Eden (ЛП) - "obsessmuch" (электронная книга txt) 📗
— ПРОШУ ТЕБЯ! Помоги мне спасти тебя! Я не знаю, что делать!
Его дыхание замедляется и становится едва слышным, кровь сильнее струится из раны… нетнетнетнетнет, этого не может быть. Как же так? Это все неправда. Как такое возможно?
Наклонившись, целую окровавленные губы.
— Ты не можешь умереть, слышишь меня? — я тону в океане отчаяния.
Его ресницы трепещут, и, вздохнув, он шепчет:
— …мо… я…
А затем мышцы его лица расслабляются.
И голова медленно склоняется набок.
Смотрю на него, не в силах ничего произнести, ощущая внутри необъятную пустоту, глядя, как его зрачки заливает чернота.
Капелька крови стекает из уголка его рта.
— Люциус? — едва шепчу его имя.
Но в ответ лишь… тишина, стеклянный взгляд и неподвижное лицо.
Все кончено.
Глава 49. Побег из рая
«Лишь тот, кто познал ужас ночи, может понять сладость наступления утра». — Брэм Стокер, «Дракула»
«— Будь со мной всегда… прими какой угодно образ… Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души!» — Эмили Бронте, «Грозовой перевал»
«Вы знаете, что такое любовь? Настоящая любовь. Любили ли вы так неистово, что готовы были шагнуть в пламя преисподней? Я — да…» © «Модильяни»
«— Без него я умру!
— Это с ним ты умрешь…» © «Модильяни»
Время замедляется, подстраиваясь под ритм моего сердца.
Горячая волна прошибает насквозь, ударяя в затылок, и кружится голова, а в ушах стоит гул.
Нет.
Нет.
— Очнись! — яростно трясу его.
Его тело легко откликается на мои движения, будто тряпичная кукла.
Но я не сдаюсь. С ним все будет хорошо. Он не умер. Не умер. Нет!
— Очнись! — с губ срывается шипение. Изо всех сил бью его кулаком в грудь. — Черт тебя побери, очнись же!
Так, только без истерики. Соберись. Ты сможешь это исправить, просто обязана!
И я сделаю это. Потому что для меня нет ничего невозможного.
Направляю на него палочку.
— Энервейт!
Луч света пронзает его грудь, расходясь волнами по всему телу.
Все хорошо. Он сейчас очнется и… почему не сработало?
Рвано и глубоко вздыхаю и пробую опять.
— Энервейт!
Почему гребаное заклинание не работает?
Ты знаешь, почему.
Нет, не знаю! Он должен быть жив!
Отбросив с его шеи волосы, проверяю пульс.
Ничего.
Но он должен быть. Я, наверное, просто не там смотрю.
Сдвигаю пальцы чуть в сторону, надавливая сильнее и еще сильнее, но… но…
Ничего еще не кончено! Если сердце остановилось, его можно запустить снова.
Отшвыриваю бесполезную палочку и делаю Люциусу массаж сердца, а потом искусственное дыхание. И снова массаж…
Не помогает.
Дыши, бога ради, прошу тебя, ДЫШИ!
Возвращаюсь к искусственному дыханию и массажу сердца с удвоенным усердием…
А теперь?
Проверяю пульс — ничего. Тишина.
Потому что это конец.
Хватаю его за рубашку и даю выход снедающей боли.
— ЧЕРТ ТЕБЯ ЗАДЕРИ, ВСТАВАЙ! НЕ СМЕЙ ОСТАВЛЯТЬ МЕНЯ! Не смей… мерзавец…
Последнее слово тонет в громком всхлипе. Я цепляюсь за Люциуса, прижимая его к себе, убаюкивая, словно младенца.
Я не в состоянии даже толком плакать.
Потому что я не дышу.
Мы были так близки, так чертовски близки к свободе. Боже, как я смогу жить дальше? Как вообще мир еще не рухнул?
Запрокидываю голову и кричу, мысленно обращаясь к глухому богу.
Катись к черту!
Опираюсь лбом на сжатые кулаки.
Невозможно… все вокруг нереально. Мира больше нет. Ничего больше нет.
Зачем мне жить?
