Искушение любовью - Милан Кортни (читать полную версию книги .TXT) 📗
Марк проглотил ком в горле. Наиболее зажиточные члены общины — те, кому принадлежали мельницы или землевладельцы, — пару раз приглашали его разделить их скромную трапезу. Впрочем, даже это гостеприимство было вызвано вполне прозаическими причинами. Деревенские хотели вволю посплетничать и похвастаться перед соседями, что их гостем был сам сэр Марк.
Но он прекрасно знал, что значила для этих людей хорошая пастушья собака. Она не просто приносила пользу; она была верным спутником и надежным другом; она являлась символом благосостояния. Человек, имеющий собаку, не влачил жалкое существование; в глазах окружающих он жил в достатке. Предложить собаку Марку для Тонтона было равносильно тому, чтобы подарить своего первенца.
— Мистер Тонтон, я приехал в Шептон-Маллет, чтобы подумать… подумать над одним предложением. Видите ли, меня попросили стать членом Королевской комиссии по делам бедных.
Тонтон кивнул.
— Это… большая честь, — заметил он. Уголки его губ чуть дрогнули.
Марк потер висок.
— Вы хотите сказать, это ужасно. Я не сторонник законов о бедных, к тому же комиссия запятнала свою репутацию еще больше, чем парламент. У меня нет никакого желания тратить свою жизнь на обсуждение вопросов вроде величины порций овсянки в работных домах.
Тонтон побарабанил пальцами по колену.
— Ну… если там такая неразбериха, может статься, как раз вы им и поможете? Хорошему человеку дело всегда найдется.
— Да, я знаю. Только поэтому я и не отклонил предложение сразу же.
И люди — действительно важные люди — прислушаются к нему, если он скажет, что вся система никуда не годится. Марк понимал, что он смог бы улучшить положение вещей. Судьбе было угодно даровать ему известность, и он чувствовал, что обязан употребить ее на всеобщее благо. Только… это звучало так, словно он должен был любить всех по долгу службы, и это несколько его смущало.
— Понимаете ли, если я и в самом деле соглашусь на эту должность, то мне придется много путешествовать. И мне негде будет держать собаку. Мне кажется, щенок Дейзи заслуживает лучшей участи.
Лицо Тонтона потемнело.
— Ну конечно… — пробормотал он. — Вы будете блистать в самых известных салонах. Там нет места для грязной собачонки. — Он расправил плечи и оглядел комнату. — Ну что ж. Возможно, я смогу быть вам полезен чем-нибудь еще.
Может быть, Марк и не считал то, что делала его мать, чистой благотворительностью, но этот человек явно придерживался другого мнения. Отказаться от подарка было все равно что отрубить дружески протянутую руку.
— Но мой брат, — неожиданно для себя добавил он, — мой старший брат — он не станет запирать собаку в крошечной лондонской гостиной. И я знаю, что он давно мечтал иметь какое-нибудь животное. Как раз на днях я думал, что нужно ему кого-нибудь подарить.
Тонтон поднял голову. Его глаза снова заблестели.
— Я просто уверен — он будет счастлив получить щенка Дейзи, — заверил Марк. — И собаке будет гораздо лучше у него.
Тонтон расплылся в улыбке.
— Ему нужно еще немного побыть с мамочкой. Но вы правы. Полагаю, в Парфорд-Мэнор ему будет где попрыгать и порезвиться — места там достаточно.
— На самом деле… — Марк вдруг осознал, что ему даже не нужно было уточнять, какого из своих братьев он имел в виду. — На самом деле я все равно не собирался к нему в ближайшее время, так что в задержке нет ничего страшного. Спасибо. Вы даже не представляете себе, что это означает для моего брата.
Тонтон слегка кивнул:
— По правде говоря, сэр Марк, это пустяки, ничего особенного. Все эти годы я сожалел, что не могу ничем отплатить вам за доброту. И стыдился, что не сумел сделать большего для… для вашей сестры. А также для вас и ваших братьев. Я ведь видел, что происходит, когда вернулся… но не смел ничего сказать.
Марк застыл на месте, стараясь ничем, даже дыханием, не выдать своих эмоций. Слова Тонтона ударили его прямо в сердце.
— Только один человек во всем Шептон-Маллет мог остановить все это, — продолжал его гость. — Исправить то, что пошло не так. Элизабет Тёрнер…
Марк нашел в себе силы кивнуть.
