Сердце Дьявола - Белов Руслан (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗

– Ты же знаешь, что такое три пули в животе и одна в легком... – говорили они. – Принеси водки... И беги за Худосоковым, умоляю...

Бледный, я перешел к телу Бельмондо. Перед тем, как подойти к Баламуту, я увидел, что Борис мертв – в голове у него сидело, по меньшей мере, три или четыре пули. Положив его на спину (он, скрючившись, лежал на боку), я пошел на кухню за водкой. На обратном пути прихватил чистое полотенце, прикрыл им голову Бельмондо и выпоил Баламута водкой. Прежде чем потерять сознание, он выпил половину бутылки...

Худосоков был ранен, рана кровоточила, и я легко вышел на его след. Он вел наружу и заканчивался в дальнем конце парковочной площадки. "Уехал, гад, – подумал я, рассматривая оставшиеся на дороге следы автомобильных шин. И метнулся к обрыву и увидел внизу облако пыли, а потом и выскочившую из него синюю иномарку, скорее всего "Форд". Через пять минут он будет на другой стороне Кырк-Шайтана! – мелькнула в голове мысль. – А я буду там через две с половиной".

Подбежав к обрыву, ограничивавшему площадку перед подземельем, я пошел вверх. Через десять секунд я стоял на небольшом водоразделе. Определив, куда надо спускаться, бросился вниз...

Бег вниз по склону... Это классная штука, особенно, если склон крут и неоднороден. Это похлестче любого слалома, потому как кругом не пушистый снежок и даже не накатанная лыжня, а камни, осыпи, обрывы, предательские корни... И это сладкая месть горе, которая весь день мурыжила тебя, которая весь день грамм за граммом высасывала твою плоть... Многие геологи, работающие на высокогорье, не могут удержаться в рамках здравого смысла и, закончив маршрут, бегом устремляются к петляющему далеко внизу шнурочку речки... Скорость огромная, рюкзак с образцами, ощутив всю прелесть бешеной скачки, подгоняет мощными резкими ударами в зад, а ты бежишь и бежишь, зная, что каждую секунду тебя может бросить на камни, может быть, последний раз...

Я сбросил глыбу с обрыва над дорогой, и мне повезло – она упала на капот "Форда". "Один – один!" – подумал я, вспомнив свою неудачную подземную охоту на покойного Шварцнеггера. От удара "Форд" перевернулся и упал вверх колесами на глыбы, лежавшие на обочине дороги.

Спуск к дороге в обход обрыва занял полчаса. Спускаясь, я вспоминал Бельмондо и Баламута. Двадцать пять лет дружбы... И они мертвы... И никогда я не выпью с Баламутом, никогда Бельмондо не ткнет меня локтем в живот и не скажет какую-нибудь гадость... Никогда я не посмеюсь над Николаем, никогда Борис не расскажет мне о какой-нибудь тонкой черте женского характера... Нет, этого не может быть... Ведь они – это мой образ жизни, они – это моя жизнь. Нет Бога, нет! Если бы он был, то я лежал бы сейчас мертвым рядом с ними, и наше тепло, которым мы делились всю нашу жизнь, объединившись, устремлялось бы в безнадежно холодный космос...

Я подошел к машине, не опасаясь – предсмертные сальто-мортале железного американского скакуна наверняка не оставили Худосокову никаких шансов на жизнь.

Однако в машине его не было. Я подумал, что, возможно, Ленчик выпал из нее, когда она летела на обочину, и осмотрел место крушения, но ничего, кроме протеза, не нашел. Забросив диковинную западногерманскую штучку в кусты, я пошел искать беглеца – без протеза он не мог уйти далеко. Шел я не без опаски: Худосоков мог пальнуть в меня из-за любого камня или кустика.

И он пальнул. Попал в голову, но вскользь. Установив, что не убит, я удивился: "Худосоков промахнулся? Быть такого не может! Стареет, точно..."

Кровь не останавливалась долго. "Хоть шею жгутом перетягивай", – усмехнулся я, сильнее прижимая ладонью рану. Когда кровотечение прекратилось, пошел, вернее, пополз искать Худосокова. Я понимал, что искать человека с пистолетом в горах с весьма изрезанным рельефом – это безрассудство. Но делать было нечего. Если он уйдет в кишлак, то всем нам крышка. В кишлаке найдется достаточно волкодавов, в том числе и двуногих. Они за сотню-другую все сурочьи норы в округе обшарят. А шкуру снимут и вовсе задаром.

