Любовная соната - Бэлоу Мэри (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Он провел два дня в кабинете, разбираясь в бухгалтерских книгах поместья. При этом его брови постоянно были нахмурены.
– Хейзелвуд все объяснил мне этим утром, – сказал он Присцилле, когда она тихо вошла в кабинет после полудня и встала у него за плечом, глядя на аккуратные колонки цифр. – Но я никогда не умел понимать цифры. Мне еще предстоит с ними разобраться.
Он продолжал хмуро смотреть в гроссбух.
Присцилла просмотрела цифры через его плечо. Похоже, ему посчастливилось найти очень хорошего управляющего. Счета велись четко и очень тщательно. Уже через пять минут она прекрасно в них разобралась. Она смогла бы все объяснить Джеральду. Но она только легко прикоснулась к его голове, перебирая пальцами пряди волос, и ничего не сказала.
– Тебе не обязательно сидеть среди всего этого мужского хозяйства, – проговорил он спустя некоторое время, садясь прямее и обнимая ее за талию. – Почему бы тебе не надеть шляпку и не пойти посидеть в розовой беседке? Я тебя забросил?
– Если ты не возражаешь, – ответила она, с трудом справляясь с желанием наклониться и поцеловать его в лоб, – я принесу мою вышивку, Джеральд, и тихо посижу здесь с тобой. Можно?
Он повеселел.
– Твое прелестное личико будет вдохновлять меня, – сказал он. – Ты даже не представляешь, Присс, как тебе повезло, что ты женщина и можешь не тревожиться о подобных вещах.
– Знаю, – откликнулась она. – Я предоставлю тебе ломать голову, Джеральд.
У него ушло на это два дня, но в конце концов он смог проверить все дела, которые велись на его фермах за все время его отсутствия – с прошлого лета.
Присцилла узнала, что он ворочается и часто плохо спит. После самой Первой ночи он сказал, что ей стоит спать в его постели, чтобы избавить его от досадной необходимости перебираться с кровати на кровать. Она была не в восторге от такого порядка: при этом слишком подкреплялась иллюзия их близости, что могло грозить одиночеством в будущем. Однако этот приказ она выполнила без возражений.
Она привыкла просыпаться ночами, когда он начинал метаться и ворочаться рядом с ней или вовсе уходил из спальни. Один раз – уже занимался рассвет – она встала с кровати и, подойдя к окну, успела увидеть, как он галопом выезжает из конюшни. Часто, когда она просыпалась, он стоял обнаженный у окна и смотрел в темноту.
Иногда она оставляла его наедине с его мыслями, зная, как важна возможность побыть в одиночестве. Иногда она шла через комнату и вставала рядом с ним, шепча его имя или предоставляя ему самому либо принять ее успокаивающее присутствие, либо игнорировать ее, если он того пожелает.
Один раз он обхватил ее за плечи и привлек к себе.
– Тебе следует спать, Присс, – сказал он. – Я тебя разбудил?
– Я вполне довольна тем, что я здесь с тобой, – ответила она.
Он потерся щекой о кудряшки на ее макушке.
– Ты хорошая девочка.
Она молча стояла рядом, пока Джеральд не заговорил снова.
– Мне следовало его продать после смерти отца, – сказал он. – Было глупо его оставлять, правда ведь? Здесь все равно нет ничего, кроме призраков.
– Брукхерст? – переспросила она. – Ты собирался его продать?
– Нет, не собирался. Это-то и странно. Только сейчас мне пришло в голову, что мне стоило бы это сделать. Продать его. Продать все воспоминания, всех призраков. Пусть бы с ними жил кто-то другой.
– Разве ты его не любишь, Джеральд? – изумленно спросила Присс. – А мне казалось, что любишь!
Наступило долгое молчание.
– Понимаешь, я никогда ничего не мог сделать как надо, – проговорил он наконец. – Никогда. Наверное, отцу казалось, что судьба жестоко подшутила над ним, раз выжил именно я, когда было около десяти других возможностей. Один раз он сказал мне, что большинство мертвых младенцев были мальчиками. Его сыновьями. Моими братьями. – Он беззвучно пошевелил губами, словно пытался сказать что-то. – Но выжил именно я. Так Бог подшутил над моим отцом.
– Джеральд, – сказала Присцилла, – я уверена, что он тебя любил.
