Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— Спасибо, дорогуши, — оценила заботу Лукерья.
Жуки не ответили. Зато два чудища, что стояли караулом по обе стороны от дверей, отмерли, прекратив изображать жуткие статуи, с деревянным скрипом и с шорохом жестких перьев склонились в почтительном поклоне.
— Да будет вам, — с улыбкой отмахнулась ведьма.
Вот любит же ее супруг блюсти традиции! Кому, скажите на милость, может взбрести в голову дурная мысль забраться тайком во дворец? Это в сердце Дубравы! Зачем Яр поставил эту стражу? Если чисто для красы, так надо было выбирать кого-то другого, а не болотного хмыря, напоминающего заросший тиной пень, утыканный острыми сучьями-руками, со множеством корявых ног-корешков. И не крылатую поночугу с совиными глазами-плошками и зубастой пастью, из которой торчат клыки-сабли.
Помахав светлякам, Лукерья прошествовала в любезно распахнувшиеся перед ней двери. В переднем зале она невольно зажмурилась от света множества болотных огней, летающих под сводчатыми потолками.
Ее появление, разумеется, не осталось незамеченным. Ведьма немедленно оказалась окружена шуршащей стайкой радостно пофыркивающих и похрюкивающих шуликунов.
— Ну, здравствуйте-здравствуйте! Я тоже соскучилась, — призналась Лукерья. Присела на корточки, принялась гладить эти пушистые комочки легкого меха на тонких ножках-спиченках. Шуликуны, разумеется, тут же втянули все свои иголочки, что прятались в шерстке, и взялись толкаться еще шустрее, прихрюкивать громче. Завозились, зассорились между собой, запрыгали: каждый хотел, чтобы его погладили хотя бы разок, а еще лучше, чтобы только его одного гладили и никого другого! Лукерью всегда забавляли эти глазастые «ёжики-цыплятки», детишки кикимор от деревенских домовых или младших лесовиков. Яру они тоже пришлись по душе. Пусть из хулиганистых шуликунов и вышла бестолковая прислуга, но лесной царь даже за весомые провинности ни одного не выгнал обратно в людские деревни, где эта мелкая нечисть раньше сиротствовала по грязным углам, от обиды и тоски устраивая смертным всяческие пакости.
За шуликунами встречать царицу подоспели служанки рангом повыше: мавки. Бледных девчушек Яр отучил впадать в спячку, теперь они бодрствовали не только в начале лета, но и весь год хлопотали во дворце на роли младших горничных. Завидев Лукерью, девчушки заулыбались, присели в заученном реверансе, придерживая юбки голубеньких сарафанов.
— Лукерья Власьевна! Матушка! — засуетились они. — Как давно вы к нам не заглядывали! То-то хозяин обрадуется!
— Не надо обо мне докладывать, — остановила их порыв ведьма. — Попробую удивить его величество.
Разумеется, ведьма пошутила: уж она-то прекрасно знала, что лесного царя невозможно застать врасплох, ибо весь Лес служил ему ушами и глазами, а дворец в особенности.
Она прошла в трапезный зал, полный света и музыки, шумный от веселого многоголосья толпы придворных и деловито снующей челяди. Повела носом: на длинных столах красовались запеченные утки в яблоках, кабанчики с хреном, всевозможные овощные закуски. Ведьма нахмурилась: пир горой? В чью же честь? Пусть на небе нынче полная луна, но обычно в такие ночи Яр устраивал не пиры, а танцы до рассвета в саду, на вольном воздухе. Почему же сегодня откупорено черничное вино и кикиморы на кухне трудятся в поте лица?
— Доброго здравия, Лукерья Власьевна! — сердечно приветствовал встретившийся на пути знакомый. Некогда это был один из множества безымянных лешаков, тоже ходил, как все, с нечесаными лохмами и клочковатой бородой, в которой застревали сухие сосновые шишки. При царе лешак сделался лесном воеводой: Сил Силыч Болотин, в опрятном сюртучке, в лаковых сапожках, с округлым пузом, подпоясанным алым кушаком.
— Славная ночка, госпожа-матушка! — раскланялся следующий знакомец, Михайло Потапыч Дуболом. Старший воевода, ведающий Заповедным Лесом и Дубравой. Прежде любил в грозном облике медведя пугать деревенских жителей, осмелившихся забрести в его владения по грибы или за валежником.
