Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Бросил:
— Держитесь ближе.
Куда уж ближе? И так шли, едва друг другу на пятки не наступая. Евдокия даже слышала запах разбойника — пота, кислой капусты и чеснока.
— Стойте, — сказал разбойничек у двух осин, что зависли над тропою, потянулись друг к дружке, переплелись ветвями, не то обнимая друг друга, не то пытаясь придушить.
Он сунул арбалет за пояс, вытащил глиняную свистульку-корову, из тех, которыми детвора балуется, и свистнул. Звук вышел звонкий, громкий, от него и тени шарахнулись, и осины безлистные задрожали… а в следующий миг сам воздух сделался густым, тяжелым. И сполз пыльным покрывалом.
Не было ничего.
А вот уже стоит частокол не то из ошкуренных бревен, не то из костей диковинного зверя, верно огромного, поелику каждая кость была в два-три человеческих роста. За частоколом же двор виднеется и дом. И даже не дом — настоящая крепость.
— Эк вы тут! — восхитился Себастьян. — Уютненько обустроились.
— А то! — Похвала, по всему, была разбойнику приятна. Он подбоченился, окинул гостей насмешливым взглядом. — Шаман — мужик сурьезный… и ежели вдруг вздумаете его сподмануть, будет плохо. Вона погляньте…
Евдокия и поглянула и тут же рот ладонью зажала, потому как от погляду этакого накатила дурнота.
Над воротами висел человек.
Нет, он уже не выглядел человеком, скорее уж пугалом в лохмотьях, но Евдокия точно знала — не пугало это… и не хотела, а приглядывалась, подмечая искаженное мукою лицо, и пустые глазницы, и дыры в щеках, сквозь которые проглядывали желтые зубы.
— Это Михей, — пояснил разбойничек. — Хотел Шамана подвинуть, думал, что самый умный. Ан нет! Был бы умным, был бы живым.
Пожалуй, с этаким утверждением спорить было сложно. Евдокия и не пыталась. Она сжала Себастьянову руку и выдохнула.
Воздух кислый, перебродивший будто. И запах мертвечины в нем чуется, как чуется гниль в еще, казалось бы, хорошем куске мяса… правда, стоило о мясе подумать, как вновь замутило…
— Идемтя. — Разбойник первым зашагал по зыбкой тропе и прямиком к воротам. Не оглядывался, знал, что гости незваные никуда-то не денутся.
Да и куда им с проклятого-то круга?
— Дуся, потерпи, скоро все закончится. — Себастьян руку погладил. — Или не скоро… когда-нибудь да закончится.
Наверное, он был прав.
Да и… сама ж полезла, чего жаловаться? Она и не жаловалась, просто само это место, одновременно и уродливое, и невероятно притягательное, пугало Евдокию. Мнилось ей, что глядит она в черную воду, на которой гадают саамские шаманы, что слышит даже мерные удары бубна и шепоток духов.
Страшно.
Особенно когда тихо становится, тогда и духи подступают ближе, норовят дотянуться до нее прозрачными руками, и знает Евдокия, что, коль позволит прикоснуться, погибнет. Утянут за собой. Выберут все живое ее тепло до последней капельки…
Отступить бы, но… а Лихо как тогда? Оставить тут, сказать себе, что сделала все, что в слабых женских силах… и Себастьян сам справится…
Не справится.
Ему тоже не по себе, Евдокия чует. Это не страх, скорее уж смятение. Но он ни за что в том не признается…
Идет. Глядит что на частокол, все же не деревянный — костяной, беловато-желтого колеру, что на двустворчатую пасть ворот, готовую проглотить и его, и Евдокию, и прочих дерзновенных, что на мертвяка. Ветра нет, а тот покачивается, и вновь видится в том иная, запретная жизнь. Того и гляди, засучит ногами, задергается, силясь вырваться из петли. А когда вырвется — а вырвется всенепременно, потому как в этом месте у мертвяков особая сила, — отряхнется, оправит рваную одежонку да и пойдет ходить-бродить вокруг костяного забора…
— Дуся, выше голову… на нас смотрят.
И вправду смотрят.
Люди… странно, прежде Евдокии представлялось, что Серые земли — место малолюдное, а тут вот… дюжины две, а то и три… и всякого возрасту, от паренька, которому, верно, и шестнадцати не было, до седого деда, скрючившегося у ворот. Дед сидел на земле, скрестивши ноги, и стучал железкою по куску рельсы. Стучал старательно, сосредоточенно, но звук получался слабым…
— Яська! — крикнул рыжий парень, мигом растерявший свою важность. — Туточки вот… пришли… бають, что к Шаману… дело у них есть.