– Я никогда не был особенно сообразительным, знаешь ли, – признался он. – Мои гувернеры даже не надеялись научить меня читать и считать. Особенно цифры всегда были моими демонами. Ты этого не знаешь, Присс, но мне надо было выучить столько всего, что это приводило меня в ужас, и я почти не продвигался вперед.
– Но я ведь видела, как ты проверял счета поместья, – возразила она. – И ты с этим справился.
– Ты в этом не разбираешься, – ответил он, – и, наверное, мне не следовало бы тебе признаваться. Наверное, надо было бы, чтобы ты и дальше восхищалась моей ученостью. Но многие люди просто просмотрели бы эти книги и моментально во всем разобрались. А у меня ушло на это два дня.
– Джеральд! – сказала она, кладя голову ему на плечо.
– Отец поначалу приходил в страшную ярость, – сказал он. – Пока я не повзрослел. Тогда он понял, что это бесполезно, и стало еще хуже. Он смотрел на меня с открытым презрением. Присс, ты даже не представляешь, как я пытался ему угодить, как я мечтал и стремился ему угодить!
Она подняла руку и смахнула со своей щеки слезинку.
– В школе я еле справлялся, – сказал он. – Я бы не пошел в университет, если бы… Ну, случилось нечто такое, из-за чего я отчаянно захотел вырваться из дома. Я поехал в Оксфорд – и это было для меня катастрофой. Китайской грамотой, хоть я и не учил китайский язык.
– Джеральд, – возразила она, – это не имеет значения. Не знания делают человека человеком.
Он тихо засмеялся.
– А как он злился из-за моей одежды! Сейчас в этих вопросах я полагаюсь на своего портного и камердинера. Присс, я никогда не знаю, что надо надевать с чем. Я никогда не мог понять, почему важно, чтобы что-то сочеталось с чем-то еще или чтобы что-то было по самой последней моде. Помнишь, я ведь не знал, что твое платье вышло из моды, пока ты сама мне об этом не сказала. Оно славное. Это все, что я вижу.
Она уткнулась ему в шею.
– Мой отец был человеком образованным, культурным и обладал непогрешимым вкусом, – добавил он. – А ему достался такой сын, как я!
– Я уверена, что он все равно тебя любил, Джеральд.
– Единственное, что мне в жизни хорошо давалось, – это музыка, – признался он. – А я очень рано узнал, что это занятие для женщин и никоим образом не будет поощряться. От джентльмена ожидается, конечно, что он будет ценить хорошую музыку и иметь тонкий музыкальный вкус, но он ни в коем случае не должен быть исполнителем.
Она подняла голову.
– Ты играешь на каком-нибудь инструменте?
– На фортепиано, – со стыдом признался он.
– В гостиной стоит инструмент, – сказала она улыбаясь. Ей уже много дней мучительно хотелось поиграть, и она чуть было не поддалась соблазну, когда его не было дома. Однако она опасалась, как бы кто-то из слуг не сказал ему про то, что она играла, и тогда ей пришлось бы отвечать на слишком большое количество неприятных вопросов. – А ты когда-нибудь для меня сыграешь, Джеральд? Пожалуйста!
– Я давно не играл, – сказал он, – но, наверное, я мог бы что-нибудь тебе сыграть, Присс, если тебе хочется.
– Мне очень хочется, – заверила она.
Он посмотрел на нее в тусклом свете, падавшем из окна, и ладонью погладил ее обнаженную грудь.
– Я не жалею, что взял тебя с собой, – сказал он. – У тебя доброе сердце, Присс. Мне не следовало говорить тебе все это. Теперь ты поймешь, что я совершенно обычный человек со множеством недостатков. Из меня героя определенно не получится.
«Ты – мой герой», – хотелось ей сказать. Но таких слов ей нельзя было произносить. Она всего лишь его содержанка. Она попыталась найти подходящие слова.
– Ты человек, Джеральд, – сказала она. – Не более и не менее героический, чем любой другой, кого бы ты ни назвал. Ты всегда был добр ко мне, а мне важно только это. Та доброта, которую мы выказываем по отношению к другим людям, – это на самом деле единственное, что важно, разве нет?
– Тебе холодно, – отозвался он, снова притягивая ее к себе, – а ты даже не накинула халата, чтобы не замерзнуть. Пойдем, я слишком много разговариваю и мешаю тебе спать. Но ты не будешь против, если я еще какое-то время не дам тебе заснуть, Присс? Я тебя хочу.