Впрочем, Лукерья знала всех присутствующих до последнего шуликуна. Более того — всем она была «матушкой», и не только по званию супруги царя. Было время, однажды решил Яр расширить свои владения. Вернее, заслышав о царе, в Дубраву нагрянули лешии соседствующих земель, желающие присягнуть на верность. Лукерья тогда была еще мелкой егозой. Яр, восседая на своем дубовом троне, взял ее к себе на колени — и словно в шутку предложил дать лешим имена. Раз он сам пожаловал им звания воевод, то без имен никак не обойтись. Лукерья долго морщить лоб не стала, быстро придумала, как кого звать. Так и появились на свет вышеозначенные Дуболом и Болотин, а с ними Веснян Березопольский, сменивший шкуру ежа на облик смешливого парня, и Зелентий Заозерный — степенный толстяк. (Последний, к слову, редко навещал дворец по причине отдаленности своей вотчины, и сегодня тоже не явился.) За лешими к царю потянулись водяные, предложили союз и верную службу в обмен на покровительство. И этим Лукерья стала «крестной матушкой». Ведьма окинула взглядом зал, нашла за длинным столом тучных, светящихся гладкими лысинами речных начальников: Карп Поликарпыч, Сом Семеныч, Лещук Илыч — всегда готовы уговорить ведро горилки на троих.
Всех-то она знала — кроме трех дев, что восседали за царским столом по левую руку от лесного хозяина. Три «грации» в полупрозрачных струящихся платьицах непривычного кроя, словно замотались в мелко смятую простынку и тонкими поясками под грудью перетянули. Все три одинаково худосочные, загорелые до бронзовости, с темными коровьими глазами, с черными волосами, уложенными на головах в косы-крендели. Не иначе иноземки, южанки. Причем что странно, у каждой за спиной стоит по чахлому деревцу в кадке. Саженцы? Лукерья в недоумении выгнула бровь.
Лесной владыка, он же благоверный супруг Лукерьи, был всецело занят беседой со старшей из своих гостий. Вернее, он усиленно делал вид, будто до сих пор не заметил свою хмурую супругу на другом конце зала. Так она ему и поверила! Вон, даже гостья смешалась, когда хозяин Леса вдруг сменил тон с очаровательно дружеского на бессовестно соблазняющий. Иноземка только ёжилась, не понимая причины перемены в собеседнике. Откуда ей, пришлой, знать, что в дверях застыла, мешая челяди носить блюда, не простая ведьма, как можно было бы решить по скромности поношенного платья, но сама госпожа-матушка. Ради нее Яр и старается — жаждет ее ревности. Да как же! Разбежался. Лукерья только зубами скрипнула, а сама и глазом не моргнула. Будет она ревновать, особенно к этой жердине, ишь чего захотел.
Яр старательно не смотрел в сторону супруги, якобы не ощущая сверлящего взгляда. Лукерья беззастенчиво разглядывала мужа, словно старалась запомнить на всю оставшуюся жизнь. Рано или поздно, но она когда-нибудь состарится и всё-таки однажды умрет вопреки его воле. Он же навсегда останется таким, как сейчас. Точно таким, каким она его впервые увидела много лет назад, будучи мелкой девчонкой. (Не суть важно, что в те времена волосы и глаза у него были другого цвета.) Юный красавец с сияющими очами, в которых можно легко утонуть и потерять себя на веки вечные! А если говорить проще — небольшого роста худосочный эльф.
(К слову, его тщедушная девичья хрупкость начала раздражать Лукерью лет через двадцать после рождения их общего первенца, Евтихия. Сын рос не по дням, а по часам, в шестнадцать сделался настоящим богатырем, вытянувшись почти вдвое выше отца, после чего тоже прекратил взрослеть. И куда это годится — чтобы муж казался ровесником сына? Если не сказать хуже — младшим братом! И по характеру два сапога пара — оба сущие мальчишки. Со временем у ведьмы и царя появилась двойня, но Яр всё равно не изменился. И пусть он прилежно исполнял роль любящего отца, странное ощущение какой-то неправильности у матери семейства с годами лишь укрепилось.)
— Лилька, кто это такие? — спросила ведьма у пойманной за рукав русалки, несущей к столу кувшин вина.
— А леший их знает, Лукерья Власьевна! — отозвалась та.
