со шкурой столь насыщенного коричневого цвета, что сейчас казался почти чёрным. В нём проскальзывало что-то от дьявола: в том, как он косил глазами и потряхивал поводьями, будто отвечая Хью.
Но не Ришелье привлёк внимание Джорджины. А Хью. Хью, который для неё словно старший брат. Хью, который поднимал её с мощёных тропинок, когда она падала, вытирал ей слёзы и нос, если и не что пониже.
На нём не было рубашки. Он скакал на коне без единого клочка ткани на верхней части тела. И вот так, в одно мгновение, сердце Джорджины глухо застучало в груди.
А в голове волей-неволей появились картинки из супружеского прошлого, в которых муж её выглядел будто тусклое отражение в зеркале. Ричард был таким же мягким и белокожим, как и она. Он не казался хилым, по крайней мере, до болезни, но руки его были тонкими, а грудь безволосой. Аккуратный, элегантный, он напоминал ухоженную ласточку.
Но Хью… Ничто в Хью не было мягким или тонким. Крепкие мускулы на груди говорили о ежедневных сражениях с чистокровными жеребцами. Даже в угасающем свете дня Джорджи могла разглядеть его огромные плечи, а когда он легонько натянул поводья, и перекатившиеся под кожей на руках мускулы. Хью повернул в сторону, и Джорджи увидела, как напряглась его широкая спина.
Тотчас же захотелось перейти от наблюдений к прикосновениям. Джорджи представила, как проводит пальцами по этим мускулам и чувствует его силу и жизненную мощь. Хью походил на средневекового рыцаря, готового защищать свою даму или отправиться в крестовый поход. Руки её задрожали.
Джорджи перестала дышать. Скорее бы он обернулся и дал ей возможность увидеть свою грудь! Наконец конь с всадником достигли забора, и Ришелье повернул в её сторону. Жеребец начал понемногу гарцевать, поднимая изящные ноги в грациозном и кокетливом танце.
Хью рассмеялся выходке Ришелье, продолжая с ним разговаривать. Его кожа оттенком напоминала тёмный мёд. Похоже, у него вошло в привычку снимать рубашку, когда становилось слишком жарко. Грудь его была покрыта волосами, тёмной стрелой уходящими в его бриджи.
Морщась от собственной глупости, Джорджи решила, что сравнение со средневековым рыцарем неверно. Это бог. Аполлон, тренирующий нового коня, дабы тот скакал по небесам и будил солнце.
Джорджина сглотнула. Она должна уйти. убыцшу Сейчас же. До того, как Хью её заметит, до того, как она начнёт действовать так, как ей подсказывает распалённое воображение.
В эту секунду он поднял взгляд и увидел её. Это мгновение на всю жизнь останется в её памяти — восхитительный загорелый мужчина верхом на прекрасном коне на фоне неба цвета тёмного сапфира. Хью казался отчуждённым и недоступным, как все греческие боги… но только до того момента, когда глаза их встретились и на его лице появилось что-то, чего она никогда прежде не видела на лицах мужчин.
Что-то, касающееся только её. Что-то, от чего перехватило дыхание и бросило в дрожь.
А потом это чувство пропало, и Хью соскочил на землю, радостно её приветствуя.
— Полагаю, я снова опоздал на ужин, — сказал Хью, перебрасывая поводья через луку седла. Казалось, он даже не осознавал, что одет неподобающе. Последние лучи солнца легли на его плечи и руки.
У Джорджи возникло непреодолимое желание сбежать. Он слишком отличался от всех знакомых ей мужчин. Слишком большой, слишком мужественный, слишком сильный… слишком во всём.
— Да, вам следует отправиться на ужин прямо сейчас, — сумела выдавить она. — Сразу после ванны, разумеется.
Хью стащил с ограды льняную рубашку.
— Я принимал ванную после тренировки сегодня утром. Вы прежде никогда не приходили.
— А я и не знала, что вы допускаете зрителей на свои омовения, — рассмеялась Джорджи.
— Для вас я мог бы сделать исключение, — ответил Хью, не сводя с неё глаз. — Но вообще-то, я говорил о своих тренировках с Ришелье.
— Не приходила, — подтвердила Джорджи. Она отказывается присоединяться к таращащим глаза женщинам, которые вздыхают по его плечам и приберегают кусочки сахара для его лошади!