— Я всегда считал — то, что произошло с вами и вашими братьями после ее смерти… может быть, это она с небес так о вас позаботилась. После того как снова вернулась к себе самой.
— Да. — Марку вдруг почудилось, что он отдалился от своего собеседника на много-много миль. — Да. Наверное, так оно и есть.
Воцарилось молчание. Вскоре Тонтон засобирался и ушел.
Проводив его, Марк обхватил себя руками и опустился в кресло. Иногда ему казалось, что он единственный из всех детей Элизабет Тёрнер, кто по-настоящему ее понимает. Она всегда была суровой и строгой. И набожной. Даже до того, как безумие овладело ею окончательно, мать была очень неуравновешенной. Ее вечно бросало в крайности, она просто не знала, что такое середина. В конце концов, она дала своим детям имена, основываясь на стихах из Библии!
Ей пришлось видеть немало страданий, и она считала своим долгом облегчать боль страждущих. Еще она видела грех, много греха, и тоже восставала против него. Марк совсем не помнил своего отца, но мать… мать он помнил слишком хорошо.
Она позволит умереть Хоуп, его старшей сестре. Она била Эша. Она заперла Смайта в погребе и оставила его там… Марк даже боялся вспомнить на сколько.
Но Марка она щадила. Не считала необходимым очищать его душу, изгонять из него дьявола. Однажды она призналась, что в этом не было нужды, поскольку только он, один из всех, был истинно ее сыном, а не сыном своего отца. Он запомнит это навсегда. Мать видела в нем себя, узнавала ту самую неустойчивость, чрезмерность, которая в итоге и свела ее с ума, и он старался никогда не забывать об этом. Возможно, именно поэтому он и стал тем, кем стал. Марк хотел убедить себя в том, что лучшие качества матери — ее способность сопереживать, великодушие, стремление делать добро — вполне совместимы со спокойствием и равновесием. Он хотел доказать, что можно быть хорошим и при этом не сумасшедшим.
Мысль о том, чтобы посвятить свою жизнь законам о бедных, как раз выводила его из равновесия. Да, это было бы добрым делом. Это было бы правильным, благочестивым поступком. Но он не хотел этого.
Он приехал в Шептон-Маллет, чтобы разобраться в себе. И вместо этого встретил миссис Фарли. Марк улыбнулся, вспомнив, как ее нежные теплые пальцы сплелись с его пальцами. Какими мягкими были ее губы. О чем же он, ради всего святого, думал, когда позволил себе поцеловать ее? Ответ был очевиден — в тот момент он не думал вообще.
И теперь ему тоже не хотелось творить добро и вести себя правильно. Он мечтал повторить все еще раз.
Лондон, Королевская комиссия и все сплетники страны вполне могут подождать еще неделю.
Как выяснилось, Лондон имел на этот счет собственное мнение.
Три дня спустя Марк выбрался в город. Он как раз шел через площадь к почте, чтобы отправить очередную порцию писем, когда его окликнул знакомый голос:
— Сэр Марк!
Пэррет был последним, кого Марку хотелось бы видеть в эту минуту. Маленький человечек с необыкновенной резвостью заторопился навстречу, придерживая на голове шляпу. Его башмаки стучали по брусчатке.
— Сэр Марк, я надеялся, что сейчас… мы с вами одни, в деревне… — Пэррет остановился в нескольких футах от Марка, напротив Маркет-Кросс, и попытался отдышаться. Слова вырывались из него со свистом.
— И в самом деле, — с иронией заметил Марк, оглядывая народ вокруг.
Пэррет насмешки не заметил. Он снял шляпу, открыв блестящую лысину с несколькими редкими, тщательно расчесанными прядями, и вытер пот со лба. Платок у него был немного пожелтевший и весьма сомнительной чистоты.
— Может быть, вы сочтете возможным дать мне эксклюзивное интервью?
Найджел Пэррет был не просто настойчив — он был назойлив до крайности. Марк мог бы даже восхититься его упорством — или, по крайней мере, проникнуться к нелегкому ремеслу газетчика сочувствием, если бы Пэррет не писал совершенно возмутительные, нарушающие все границы частной жизни статьи. Один случай запомнился Марку особенно хорошо. Пэррет собственными руками порылся в мусоре, который выбросила кухарка, а потом написал статью, в которой обстоятельно объяснил, почему, по его мнению, сэр Марк предпочитает баранью ногу отбивным.
