Тайный сыск царя Гороха. (Пенталогия) - Белянин Андрей Олегович (книги онлайн TXT) 📗
Договорить он не успел. Двое стрельцов не сговариваясь опустили тяжелые кулаки на макушку скандалиста. Гражданин Груздев без звука опрокинулся навзничь, задрав тощие ноги в грязных лаптях.
– Прощенья просим, батюшка участковый… А только не можно нам такие оскорбления в лицо самого царя сносить! Отвели душеньку, а теперь уж хоть на плаху…
– Вынесите на улицу, побрызгайте водичкой, как придет в себя, отпустите на все четыре стороны, – ровно посоветовал я. – Но помните, впредь любые рукоприкладства в отделении будут караться немилосердно!
– Слушаемся! – радостно гаркнули оба, подхватывая дьяка под мышки.
– Минуточку… Я передумал, Филимона Митрофановича сдайте на руки Митьке, у него большой опыт по части обливания. А вы оба пойдете с запиской к царю. Я сам хотел, но, видимо, не стоит. Ничего, что время позднее, надеюсь, он не спит. Вручите лично! Это краткое содержание сегодняшнего допроса. Пусть прочтет и повспоминает потщательнее. Да, и предупредите гражданку Сухареву, что завтра утром я ее навещу, пусть будет дома. Вопросы есть?
– Никак нет!
– Тогда с Богом, молодцы!
– Ну, так что ж теперь, Никитушка? – подсела ко мне Баба Яга, когда все вышли. – Теперь уже точно знаем мы – была девица, никем, окромя дьяка Фильки, не замеченная, что вполне могла чертежи царские унесть. Как она это провернула, ей видней, а вот как нам такую хитрющую бестию изловить, а?
– Меня смущает только цвет волос…
– Чьих волос?
– В этом-то и весь вопрос. Мы строили версию ограбления на участии неизвестной девицы. По всем параметрам подходила только одна – беглянка Настасья с постоялого двора Поганова. Но у нее коса рыжая, а дьяк утверждает, что «подруга» Ксении была брюнеткой.
– Тьфу, мелочь какая! – лихо шмыгнула носом бабка. – Да ить рази девке проблема косу-то перекрасить?! Да я сама за полчаса тебя хоть блондином, хоть брунетом, хоть рыжим с перепелесым заделаю…
– У Настасьи были светлые глаза, какого-то серовато-голубого оттенка.
– И энто легко поправимо: соком травным в глаза покапай, так и черней ночи станут. Надо тока травы нужные знать.
– Ладно, пока не хочу с вами спорить… – Я нервно обернулся: – А что это за крики у нас на дворе?
Крики – это даже мягко сказано. С задней части нашего двора, там, где колодец и конюшня, неслись длинные истерические вопли человека, которому без наркоза выкорчевывают зубы. Выскочив на порог, я с ходу наорал на еремеевских стрельцов. Те замялись:
– Дык ить вы же сами ему приказывали… вот он и это…
– Кому приказывал?! Что?! Где?! – Плюнув, я бросился туда, откуда еще доносились слабеющие взвизги. Стрельцы припустили следом.
– Не извольте гневаться, батюшка сыскной воевода! Нам же приказ ваш слово в слово передали… Дмитрию дьяка задержанного вручить, чтоб водой обливал. А Лыков с Потаповым к государю грамотку вашу понесли. Ну, мы как есть все исполнили…
– Митька-а-а!
На заднем дворе, облокотясь на колодезный сруб, стоял этот старатель и напряженно вглядывался внутрь. В его кулаке был зажат обрывок мокрой веревки… Я застонал. – Никита Иванович, я ж как лучше хотел. Думаю, что ж зря землю мочить – и лужа будет, и Филимон Митрофанович домой весь в грязи пойдет. Вот и сунул его в бадеечку… Он не спорил, не в сознании был. Два раза макнул, чую, хорошо… Кричи-и-и-т! В себя пришел, значит… Я его вежливо так наверх тяну, а веревка-то возьми да и оборвись.
– Где дьяк?! – обомлел я.
– Тама он… – Митяй честно ткнул пальцем в темную пасть колодца, – самого не видать, но вроде притих… Тока пузыри пущает, и то иногда…
– У-у-у-я-я-а-а-й-е-мое!!! – взвыл я, лихорадочно стаскивая с себя китель. – Веревку мне, живо!
