На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Спрашивать Александра было бесполезно. Дверца, через которую можно было проникнуть в его душу, утром захлопнулась даже для Головнина. Потому нынче он просто сидел напротив Дмитриевского и молчал. Чувствовал, что именно это и было необходимо тому сейчас.
— Я знаю человека, который способен ее отыскать, — все-таки решился через некоторое время нарушить тишину Борис. — Не из полиции или, упаси боже, жандармерии. Бывший армейский. Весьма толковый человек.
Александр взглянул на него из-под тяжелых век, медленно выпуская изо рта табачный дым:
— А почему ты думаешь, что мне это может быть интересно?
— Потому что она носила твое фамильное кольцо, была твоей нареченной. Исключительный случай, не думаешь? Кстати, надеюсь, она исчезла без кольца? Уж прости мне мое любопытство. Это многое может поменять…
— Смею тебя заверить, ежели бы было не так, я бы и сам приказал отыскать ее.
— Что ж, отрадно слышать, что хотя бы парюра[256] осталась в целости, — проговорил Борис и добавил после недолгого молчания: — И все же мне жаль, что так вышло. Хотя я и выступал против вашего союза и всего остального. Полагаю, надо составить новые документы наследования. По возвращении займусь этим. Кстати, есть ли у тебя письма? Я мог бы их передать …
Борис не просто так предложил передать почту. Александр часто поручал ему это, дабы избежать проверки своей корреспонденции органами надзора. Но в этот раз Дмитриевский только едва уловимо качнул головой:
— Нет, никому передавать не надо. Да и бумагами можно заняться позже. Я бы попросил тебя, mon cher ami, тоже не выезжать из имения. До начала лета.
Борис в растерянности не сразу нашелся с ответом, а потом саркастично усмехнулся и проговорил:
— Я тоже твой пленник, как и Василь?
— Это всего лишь просьба, — ответил Александр, не переменив тона и никак не отреагировав на насмешку. — Ты мне нужен здесь. И я прошу тебя остаться…
Разве мог Борис отказать Александру? Он молча согласился с этим полуприказом-полупросьбой. Во-первых, потому что не был уверен, что его возражения или желания возымели бы силу и были приняты к сведению, как это случилось с Василем. А во-вторых, ему почему-то казалось, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, на душе у друга было отнюдь не спокойно. «Впрочем, возможно, я ошибаюсь», — подумал Головнин перед уходом из библиотеки, взглянув на расслабленно курившего Александра.
А еще Борису было до смерти любопытно проникнуть в тайну той ночи, когда все так переменилось. Только об этом и думал, ворочаясь без сна в постели и строя различные предположения. И сердце его сжималось при одной лишь мысли о том, что же было тогда.
При этом он даже не догадывался, насколько был прав, подозревая бурю в душе Александра. За холодом и привычной всем отстраненностью действительно бушевали обжигающие душу страсти. Чувства распирали грудь, душили, мешая свободно вдохнуть, крутили мышцы. Никогда прежде Александр не чувствовал ничего подобного, даже когда потерял самое драгоценное, что было в его жизни — отца и свою маленькую жену.
Ему до сих пор не верилось, что все это не дурной сон, что не раздастся больше тихий шелест ее платья, не взглянут на него эти удивительные голубые глаза из-под длинных ресниц, не скользнет по губам улыбка, при виде которой всегда так теплело на сердце.
Все вещи — платья, шляпки, дорожные сундуки и несессеры остались на своих местах в гардеробной. Щетки для волос, склянки с духами и маслами и прочие безделушки все так же лежали подле зеркала на столике. Небрежно брошенный капот висел на спинке кресла в спальне, а на его подоле тихо посапывал щенок, еще не знавший, что его хозяйка более не вернется сюда. Как можно было при виде такого уюта и покоя поверить, что это действительно случилось?
Отблеск свечи в темно-красном бокале. Язычок, скользнувший по губам, чтобы смахнуть последние капли вина. Лукавство и призыв в устремленном на него взгляде. И тихое «Саша» после, когда само время остановилось в спальне. Тягуче, нараспев, удивленно-восторженным шепотом прямо в его ухо, обжигая горячим дыханием. Шепотом, от которого, казалось, его сердце разорвется от счастья: «Саааааша… Сааааашенька…»
Бросив трубку на столик и откинувшись на спинку кресла, Александр рванул галстук, который вдруг стал невыносимо его душить. Как он ни дергал тугой узел, шелк не поддавался слабым от болезни пальцам. В висках застучало от напряжения. Или от ослепляющей разум ярости, которая вдруг полностью завладела им в этот момент.
