Тайный сыск царя Гороха. (Пенталогия) - Белянин Андрей Олегович (книги онлайн TXT) 📗
– А орать-то за… а-апчхи!… зачем орать-то?! Впустить их, естественно.
– Дак ить вас же, безвинного, арестовывать идут!!! – взвыл наш младший сотрудник, ударяясь об пол с такой патетикой, словно в сердце ему вонзилась вражья стрела.
В двери тихо вошли четверо стрельцов из личной охраны государя. Говорили медленно, глядя в пол, словно сами не рады возложенной на них миссии:
– Собирайся, сыскной воевода. Царь тебя сей же час требует…
– Не пущу!!! – не дожидаясь моего ответа, Митька бодро вскочил, распахнув навстречу стрельцам медвежьи объятия. – Бегите, Никита Иванович! Я их задержу…
– Прекра… а-апчхи! Господи, ну когда это все кончится?!
– К обеду, – напомнила бабка, а у дверей уже каталась куча мала.
– Не пущу! Живота за милицию не пожалею! Бегите, батюшка сыскной воевода… Не поминайте лихо-о-ом!!!
– Ну что ты с ним, дураком, делать будешь? – Баба Яга неторопливо надела кацавейку и поправила платочек. – Пойдем уж, Никитушка, все одно, к царю вчерась собиралися. Чую, серьезная беда у него приключилася.
– А эти борцы вольного стиля? Так и оста… а-апчхи!
– Будь здоров, сокол ты наш… Да пущай побарахтаются, их дело молодое, кровь кипит, сила выхода требует. Как набузятся, сами и помирятся…
На выходе я попросил наших, еремеевских ребят приглядеть за драчунами, если начнут бить посуду. За воротами нас ожидал конный эскорт еще из четверых молодцов царской гвардии. Лица у всех были печальные. Именно печальные, а не мрачные или суровые.
– Что случилось? – тихо спросил я.
– Ксюша Сухарева померла…
Стрельцы ехали шагом, молча, двое впереди нас, двое позади. Я тоже молчал, смерть красивой дурочки, наивной любовницы царя, почему-то очень подкосила меня. Ксения, несомненно, была грешна по всем параметрам, а своей душевной простотой, доходящей до банальной тупости, могла свести с ума любого. Она не помнила прошлого, ей ничего не светило в будущем, она никому не могла послужить примером для подражания. Глупенькая смазливая девчонка, начисто лишенная тщеславия и расчета. Над ней смеялись в лицо, ее презирали, с ней не стремились заводить дружбу, твердо зная, что с нее ничего нельзя поиметь. Она не искала корысти, не пыталась влиять на «первое лицо в государстве», живя одним днем для дорогого ей человека. Горох жалел ее… Любил не любил, но жалел – это точно и никому не давал в обиду. А самое ужасное, что я почти наверняка знал причину ее смерти и не мог отделаться от чувства вины. Я должен был, обязан был предположить такое развитие действий! Должен, но не… не предугадал, не проследил, не успел.
– Никитушка… не казни себя, – откуда-то издалека пробился мягкий голос Яги. Бабка шла рядом под ручку со мной, но я обернулся так, словно увидел ее впервые. – Нет в том нашей вины, мы следствие вели честно. Тот злодей, что чертежи корабля энтого проклятущего взял, из шкуры вон лезет, следы заметая. Видать, шибко боялся он, что вспомнит Ксюша подругу ту, чернявую. Вспомнит и узнает. Ведь и отец ее, покойный дворник Николай Степанович, за то же знание жизнью поплатился. И разбойник с постоялого двора – тоже знал. Мне покуда неясно, как им всем яду дать умудрилися, но то, что цепочка эта из одних звеньев состоит, – уж можешь мне поверить…
– Вы думаете, Ксению отравили?
– А ты как думаешь? Стрельцы ведь не сказали – утопилась, застрелена али повесилась. Сказали, померла… Зуб даю, что яд это!
– Будем разбираться на месте…
Из окон домов со всех прилегающих улиц на нас изумленно пялился народ. Прохожие останавливались, люди недоуменно вертели головами, напряженно переговариваясь, и обрывки фраз иногда долетали в нашу сторону:
– Гляди, гляди – участкового под арест ведут! Да прямо вместях с Бабою Ягою…
– Пожалей их добрый Боженька… Ох ты, горе какое! Он ить молоденький совсем, неженатенький…
– Наше дело сторона… Раз ведут, значит, сам виноватый.