Стрельцы доставили ее мигом, пока я возился с сапогами. Зажав свободный конец зубами, я с головой бухнул в ледяную воду. Митьку проклинал на чем свет стоит… Единственный плюс – то, что почти сразу же сел на шею утопающего гражданина Груздева. Вроде он еще как-то булькал. Я обвязал тощее тело веревкой под мышки, затянул два узла и громко приказал тащить. В шесть рук дьяка вздернули наверх, как пескаря из зеленой речушки. Меня вынимали вторым заходом. Естественно, обоих сразу в баню. Распарив все кости, мне с трудом удалось избавиться от чувства лютого, звериного холода. Уходить не хотелось, будь моя воля, я там бы и уснул. Но Яга силком загнала меня в терем, заставила выпить граненый стакан крепчайшей настойки на кедровых орешках и только после этого отправила наверх в постель. Подобной процедуре был подвергнут и несчастный дьяк. Правда, уложили его в сенях на лавке, но бабка дала грубияну такую дозу снотворного, что он рухнул, так и не успев высказаться до конца. Ничего, завтра вспомнит, добавит…
Ночь выдалась совершенно сумасшедшая! Во-первых, меня (да и практически всех, кроме дьяка) трижды будил петух. С чего?! Ему же положено кукарекать на рассвете, а этот пернатый гад, притворяющийся домашней птицей, вопил ни с того ни с сего в ночь-полночь без всякого логического объяснения. Один раз можно было бы понять и простить, но три! По-моему, в отделении не осталось никого, кто бы не возжелал его смерти. Во-вторых, ночной дозор объявил, что видали в городе привидение. Все в белом, мычит зловеще и все по куширям прячется. Я не поверил. Но под самое утро, на смене стражи, привидение изловили околачивающимся у нашего забора. Я его спросонья и не разглядел, так, мутное белесое пятно квадратной формы… Вроде ребята сунули эту плесень в поруб, до выяснения. В-третьих, в предрассветном мареве ко мне под окошко приперся черт! Ему, видите ли, надо спешно посмотреть, как я орех под кружками прячу. Нет, он и сам почти все понял, но дополнительная консультация не повредит… Представьте теперь, с какой головой я спускался утром на завтрак! Если бы не бабка с ее волшебными настойками… Глотать я еще кое-как мог, но заговорил гораздо позднее… Яга не торопила:
– Вот бульончику еще. Уж ты покушай, покушай, не побрезгуй. Ох, силы небесные, да рази ж можно в три дня на одного человека столько всякого валить… Никаких нервов не хватит! Кушай, Никитушка, вот кашки еще, не огорчай старуху…
– Спаси… апчхи!… бо… Я же столько не съем!
– Али невкусно? – поразилась бабка.
– Наоборот… апчхи! Слишком вкусно, я оторваться не могу, а… а… апчхи! А в результате лопну!
– Будь здоров! Чтой-то не нравится мне, как ты чихаешь… Вот сейчас еще одну настоечку выпьешь, авось чих к обеду и пройдет.
– Да ниче… апчхи!… го такого страшного… – вяло отмахнулся я, а потом все-таки полез за носовым платком. – Просто перекупался вчера, вода в колодце неподогретая, ну и ночь са… а-апчхи!… сами знаете, не выспался толком…
– Чих – не болезнь! Будь здоров, – философски, со знанием дела отметила Яга, смешивая две жидкости в серебряной рюмочке. – А все одно – штука пренеприятная… Посему лечить ее надо вовремя и по науке. Чихающий милиционер тока сострадания достоин, а уважение к его погонам с кажным чихом колеблется. На-кась!
Я выпил без брыканий. У бабульки все травные настойки на спирту, но захмелеть с них не удавалось еще никому. Видимо, все-таки лекарство. Покончив с завтраком, я вспомнил о вчерашнем допросе и поинтересовался, где дьяк.
– Да выперла я его, – хмыкнула Яга, – храпел на все сени, аж Митенька заворочался. Думала, разбудит мальчонку… Ан нет! Митя сам ему такими трелями через нос ответствовал, что от храпака их совместного едва ли дверь с петель не сорвалась… Так что, как зорька занялась, я не поленилась, сама дьяка за химок приподняла да во двор и вытолкала. Нам он пока без надобности…
– Это правильно, – важно согласился я. – Бабуль, а где те стрельцы, что царю мое письмо относили?
– Отдыхают небось… Их смена вчерась закончилась. Послание Гороху они вручили, Ксюшку Сухареву предупредить успели, обязалась с утра тебя ждать. Вроде все путем, как и…
В горницу без стука влетел красный Митяй, рухнул перед нами на колени:
– Беда, батюшка участковый! Стрельцы царские за тобой пожаловали.
