Полуостров сокровищ (СИ) - Зимина Татьяна (библиотека электронных книг TXT) 📗
Надо же, а улыбка ей очень идет…
— Вернемся к Душегубцу, — объявил Лумумба. — С него всё началось, им должно и закончится, — он стал прохаживаться по эшафоту, заложив руки за спину, как обычно это делал в учебном классе. — Невинные жертвы маньяка, смерть Игоря, остановка приисков — всё это звенья одной цепи. Признаться, еще вчера вечером я не видел всей картины преступления. А обвинение нельзя строить прежде, чем появятся факты: неизбежно начинаешь подгонять улики под свою теорию, а не строить теорию на основе улик. К счастью, сегодня утром удалось добыть самую последнюю деталь. И добыл её мой коллега, Иван Спаситель.
Я вздрогнул. Вот уж не думал, что наставник захочет говорить об этом прямо сейчас…
— За последним, ключевым доказательством Ване пришлось плыть на тот берег, в так называемую Зону. В одиночку. — Лумумба помолчал, давая народу проникнуться величием момента. — Фактически, чтобы добыть улики, ему пришлось умереть. А затем воскреснуть, вернуться и передать их мне…
Наставник бросил короткий взгляд на Сварога. Было видно, что князь еле сдерживается — на скулах его играли желваки, кулаки сжимались, а серые глаза покрылись тонкой корочкой льда. И лед этот начинал потихоньку таять…
— Но хватит о нас, — поднял руку наставник, призывая к тишине. А потом отчетливо сказал: — Для дачи показаний я вызываю главного свидетеля, а также убийцу, прозванного в народе Душегубом.
По площади пронесся единый вздох. Народ завертел головами, боясь пропустить появление преступника…
— Внимание! — бвана принял эффектную позу «Мартихор». — МЕНЕ. ТЕКЕЛ. УПАРСИН!
Я незаметно сдвинул завесу и протянул руку ждущему с Той стороны…
— Всем общий привет!
По эшафоту запрыгал, как резиновый мячик, световой шар. Отскакивая от досок, столба виселицы, тонких перилец, он всё время рос в размерах, пока не достиг роста нормального человека. Тогда он остановился, улыбнулся, притопнул каблучками, простер руки к толпе и поклонился.
— Привет, привет! Здравствуйте! Не ждали? А это зря, зря… Надежда, как говорится, должна умирать последней.
— Да это же Данила! — закричали со всех сторон. — Эгей, Данила, как жизнь?
— Для кого жизнь, а для кого — посмертное существование, — отшутился мой подопечный и выкинул коленце, будто сказал что-то очень смешное.
— Ну точно Кручинин! Он же о прошлом годе еще с Железной стены сверзился…
— Ей-ей, куманек! — ответствовал дух, кривляясь. — Коли тебя по затылку стукнуть и в спину пихнуть, и ты свалишься.
— Чур меня, чур…
— И кто это тебя? Указать можешь?
— Отчего не мочь-то, куманек, могу…
Данила прошелся колесом вокруг виселицы и заплясал вприсядку. То, что музыки не было, его совсем не смущало.
— Эх, соскучился я по воле-волюшке, по земле-матушке да солнышку ясному! Застоялись ручки-ноженьки без работы, без забав молодецких! А тра-та-та, а тра-та-та, а вышла кошка за кота… — и он отбил беззвучную дробь по призрачной груди.
— Ну точно, Данька. Тот еще хохмач был…
— Данила, а ты знаешь, что Ганя твоя утонула?
На миг дух поскучнел. Вытянувшись во весь рост, он сложил руки у груди и закатил глаза, будто молился. Но в следующий миг перекувырнулся через себя и вновь отмочил коленце.
— Твоя правда, куманек! Как не знать, коли это я сам её под воду утащил… — воцарилась гробовая тишина. Дух, внимательно оглядев публику, усмехнулся. Да так широко, что в воздухе осталась одна улыбка. — Да не бойтесь, я за дело… Изменяла она мне, еще когда я жив был. С Яшкой Кнышем… Вот я и восстановил справедливость, — сказал рот, вокруг которого постепенно материализовался весь дух. — А вышла кошка за кота, за Кота-Котовича… Я и Генку Смурыкина прибил — нечего было у вдовы последние копейки воровать и детишек её по миру пускать… Вдова-то опосля покражи удавилась, а деток её, Саньку да Серёжку, в работный дом отдали… Так что Генке поделом! — с «казачка» дух перешел к танцу, похожему на «канкан» и ну прыгать по эшафоту, высоко вскидывая ноги. — И Лидке-шлюшке за убийство певца, и Глашке-воровке за то, что пацана на рельсы толкнула… Малец увидал, как она у его мамки брошку воровала, а немая за то его под поезд… Ать-два, левой-правой, идет солдат по городу-у, по незнакомой улице-е… А Афоньку Шмата помните? Полового из Свиньи и Свистульки? Так он наводчиком был! По иностранцам шабашил. Как богатенького заприметит — бегом к Мурке-клофелинщице, клиента вдвоем обдирают, как липку, а самого в прорубь, пока в себя не пришел…
— Так ты, значит, роль правосудия на себя принял?
