Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
А тот, проведя языком по блестящим своим зубам, вновь рассмеялся:
— Смешной ты, княже… уж не обижайся… ныне мне многое видно… и на тебя я не держу обиды и понимаю, что спасти меня только она и сумеет. Да лучше уж честная смерть, чем такое от спасение. Нет, княже, мне от тебя иного надобно.
— Чего?
— Позаботься о моей сестрице. Бестолковая… огонь, а не девка… кровь, видать, отцова и в ней взыграла. Лихим он человеком был, бают… пропадет она тут.
Шаман вздохнул.
— Я говорил ей, чтоб возверталась. В Познаньск ли, в Краковель, да хоть за границу, небось хватит ей золотишка на безбедное житие. Нет, все твердит, что не бросит меня. И прогнать бы, да ведь вернется… а вот как помру…
Он вновь вздохнул и поправился:
— Когда помру, тогда Яська и свободной будет. Только с нее станется возомнить себя атаманшею. Она-то неглупая, но молодая совсем, неопытная. Думает, что по-за памяти моей ее слушать станут. А эти люди… они опасны, княже. Тебе ли не знать.
Себастьян склонил голову. Опасны, его правда.
Есть тут, конечно, вольные охотнички, которые пришли в усадьбу по-за ради прибытку и не уходят, ибо прибыток имеют, а может, не в нем дело, но во внутренней жажде, которая и самого Себастьяна мучит, заставляя влезать в дела, порой вовсе к нему отношения не имеющие. Охотнички Яську не тронули бы… но помимо их хватает и дезертиров, и воров, и убийц, и просто людишек, которым более деваться некуда, вот и сидят они на Серых землях, точно свора на привязи. Чуть слабину дай — и порвут.
— А ей все это забавою видится. Мол, управится она… а не управится, то и уедет. Будто бы позволят ей уехать.
И снова прав. Не позволят. Вспомнят разом все обиды, Шаманом нанесенные, что явные, что вымышленные. И в лучшем случае просто убьют… в худшем… убьют, но не сразу.
— И чего ты хочешь?
— Забери ее отсюда.
— А поедет?
— Поедет. — Шаман поднялся. — Тебе проводник надобен? Вот Яську и бери. Она места эти не хуже меня знает. А как разберешься со своими делами, так сюда не возвращайся… и ей не надобно.
— Послушает ли?
— Ты уж постарайся, чтобы послушала.
Взмах рукой, и несчастный подсвечник летит на пол, дребезжит пустою кастрюлей, будто бы жалуется. И на жалобу его дом отзывается, вскидывается тенями, да только и оседает тотчас, боясь того, кто никогда не был хозяином.
А мог бы.
Что стоило ему поделиться кровью? И не своею, в доме ведь хватает людишек ненужных, лишних, которые одним своим видом вызывают глухое раздражение. А человек, вот упрямец, берег их. Злился, а берег.
Как такое возможно? Дому не понять.
А он ведь пытался. И был добр. И делился силою своей в надежде, что человек оценит. А он не ценил и наносил дому обиду за обидой, потому тот с нетерпением ждал момента, когда человека или того, во что превратился он, неблагодарный, не станет.
Тогда дому разрешат взять прочих.
Себастьян потряс головой.
Примерещилось? Не иначе воображение разгулялось беспокойное. Или место на него так действует готичною своею мрачностью? Или собеседник, который катал на ладони свечу, а огонь ее не гас. И капал на эту ладонь раскаленный воск, только вот Шаман боли не ощущал.
Способен ли он вообще ощущать хоть что-то?
— Извиняй, княже, — Шаман свечу водрузил на стол, неловко, не способный управиться с неуклюжими своими пальцами, — ежели напугал…
— Ты? Нет.
— А кто?
— Место это… сам нашел?
— Скорее уж оно меня… случилось как-то заблукать, два дня ходил кругами, думал, что уже все, а тут, гля, усадебка. И ворота этак гостеприимно распахнуты. В нынешних местах, ежели тебя так старательно куда зазывают, то надобно тикать что есть мочи. Я и тикал… а она мне вновь на дорогу и вновь… и после уж совсем сил не осталось. Решил, что один Хельм где богам душу отдать, на болотах аль тут… вот и познакомились. Занятное местечко… в прежние-то времена князьям Сигурским принадлежало. Слышал?
— Читал.