Опустив руки, дышу более размеренно.
Мне незачем жить. Нет смысла продолжать пытаться выбраться из глубокой бездны, в которой он меня оставил.
Повернувшись, шарю по полу в поисках палочки.
Как жить дальше? Все довольно просто: он сделал так, чтобы у меня не осталось ничего, кроме него, а потом и сам оставил меня.
Оставил…
Ох…
Его нет. Я могу всю оставшуюся жизнь надеяться встретиться с ним, но никогда больше его не увижу…
У меня нет другого выбора. Ничего не держит меня в жизни, кроме одного — и за это я готова умереть.
Задержав дыхание, касаюсь кончиком палочки виска — рука мелко дрожит, — всем сердцем желая произнести два слова, которые покончат со всем этим кошмаром навеки.
Ребенок умрет с тобой.
И что? Я ничем не обязана ему… это даже еще не младенец. Я ничего не должна этому жалкому бесполезному комку клеток, из-за которого он погиб.
Ничего.
Отлично. Тогда все решено.
А разве ты не заслуживаешь жить, Гермиона?
Только не теперь, когда моя собственная глупость убила его.
Ты намного лучше него. И ты знаешь это. Он знал это. Поэтому и полюбил тебя.
Да, а мне довелось увидеть, куда это его завело. «Любовь не стоит того, чтобы за нее умирать,» — однажды сказал он. И был чертовски прав. Ничто не стоит такой всепоглощающей агонии. Теперь я поняла.
Если убьешь себя сейчас, значит, он умер зря.
Но…
Ты должна жить. Ты задолжала ему жизнь.
Нет, я ничего ему не должна. Он разрушил мою жизнь.
Ну, тогда ты задолжала ее себе.
Себе…
Я — Гермиона Грэйнджер.
Грязнокровка. Маггла. Ведьма. Грешница. Святая.
Гермиона Грэйнджер.
Как-то раз он сказал мне, что я и месяца не протяну в плену, в плену, уж слишком я быстро сдаюсь.
И все же… я жива.
И что с того, что лишь наполовину? Зато я все еще здесь…
Пройдя через такое…
Разжимаю пальцы, и палочка со звонким стуком ударяется о каменный пол. Слезы ненависти текут по щекам. Ненависти к самой себе.
Я не должна оставлять его.
Не хочу больше двигаться. Никогда.
Беру его за руку, целую кончики пальцев и кладу себе на шею — я так хочу, чтобы он вновь обнял меня…
Его кожа еще теплая.
Господи, как же это больно…
— Пожалуйста, вернись, — срывается с губ. — Пожалуйста.
Он не отвечает. Его глаза все еще открыты — застывшие и потемневшие, словно окна в доме, где больше никто не живет.
Я не могу уйти.
Я так устала, что с трудом держу глаза открытыми.
Поворачиваю Люциуса на бок, прижимаюсь к нему теснее и кладу его руку себе на талию, устраиваясь поудобнее.
Он всегда обнимал меня так, когда мы спали. Но тогда я еще чувствовала его сердцебиение, а сейчас ощущаю лишь влагу его крови.
Снова подношу его пальцы к своим губам, закрывая глаза и стараясь не прекращать дышать, а потом тьма милосердно укрывает меня саваном, и я больше ничего не ощущаю.
Кто-то легонько трясет меня за плечо.
Нет, я не позволю тьме уйти. Здесь так тепло, так уютно.
— Гермиона?
Это не его голос. Его я больше никогда не услышу.
Но все остальное до сих пор теплое, и мягкое, и выглядит полным жизни, и я с этим не расстанусь…
Кто-то снова трясет меня, но на этот раз сильнее.
— Гермиона? Давай, милая. Нам надо уходить.
Не могу пошевелиться — невыносимо больно.
Не могу думать — в тысячу раз больнее.
— Оставь меня, — невнятно бормочу я.
Повисает долгая пауза.
— Не могу, — наконец отвечает он. — Мы должны выбраться отсюда, и я тебя не брошу.
Тяжесть ладони давит на плечо.
— Пошли. Все кончено.
Слезы одна за другой текут из глаз, теряясь в волосах.
За спиной раздается тяжелый вздох.