— Дело, значит? — Рыжая Яська спрыгнула с подоконника. — Это ж какое дело-то?
— Важное. — Сигизмундус вытянулся.
И грудь выпятил, что гляделось довольно-таки смешно.
Но Яську сия храбрость, вовсе Сигизмундусу несвойственная, а потому давшаяся нелегко — Сигизмундусова суть настоятельно требовала угомониться, извиниться, а то и вовсе уйти из негостеприимного местечка, — не впечатлила.
— Чего тебе надо? — Она ткнула в грудь пальцем. И за шарф дернула.
— Это я Шаману скажу… Ты ж не он?
— Я не он, — согласилась Яська. — Да только надобно ли его беспокоить… у него и без тебя забот хватает… с чего бы ему время свое на всяких пришлых тратить?
И револьвер так выразительно на пальчике крутанула.
— Может, проще тебя сразу пристрелить?
— Оно, конечно, есть подобная вероятность. Да только кто ты такая, чтоб решать, что для Шамана важно, а что — нет?
Яська покраснела. Рыжие краснеют легко, а эта и вовсе полыхнула разом.
— Кто — я…
— Яська, не дури, — раздался знакомый бас. — Сведи к Шаману, а вздернуть их завсегда успеем.
Яська засопела, однако револьвер убрала.
— Ладно, — буркнула она. — Идем… один. А девка твоя пусть тут побудет… Шило, не скалься… будешь руки распускать, лично охолощу.
Видать, угрозы свои Яська имела обыкновение реализовывать, поскольку упомянутый Шило, неказистый мужичонка со свернутым набок носом, от Евдокии отступил. И руки убрал за спину, верно, для надежности.
Только сплюнул под ноги, буркнув:
— Упырева невеста…
— Я все слышала. Шило!
Он вновь сплюнул и нос перебитый поскреб пятерней.
— Рыжий… отведи ее куда-нибудь, чтоб глаза не мозолила.
Идти никуда не хотелось.
Хотелось вцепиться в Себастьяна обеими руками, заверещать совершенно по-бабьи, в слезы вот удариться или еще какую глупость сделать, не важно какую, главное, чтобы не оставаться одной.
— Не боись. — Рыжий подтолкнул Евдокию к разбойничьей цитадели, которая вблизи гляделась еще более мрачною, чем издали. — Яська баб забижать не дает. Ежели твой с Шаманом не добазлается, то мы вас попросту вздернем. Скоренько.
Нельзя сказать, чтобы сие сообщение сильно способствовало возвращению душевного спокойствия, но Евдокия нашла в себе силы ответить:
— Спасибо.
— Та нема за что, — отмахнулся рыжий. — Меня Казиком кличуть… Яська у нас во какая!
Он сжал кулачишко и Евдокии под нос сунул.
— Чуть что не по-ейному, так за левольверу свою… сколько на нее Шаману жалилися, а он токмо смеется, мол, сестрица… кровь — не водица…
Сестра, значит. И не последний человек, если Евдокия хоть что-то в местных реалиях понимала. Зря Себастьян ее дразнил…
Меж тем Казик распахнул дверь, низкую, какую-то перекосившуюся, и велел:
— Проходь.
Пахло едой. Сытно. Так, что Евдокия тотчас вспомнила, что давненько она не ела, а значит, голодна. И даже перспектива быть повешенною на аппетит никак не влияет.
— Ести хочешь? Чичас гляньма, тама оставалася… сення каша с мясом, Яська кабана подстрелила. Туточки, знаешь, какие кабаны водятся? Не кабаны — монстры! Харя — во!
Казик развел руки.
— Глазищи — во! Зато смачные… мы тым годом на зиму сала насолили, так ели… ели… аж пока поперек горла не стало…
Он вел по узкому коридору и говорил… говорил… про кабанов и про мавок, про игош, что свили гнездо в старой башне и почти подрали некоего Зузуту, да только тот не первый год на Серых землях… слова лились из Казика полноводною рекою, и Евдокия поневоле слушала.
Прислушивалась.
— Во. — Казик толкнул очередную дверь. — Проходь. Седай куда-нить, не гляди… Яська сказала, что ежели ее кто тронет, то яйцы самолично оборвет!
Это было сказано не Евдокии.
