Любовные чары - Арсеньева Елена (книга жизни .txt) 📗
Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстро говорил… Марина глядела разинув рот. Да ведь она и не предполагала, что он умеет улыбаться!
– О, Агнесс! – воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь к девушке, стоящей поодаль, к той самой брюнетке. Теперь она держала глаза потупленными, а руки скромно прятала под накрахмаленный передничек. – И ты здесь? Я-то думал, что застану тебя уже замужем.
– Как милорд мог подумать такое, – не поднимая глаз, прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине, внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, и Марина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждое слово разговора.
– Ну, не прибедняйся, Агнесс! – Десмонд приподнял за подбородок опущенное личико. – Я-то помню, скольким парням ты вскружила головы!
– Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу, кроме… – Агнесс больше ничего не сказала, только вскинула яркие глаза, но по толпе слуг пронесся вздох, словно все услышали невысказанное.
Она хотела сказать: «Кроме вас!» – вдруг поняла Марина. – Да она же влюблена в него! Она от него без ума!»
Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог не обратить внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлым приоткрытым губкам, к свежей шее, с видимым интересом уперлись в неистово колышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черное платье такой напор или порвется?
А Марина вдруг почувствовала, что задыхается. Все-таки горничная на постоялом дворе зашнуровала корсет слишком туго. А ведь она раньше никогда не носила корсетов, талия у нее и без того тонкая и грудь, слава богу, наливная. А вот у Агнесс, можно поклясться, грудь выпирает лишь потому, что девчонка затянута не в меру. А все на нее уставились, словно только и ждали бесплатного представления! Пусть Маккол и не солгал, что владеет замком, но… Настоящий лорд никогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо это прекратить. Он выставляет себя посмешищем!
Марина уже двинулась вперед, но замерла на полушаге, ибо на крыльце показалось странное существо.
Даже юродивым в веригах и цепях, даже полуголым нищим было далеко до особы, выбежавшей на крыльцо, мелькая серебристыми шелковыми туфельками из-под серебряного парчового платья, которое распирал самый широкий кринолин из всех, виденных когда-либо Мариной. Платье сверкало под солнцем, слепило глаза, однако все же нельзя было не заметить, что кое-где оно протерлось, и прорехи не зашиты, и оборвалась отделка, и обтрепалось кружево. И вообще – платье кое-как напялено и даже не застегнуто на спине, прикрытой длинными лохмами полуседых волос и рваной, замусоленной фатой. И эта жуткая невеста пропищала дребезжащим, пронзительным голоском:
– Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулся ко мне!
Чучело кинулось на шею Десмонду, который, против Марининого ожидания, не грянулся оземь, не кинулся прочь, а весьма нежно сжал сухие лапки, цеплявшиеся за него, и сказал так ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:
– Нет-нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри на меня внимательно!
– Не Брайан? Нет? – пролепетало странное существо.
Залитые слезами глаза в набухших морщинистых веках трогательно уставились на молодого человека – и вдруг улыбка взошла на сухие, дрожащие уста:
– Ты… Десмонд! Мой маленький Десмонд! Ты вернулся!
– Да, я вернулся. Как же я мог не вернуться к лучшей тетушке в мире?
Он звучно расцеловал пергаментные щечки с толстым слоем румян, и старая дама засмеялась. Смех ее напоминал звон колокольчиков, и Марина вдруг ощутила, что и у нее глаза наполняются слезами.
«Это и есть „тетучка“, – поняла она. – Ну что ж, довольно мила. А при таком племяннике спятить немудрено! И „дядючка“ тоже не в себе?»
Вышеназванный не заставил себя ждать. На крыльцо выскочил высокий сухощавый джентльмен и замер, и всплеснул руками:
– Так ты приехал!
– Разумеется, – пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка, с какой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. – Очень рад видеть тебя, Джаспер.
«Непохоже», – подумала Марина. Впрочем, непохоже было, что и «дядючка» рад племяннику. И он очень старательно делает вид, что его застали врасплох. Ведь прекрасно знал о том, что приедет Десмонд, зачем же комедия… «А ведь он терпеть не может моего милорда!» – догадалась Марина.
Она с интересом взглянула на Джаспера Маккола. Лет под пятьдесят, сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, плывущий взор очень светлых глаз, небрежно уложенные полуседые волосы, но все еще довольно красив. Портил его только почти срезанный подбородок.
– Десмонд! – Новое восклицание заставило Марину вздрогнуть и разогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молча мерили друг друга неприязненными взглядами.
На крыльце стояла женщина, и первым чувством Марины при виде ее было изумление: еще одна брюнетка! Девушка сбежала с крыльца, солнце заиграло в ее волосах, и Марина увидела, что они не черные, как у красотки Агнесс, а темно-каштановые. Незнакомка была необыкновенно изящна и миниатюрна. На одном из ее пальцев сверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные голубые глаза, точеные черты, зовущий рот. Пурпурная шаль, красиво задрапированная вокруг стана, бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные щеки.
Марина вдруг ощутила себя простушкой в своем новеньком муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, с гирляндою фиалок на подоле. А ведь еще утром оно казалось ей восхитительным, и Марина вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины. А теперь обнаружила, что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливым выражением, с каким смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы до горничных. В том числе Агнесс, глаза которой наполнились слезами, когда незнакомка вдруг оказалась в объятиях Десмонда.
Девушка едва доставала ему до середины груди, и Марина почувствовала себя не только невзрачной, плохо одетой, с тусклыми русыми волосами, но и верстой коломенской к тому же. И ей почему-то захотелось плакать…
– Джессика, – пробормотал Десмонд, обнимая хрупкие плечи, обтянутые сверкающим черным шелком. – Я не ждал увидеть тебя здесь…
Красавица рыдала, будучи не в силах справиться со слезами. Деликатный Сименс, словно заботливый пастух, погнал в дом прислугу, вовсю глазевшую на господ. Агнесс шла последней, все время ревниво оглядываясь, и Сименсу пришлось втолкнуть ее в дверь.
– Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, – продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела его столь озадаченным.
– Джессика теперь живет у нас, – пояснил Джаспер, с непостижимым выражением озирая племянника. – Дом ее сгорел, миссис и мистер Ричардсон погибли при пожаре, ну и…
– Какое несчастье! – перебил Десмонд. – И какое счастье, что ты осталась жива! Тебя не было дома?
Джессика кивнула, еще крепче прижавшись к Десмонду.
– Джессика была у нас, – возвестил Джаспер. – Они с Алистером намеревались объявить о помолвке, но примчался верховой и сообщил, что Ричардсон-холл сгорел… А назавтра погиб Алистер. – Он резко отвернулся, и Марине показалось, что «дядючка» раздосадован.
– Алистер… О, мой Алистер! – глухо выкрикнула Джессика, с такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.
– Какой кошмар! – выдохнул Десмонд. – Я вижу, у тебя на пальце фамильное кольцо леди Маккол… – Он побледнел, и в глазах его появилось такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его, если бы могла жалеть своего погубителя. – Так ты была невестой Алистера? Я не знал. Мы всегда любили тебя как сестру. Алистер – как младшую, я – как старшую.
«Ему двадцать пять, а брату, помнится, было тридцать. Значит, ей двадцать шесть – двадцать восемь, – с острым чувством превосходства подумала Марина, которой в сентябре исполнится двадцать. – Безнадежная старая дева! И ясно, почему на ней черное платье: траур».