Перебежками, а где ползком, я приблизился метров на сто к скале, торчавшей на склоне чуть выше дороги. Я был уверен, что Худосоков прячется именно за ней. "Замечательный, наверное, оттуда вид, – подумал я, внимательно наблюдая за скалой. – Все озеро как на ладони..." И увидел голову Ленчика: высунувшись, он смотрел мне в глаза.

Не раздумывая, я послал в него короткую очередь, но промахнулся – метко стрелять в горах не так-то просто. Однако я не расстроился – до того, как расположиться в своем укрытии, я заметил бугор, располагавшийся в стороне от укрытия Худосокова. По глубокой промоине до него можно было доползти, избежав встречи со свинцовыми осами.

"Если доберусь до него без проблем и залягу, то у меня появится проблема выбора, – позлорадствовал я. – А именно, куда стрелять – в ноги, в живот или сразу в поганую голову".

И Худосоков это знал, и потому крикнул:

– Черный, давай, поговорим!

– Давай! – прокричал я уже из промоины. – О добре и зле? Или о преступлении и наказании?

– Ты сейчас такое дело можешь сломать!

– Твою шею?

– Дурак! Пойми, мне все равно, что делать – добро или зло. Мне лишь бы дело было стоящее...

– Ладно, уговорил! Давай выходи с поднятыми руками!

Я предложил Худосокову безоговорочную капитуляцию, не подумав. Но, как только я представил его, выходящим из-за скалы с поднятыми руками, его, припадающего на культю, обмотанную оторванным рукавом синего халата, его, обрадованного появившимся шансом на жизнь, да, обрадованного, я отчетливо вспомнил Баламута, жадно выливающего предсмертную водку в свои дырявые кишки и желудок, и вспомнил мертвого Бориса, Бориса, лежащего с покрытой вафельным полотенцем головой... Вспомнил и крикнул вдруг охрипшим голосом, истерично крикнул:

– Погоди, Ленчик! Не выходи. Я Баламута с Борисом вспомнил... Не смогу я тебя в плен брать, прости...

Я говорил, а слезы, смешанные с потом и кровью, неожиданно потекшей из раны, выедали мне глаза. Я вытирал их секунду, может быть две. Этих секунд Ленчику вполне хватило, чтобы скатится на дорогу. Когда мое зрение восстановилось, я увидел его уже стоящим на обочине на коленях. В руках у него был пистолет-пулемет. Дуло его жадно разглядывало то Полину, то Леночку.

– Слазь, давай! – крикнул Худосоков. – Дочки твои пришли! Поздоровайся, соскучился, небось!

А в глазах моих было черным-черно. Думал упаду. Но я смог преодолеть слабость и, волоча за собой автомат, пошел вниз...

Полина и Лена были измождены до крайности. Платьица ободранные, личика чумазые... Я сел на корточки, привлек дочек к себе. И не знал, что говорить.

– Ты, пап, не расстраивайся! – сказала Полина. – Мы обязательно выберемся отсюда...

– А как вы здесь очутились?

– Мы решили к метеостанции идти. Устали очень, особенно Лена. Я ее на руках несла. И часто отдыхала. А потом мы выстрелы услышали, и я догадалась, что это ты стреляешь. И пошли назад.

– А я их увидел! – закончил за Полину Ленчик.

– Господи, какие же вы изможденные! – проговорил я, с горечью рассматривая детей.

– Хватит сопли распускать! – выцедил Худосоков. – Бери девочек на руки и пошли.

– Куда?

– Как куда? В Кырк-Шайтан! Там все на мази, а охранников мы быстро назомбируем.

Я взял девочек на руки и пошел к Кырк-Шайтану. Худосоков, повесив на плечо мой автомат, пристроился сзади. Оглядываться он запретил – не хотел, чтобы я видел, его ковылянье.

До поляны под Кырк-Шайтаном мы дошли за час. У Худосокова обильно закровоточила культя, и он не мог больше идти. Присев на камень, он сказал:

– Иди в Центр и приведи пятерых охранников с носилками. Если через час тебя не будет, я прострелю голову Полине. Еще через час я сделаю тоже с Леной. Фамеди [39]?