Хотя откровенная ложь утверждать, что она не вздыхает по его плечам.
— Почему нет? — с искренним интересом спросил Хью. — Разве вы больше не любите лошадей? А девочкой любили. Я всё ещё помню ту крошку-пони, которая у вас была…
— Лакомка.
— Точно. У неё была прямая спина и вздорный нрав. Из горных пони, не шетлендской породы.
Джорджина улыбнулась:
— Помните, как она вставала на дыбы и несла, когда думала, что настала пора возвращаться домой? А если мы с ней забирались чуть дальше от конюшни, чем ей было по нраву, она могла проскакать галопом весь путь до дома.
— Мне пришло в голову вывести Ришелье завтра на прогулку, — сказал Хью, заправляя рубашку в бриджи. — Присоединитесь?
— У меня нет лошади.
— Кобыла Кэролайн не такая живая, как ваша Лакомка, но у неё хорошие манеры. Тем самым вы сделаете мне одолжение.
— Как же? — удивилась Джорджи.
— Я слишком упорно тренирую Ришелье. Нужно дать ему немного повеселиться.
— Повеселиться? Я думала, скаковые лошади любят скачки. Разве это для него не веселье?
— Если тренировки превращаются в рутину, он может потерять запал. Завтра я дам ему отведать немного травы из канавы, украсть яблоко из какого-нибудь сада и просто попастись в поле — если смогу найти поле без раздражённого фермера. Я хочу, чтобы завтра он побыл просто лошадью, а не вероятным победителем.
— Повеселиться, — повторила она.
Хью перегнулся через ограду и пальцем приподнял её подбородок.
— А вы помните, что значит веселиться, Джорджи?
— Я очень часто хорошо провожу время, — заверила она. Глаза её остановились на его нижней губе. Почему все эти годы, что она думала о Хью как о старшем брате, она никогда не замечала, сколь полная у него нижняя губа?
Да такие мысли просто неуместны, вот почему!
— Не похоже, что этим летом вы хорошо проводите время, — он потянулся и щёлкнул её по носу. — Ни одной улыбки. Печальные глаза.
Вот Хью, которого она помнила. Тот Хью, что присматривал за всеми ними, подбадривал ходящих хвостиком детей, вытирал слёзы и отвечал на вопросы.
— Что ж, — слабо улыбнулась она, — ведь оба наших вероятных супруга ускользнули от нас.
Выражение его глаз переменилось.
— Я и не знал, что у вас есть такой вероятный супруг.
— А капитан Оукс? — подсказала Джорджи. — Кэролайн пригласила его на приём главным образом ради меня, и одна из дам вашего списка перехватила его, не успела я станцевать с ним и двух танцев.
— Но Берджерон постоянно с вами танцует, — Хью прислонился к ограде, будто собрался проговорить всю ночь напролет. — И Джиркен, хотя я всё-таки надеюсь, что вы не рассматриваете этого наивного дурачка всерьёз. Впрочем, мне вообще казалось, будто вы дали зарок не выходить больше замуж. Но если это так, то, похоже, вы позабыли сообщить о сим решении своим преданным поклонникам.
— Ну не могу же я об этом объявить. Тогда мне нечего будет делать на балах. Никто не станет со мной танцевать.
— О, недостатка в партнерах у вас не будет.
— Ошибаетесь.
Хью наклонился вперёд:
— Вы вдова, Джорджи. Все мужчины станут танцевать с вами — потому что вы чрезвычайно восхитительны, и все они хотели бы уложить вас в постель. — Его дыхание качнуло кудри у неё на лбу. Он пах чистым потом и немного пряностями, соломой и мужчиной.
— Значит, мне останутся разговоры только с распутниками?
— Разговоры с повесами уж точно поинтереснее, чем с Джиркеном.
— Вы так говорите, словно ни один истинный джентльмен не захочет на мне жениться, но могу вас заверить…
— Но они хотят на вас жениться, — перебил Хью. — Пемброук, Лендри и Китлас. Особенно Китлас. Он смотрит на вас, будто вы — воплощение Венеры. Все, за исключением Льюиса Дюпре, разумеется, да и то лишь потому, что он уже женат.