Галстук так и не поддался, а ярость требовала выхода. Тогда Александр вскочил на ноги и перевернул столик, опрокинув его содержимое на ковер. За столиком последовали тяжелые кресла, грохнувшиеся с глухим стуком об пол. Затем безделушки и часы с каминной полки, обиженно звякнувшие музыкальным механизмом. Потом одним движением он смел все со стола, сбрасывая на пол бумаги, чернильный набор, перья, собственные записи и книги учета. Белым ворохом взметнулись исписанные и нетронутые листы и закружились в воздухе, словно раненые птицы.
В этот момент последние силы оставили Александра, и он тяжело упал на колени, с трудом переводя дыхание. Снова рванул галстук, пытаясь освободить горло, и на этот раз шелковый узел все же поддался. Он глубоко вздохнул. Голова кружилась, стук сердца отдавался во всем теле, даже в кончиках пальцев. Александр лег на спину, пытаясь собраться с силами, чтобы выйти из библиотеки на своих ногах, а не просить помощи у лакеев, как немощный старик, что с трудом передвигается даже по собственным покоям. Ложась, он успел заметить на ковре странный предмет и, протянув руку, обхватил его пальцами, чтобы рассмотреть получше.
Ровный овал серебра на тонкой цепочке. Мастерски выполненная узорная резьба. По толщине медальона можно было понять, что служит он не просто для украшения. Александр быстро провел кончиками пальцев по ободу медальона и нащупал механизм, после чего резко откинулась крышка, открывая изображение, спрятанное внутри.
Искусная рука живописца вывела миниатюрными мазками длинные русые локоны вдоль лица, по-детски широко распахнутые голубые глаза, маленький аккуратный носик, легкую улыбку на губах. И пусть это изображение не было точной копией оригинала, но все же сходство явно бросалось в глаза, больно ударяя в грудь в районе солнечного сплетения. При этом узнавании серебро обожгло пальцы, и Александру захотелось отбросить от себя этот медальон, но он сдержался и с какой-то странной смесью удовольствия и боли принялся еще внимательнее рассматривать миниатюру.
Могло ли кому-нибудь прийти в голову, глядя на это ангельское создание, что оно способно недрогнувшей рукой влить яд в заботливо приготовленное вино? Что это вовсе не небесное существо, а порождение ада, судя по той черноте, что скрывалась за невинной прелестью. Горечь, что зародилась где-то около сердца, поднялась прямо к горлу, снова затрудняя дыхание, а после разлилась по всему телу, наполняя его иным ядом, пропитывая его всего до самых кончиков пальцев.
Александр вспомнил снегопад, который снежинками целовал лицо и непокрытые локоны незнакомки, повстречавшейся ему тогда на дороге. Вспомнил, какими восхитительными ему показались ее глаза. Ее взгляды, настороженные и слегка испуганные, которые она бросала на него украдкой. Огонь возмущения и злости, который он, дразня ее, намеренно в ней вызывал. Поволока страсти, которой затягивались ее глаза при его поцелуях, и те необыкновенные ощущения, что он испытывал при этом. Тепло ее кожи и хрупкость обнаженного тела. Разве не мелькало в его голове еще тогда, в самом начале, что ему дорого обойдется эта игра, в которую он включился с такой готовностью?
«…Я впервые почувствовала крылья за спиной только подле вас…» — донеслось до Александра из прошлого, и он сжал зубы, борясь с очередным наплывом чувств. Именно здесь в этой комнате все перевернулось с ног на голову, спутав ему все карты. Нельзя было позволять себе заходить так далеко, хотя он и понимал, что следуя правилам игры, ему должно это сделать. Но ее голос и ее глаза, обещающие нечто неземное, завораживающие его, сделали свое дело. Как и ее признания. И внутри что-то дрогнуло при ее словах. И поверилось вдруг, что все это правда… до последнего слова. А последовавший на его предложение отказ только укрепил эту веру.