— Верным курсом идете, товарищи! — дух вдруг принял вид скелета, над черепом его замигала лампочка. — Коли власти мышей не ловят — чего еще остается? Покой душе моей обрести удасться только тогда, когда супостат наказан будет. Пришлось подтолкнуть в нужном направлении — не век же мне на грехи ваши земные любоваться… Вот вы мне скажите… — Данила, перестав крутиться волчком, подлетел к самому краю помоста, — Заслужил я, чтобы моего убийцу нашли? Заслужил?
— Ты, Кручина, хорошим мужиком был!
— Конечно заслужил!
— Ты уж поведай, кто это такой есть, а уж мы отомстим, не сумлевайся.
— Ага. Догоним, и еще раз отомстим…
— Вот то-то и оно! — на мгновение дух развоплотился, но тут же сгустился вновь. — А кто за меня отомстил? Кто нашел супостата, кто восстановил справедливость? — он оглядел толпу. — Никто! Никто не отомстил за маленького Лёньку, которому поездом ноги отрезало. Никто и не подумал, что это Лидка сама своего хахаля зарезала — прямо в шею ножницы воткнула мерзавка, а потом и зарыла у себя же под окнами… А самое главное: палец, палец-то ему отрубила, да себе на шею и повесила! На память! Ну не дура ли девка?
— Палец — это была подсказка! — вдруг выкрикнул всеми забытый Олег. — И ноги…
— Радуйтесь, куманьки! У сыскного воеводы просветление в мозгах сделалось! — Данила совершил победный круг по эшафоту. — Держитесь его, ребята. Каких-нибудь десять-пятнадцать лет, и Сварожич дельным сыскарем сделается. Если не казнят, конечно, — дух глумливо хихикнул. — Я уж и так, и эдак намекал. Один запах чего стоил!
— Какой запах? — удивился Олег.
— Каша! Да Щи! — дух взвился юлой. — Что выходит? Ну? Кумекай… Ка-щей! — Олег молча хлопал глазами. Тогда дух повернулся к толпе: — Какое у меня погоняло в Академии было?
— Кащей!
— Точно! Даньку Кащеем за торчащие ребра прозвали!
Дух прищурился.
— Это кто там такой памятливый нашелся? Ты, Юрка Хлыст?
— Я, братан, я!
— А помнишь, как ты мне промеж пальцев горящие спички втыкал, пока я спал?
— Помню. Только это, ничего личного: ты ж дух был, а я — дембель.
— Дак я и сейчас дух! — Кручинин вывернулся внутрь себя, сделался похож на простыню, с нарисованным на ней сажей скелетом, вытянул рукава и взмыл над толпой. — У… Угу… — стал вздыхать он, прядая то к одной голове, то к другой. Народ в страхе приседал, держать за картузы и шляпы. Налетавшись, он вернулся на эшафот, предстал огромным восклицательным знаком, а затем — игрушечным ружьем и выстрелил с нарисованным в пузыре «БАЦ». — Саечка за испуг! Кто старое помянет… Если б ты Кольку тогда на своём горбу не вытащил — бродить бы тебе по берегу Пучай-реки. Всё, всё про всех знаю… — он зорко оглядел толпу. Народ подался от помоста, насколько это было возможно. — Кто кого, когда и как… Попомните на будущее, когда вновь грешить станете. Нам, духам, с Того света всё-ё-ё видать.
— Так кто тебя убил, Данила? — выкрикнул кто-то смелый.
— Скажу, дайте время. Одна закавыка: как только убийца будет назван — отлетит моя душенька на смертные пажити, и не гулять ей больше по волюшке, не наказывать супостатов да врагов рода человеческого. А хотите, я вам сказочку расскажу? Хорошую, правдивую. Сказка-ложь, да в ней намек, как говориться.
— Давай!
— Говори, Данилка!
— Ну, тогда слушайте, — народ молча ждал. — Жил-был добрый молодец, и захотелось ему жениться. Привели к нему красавиц: и дочек купцов-торговцев, и военных-генералов, и даже простых девушек. Да только не понравились они молодцу. Уехал он в дальние страны, и встретил там магичку. Влюбился, предложил выйти за него замуж, она и согласилась. Привез молодец новую жену домой… И жить бы им поживать, да добра наживать, только не по нраву пришлась молодая жена приспешникам добра молодца. Те-то хотели за него своих дебелых дочек пристроить, и через это дело на молодца вилять… Думали-думали приспешники, как быть, и решили извести молодую жену. Купили заморскую машинку, да и пристроили её молодым в опочивальню: машинка должна была до молодой добраться, да и вколоть той смертельный яд. Но машинка — не божья тварь, а порождение злой воли человека. Ошиблась машинка. Вместо женушки достался яд добру молодцу…