Старый род, иссохший. И помнит Себастьян едино герб — венец из падуба над мертвой головой. А еще помнит, что были Сигурские ведьмаками, да не простыми, но королевской старой крови. И баловались всяким, о чем и ныне-то вслух говорить не принято. После той войны только и выжила что старая княгиня. Преставилась она задолго до Себастьянова рождения на свет, зато помимо всего прочего оставила презанятные мемуары… вот только и в них не рассказала, что же случилась с мужем ее, сыном да внуком.
Погибли при прорыве.
Вежливо.
Обтекаемо. И напрочь лишено смысла.
— Читал… много ты читал, княже.
— Было время, — признал Себастьян с неохотой, — когда только и оставалось, что читать…
— Их дом сожрал. — Шаману это признание было неинтересно. Он устал. И держался на том же упрямстве, которое довело Яшку Кота до петли, а после из петли, надо думать, и вывело. — Иногда он… показывает… кое-что показывает. В зеркалах…
— Потому и заколочены?
— Догадливый. Яська говорила, что на болота надо бы снести, да только разве ж дом позволит? Вернет. Гвоздями оно как-то надежней… той ночью, княже, я про зеркала не знал. Чуял что-то этакое, но, говоря по правде, готовый был сдохнуть. Сел в уголочке, револьверу положил… еще решил, что ежели совсем оно тошно станет, то пулю в башку себе всегда всадить сумею. А он не тронул… показал только.
Шаман побелел.
Камни не белеют, разве что у моря в полдень, когда само море отползает с раскаленного берега, а солнце высушивает воду, оставляя на булыжниках беловатый соляной налет. Но белизна Шамана была иного свойства.
— Я такого за всю свою жизнь не видел… они ведь живые… пока еще живые… или, правильней сказать, не мертвые.
— Здесь?
— Там. — Шаман указал пальцем вниз. — В подвалах. Не ходи в местные подвалы, княже… дурное место.
— Не пойду, — со спокойным сердцем пообещал Себастьян. — Только скажи, зачем ты сюда вернулся?
— А затем, что он того захотел. Скучно ему стало одному… я не собирался возвертаться, но на границе наших положили… что-то там у них опять случилося, не то иншпекция, не то учения военные, главное, что жизни никакой не стало, того и гляди, повяжут. Вот и пришлось отступать. А тут, куда ни сунься, все он, клятущий…
Дом заскрипел.
Он, конечно, был проклят — и дважды: той, которая наделила его подобием разума и жаждой, и теми, кто имел права требовать подчинения.
— Вот и подумали: что раз так, то отчего б и нет?
— А люди твои…
— Привыкшие. Поначалу-то оно, конечно, каждого шороха страшились, ночевали во дворе, костры жгли, а после как-то вот пообвыклись…
…и утратили осторожность.
Дом не просил многого, но брал свою плату. И разве не имел на то права? Разве не стал он для ничтожных людишек надежным убежищем? Разве не терпел их, шумных, суетливых, напрочь лишенных княжеского благородства?
Все одно погибли бы…
— Не думай… — Шаман провел ладонью над огнем. — Не чувствую тепла. И холода. И есть не хочется… пить вот… постоянно… не воды, сам понимаешь. Только держусь. Скоро отойду… Яське я сам порученьице дам. Послушает. А нет, то скажи, что с того света найду и выдеру, упрямую… она хорошая девка, княже… мужа бы ей подыскать толкового.
— На меня не смотри!
Шаман вновь рассмеялся.
Камнепад. Шелест. Шорох. Скрежет даже. Голоса сотен камней, что катятся по крутому склону, друг друга обгоняя.
— Весело с тобою, однако… знал, давно бы в гости зазвал… не смотрю, я знаю, что каждой пташке да по полету ее… это я так, мечтаю.
— Экие у тебя мечты…
— Какие уж есть. Нет, княже, я сестрицу люблю, неволить не стану. Пусть живет сама, своею жизнью, только отсюдова выведи ее…
— Вывести-то недолго… но ты ж понимаешь, что она в полицейских списках наверняка имеется. Уж больно приметная она. Что там числится? Разбой? Воровство… убийство вот…
— Яська не убивала!
— Убивала. — Себастьян покачал головой. — Сегодня утречком. Я сам видел. И мне знать надобно, что в Познаньске она этак вот шалить не станет. Я не святой, Яшка, за самим грешки водятся. Но одно дело покрывать дурную девку, которая в разбойничьи игры ввязалась, а другое — убийцу. Ну как в Познаньске ее пошалить потянет?