– Это участковый-то?!
– А что участковый… Он небось такой же человек… Проворовался, поди, али документы милицейские за границу басурманинам продавал. Мне его рожа завсегда подозрительна была…
– Пусти, дядя! Пусти, я энтому козлу за Никиту Ивановича рыло набок переверну…
– Гриня, не смей! Убьешь же мужика… Дай-кась я сам ему врежу!
– Что зря кулаками махать? Дело делать надо, православные…
– И то верно, Матрена, собирай баб!
Лукошкинцы – народ активный, я об этом часто говорил. Вообще должен признать, что именно в данном деле процент участия обычных, рядовых граждан оказался необычайно высок. Иногда казалось даже, что это не мы ведем следствие, а сам народ по своей бушующей и мудрой воле направляет нас в ту или иную сторону. И, забегая вперед, скажу, что разрешили всю проблему и поставили в этом расследовании жирную точку именно они, простые жители столичного города Лукошкино.
Ну а пока… пока мы с Ягой входили на царское подворье. Предгрозовое состояние ощущалось повсюду. Даже сам воздух над государевым теремом был насыщен электричеством до предела. Слуги передвигались на цыпочках, стража замерла в манекенной неподвижности, бояре боялись шмыгнуть носом. Впечатление такое, словно от любого незначительного жеста или слова с небес обрушатся гром и молния, дабы вусмерть испепелить неосторожного. Я тихо отправил бабку в дворницкую. При всех гороховских закидонах он вряд ли бы потребовал перенести тело любовницы в свои покои. У царских ворот поскуливающей сворой толпились приближенные бояре. В мою сторону они даже не смотрели, я для них вечный чирей на пояснице. Двое самых храбрых испытывали судьбу, лепеча что-то верноподданническое у замочной скважины:
– Надежа-государь, уж не прогневайся, яви свое личико ясное рабам твоим безутешным…
Я с трудом удержался от раздраженного чихания. Видимо, у царя терпения было меньше – в дверь изнутри так пнули сапогом, что обоих жалобщиков припечатало к противоположной стене. Пока их отклеивали от растительного орнамента, внутрь решительно шагнул дородный, но низкорослый боярин Бодров. Тот точно начал с ахинеи, да еще так громко…
– Не след государю русскому из-за девки дворовой слезы лить! Добро б еще была роду знатного, боярского, как вон моя Лариса… – После чего послышался глухой звук удара, и правдолюбец вылетел через дверь головой вперед на средней высоте. Метровая боярская шапка была надета на него по самые плечи.
– Кого еще черти несут?! – с истерической издевкой проорал Горох, встав на пороге.
– Меня.
– Участковый…
– Так точно, младший лейтенант Ивашов Никита Иванович. Пустите, пожалуйста, поговорить надо…
Царь долго соображал, что бы такое язвительно-обидное бросить мне в лицо. Не придумал, мотнул головой и молча пропустил меня вперед. Бояре возмущенно ахнули, но государь демонстративно захлопнул двери у них перед носом.
– Выпьешь?
– Выпью. – Мне действительно хотелось выпить, не меньше чем ему.
Горох взял с подоконника ополовиненный штоф, зубами вытащил пробку и нервно разлил в две стопки. Пили не чокаясь…
– Когда это случилось?
– Утром… а может, и ночью. Бабки всполошились, что у нее ставни не заперты, все ведь закрывают по ночам. Дверь была не заперта, вошли, глянули – она на лавке, коса по полу… – Ему было трудно говорить. Что бы мы ни думали о случайных связях начальника и подчиненной – мы все равно никогда не знаем всего. Дворовая девка и царь… Видимо, даже сам Горох не подозревал, как много места она занимает в его душе.
– Тело никто не трогал?
– Вроде нет…
– Я отправил туда Ягу. Она проведет необходимую экспертизу, поищет возможные улики. Вы успели вчера посмотреть протокол допроса дьяка?
– Успел… – Горох добавил еще по стопочке и кивнул мне: – Ты говори, Никита Иванович, мне забыться надо, отвлечься, не то сорвусь… Что-то там по поводу черноволосой девицы?
– Да, но вполне возможно, что это парик или волосы были перекрашены. По словам дьяка, она приходила вместе с Ксенией в ночь перед кражей чертежей.
