Морф - Клименко Анна (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
С первыми лучами солнца я остановилась у замкового рва. Он был глубок, и, вероятно, когда-то здесь даже была вода, но сейчас о тех счастливых временах напоминала только взявшаяся коркой и растрескавшаяся грязь на дне. Стараясь держаться в тени деревьев, я прошлась вдоль рва, пытаясь высмотреть охрану на замковой стене — безрезультатно. Все было тихо и пусто, но при этом мост оставался поднят.
«Не ошибся ли Хаэлли, когда указал на этот замок?» — мелькнула заполошная мысль, — «а вдруг надо было идти в противоположную сторону? А вдруг… именно туда, в правильном направлении, он и пошел, отделавшись от меня?»
Я тряхнула головой. И сказала вслух, стараясь, чтобы голос звучал убедительно:
— Безусловно, Хаэлли мог замыслить нечто подобное. Но будет правильным убедиться в том, что замок действительно пуст. А поэтому, Ирбис Валле, ты сейчас будешь вести себя как настоящее умертвие, кровожадное и хитрое. Ты переберешься через пустой ров и перелезешь через стену — благо, что она изрядно потрепана жизнью и тебе есть, за что зацепиться своими когтями.
Сказано — сделано. Уподобившись ящерице, я сползла на дно рва, и точно также, используя каждый выступ, забралась на стену. Первое впечатление оказалось верным: замок был так же пуст и безжизнен, как и клочок чужого мира, названный приграничьем. Никого. Ни людей, ни чудовищ.
За стеной я увидела еще одно кольцо стен, ворота были старательно закрыты.
Стоп. Запертые ворота в совершенно пустом замке? Какой смысл, да и кто бы стал их запирать, покидая цитадель навсегда?
Я почувствовала, как все тело покрылось «гусиной кожей». Охр. Да ведь морфы могут преспокойно наблюдать за мной, а я вот так преспокойно рассиживаюсь на стене?
Руки сами собой разжались, и я съехала вниз, удачно приземлившись на ноги. Морфы, конечно, заперли ворота — но ведь они не ждут такое существо, как я?
Царапая когтями известняковые глыбы, я вскарабкалась на гребень внутренней стены, оглядела двор: здесь было так же пустынно, как и повсюду, но — внимание! — вход в главную башню, квадратный и приземистый донжон, был старательно закрыт, и это заставило меня призадуматься.
Мне, охр побери, не выломать многопудовые двери, обитые позеленевшей бронзой. К несчастью, я не могу превратиться в дым — а потому вряд ли смогу протиснуться в одну из бойниц. Вид последних, кстати, весьма красноречиво говорил о том, что донжон использовался исключительно по назначению: никто не попытался его перестроить, сделав дворцом, никто не пробовал прорубить большие и светлые окна. Нет, этот донжон угрюмо взирал на мир сквозь узкие щели настоящих бойниц, и наверняка в свое время выдержал не одну осаду… Если оно, конечно, здесь было, это прошлое.
И тут меня осенило. Конечно, я не смогу просочиться в бойницу, но наверняка башня пронизана вентиляционными ходами и печными трубами! На душе сделалось тоскливо: мне предстояло забраться, похоже, на самый верх башни, и уже оттуда попробовать проникнуть в логово морфов. Мысленно закатав рукава, я подошла к стене и, вцепившись в обветшалую кладку, полезла. Я могла упасть и переломать себе кости, но умертвия не знают усталости, а лишняя поломанная кость уже особо не навредит… Кажется, у меня все-таки были шансы попасть внутрь.
***
…Наверное, он сам был во всем виноват. Может быть, он зря вскрыл грудную клетку убитой девушки и вложил в разрез, под сердце, кусок шаманьего камня. Испугался тогда, что единственный во всем Веранту настоящий человек погиб так глупо и преждевременно. За это она его возненавидела, а потом и наказала, вышив талисман. Нельзя тревожить покой мертвых.
Ибо талисман Ирбис Валле оказался самым худшим наказанием из всех, какие только можно вообразить: подчиняясь воле своей создательницы, он попросту не давал Шерхему умереть, раз за разом выдергивая из спасительного забытья, затягивая раны, заставляя новую кожу стремительно нарастать вместо содранной. Если бы не талисман, все оказалось бы значительно проще. И легче. Но руки оставались растянутыми на цепях, и сорвать с шеи проклятый талисман было невозможно.
Твари, конечно же, быстро догадались о роли маленького вышитого кулона на шее пленника. Это их изрядно позабавило, они смеялись и хлопали в ладоши как дети. Да, впрочем, они и были детьми, невинными и совершенно безжалостными.
…А потом, после очередного беспамятства, он открыл глаза и увидел, что на противоположной стене растянут худенький парнишка. Он был раздет до пояса, острый подбородок уткнулся в худую, но крепкую грудь.
«Зачем это?» — вяло подумал Шерхем, — «зачем им какой-то мальчик?»
— Посмотри, посмотри на него внимательно, — тварь в облике девочки привстала на цыпочки и зашептала в лицо, — неужели память уже изменяет тебе, Шерхем Айлан Виаро?
Она нетерпеливо пощелкала пальцами, мальчик в белом подошел к новому пленнику и резким движением поднял его голову. Пляшущий свет факела осветил бескровные губы, твердые черты лица, густые черные брови… Шерхем не поверил своим глазам.
— Зачем… вам сын Штойца?!! Кажется, меня вам вполне довольно!
— Но почему мы должны довольствоваться меньшим, если теперь у нас есть все? — хором ответили дети.
— Я наказан достаточно, — прошептал Шерхем, — Арнис мертв, вы его убили. Отпустите мальчишку.
— Теперь у нас есть все, — загадочно повторила девочка.
Ее тонкие холодные пальцы нежно коснулись щеки Шерхема, и он с трудом удержался от соблазна вцепиться в ее детскую руку зубами. Укусить бы он ее все равно не успел, а становиться еще и шутом для морфов — увольте, не хотелось.
— В твоих воспоминаниях мы видели, что ты тосковал по потерянному сыну, — сказал морф, — но людская дружба странна и непонятна для нас. Твой ребенок попал к твоему другу некроманту, и, вырастив его, он ни словом не обмолвился о том, что твой сын стал его. Что, молчишь? Мы чувствуем твой страх, лекарь. Мы видим, что этот страх хуже самых жестоких пыток, и мы довольны. К чему довольствоваться меньшим, если можно получить все?
Ох, как же они были правы, сукины дети. Он взглянул на паренька, безвольно обвисшего в цепях, и по сердцу словно ножом резануло. А что, если… Боль, собравшись в узел под ребрами, вдруг полыхнула так жарко и остро, что несколько мгновений Шерхем даже не мог дышать. Потом в игру вступил проклятый талисман, вытягивая силой магии отказавшее вдруг сердце, и он в который раз подумал, что Ирбис Валле, даря спасение, обрекла на вечные муки.
— Это ложь, — с трудом ворочая языком, выдавил Шерхем.
— Ложь? К чему нам тебе лгать, человек?
Кажется, это сказала девочка, но он уже не был ни в чем уверен. Перед глазами стоял годовалый щекастый карапуз. Сколько лет твоему сыну, Арнис? У карапуза были черные, как смоль, волосики и темные глаза. Он хохотал и хватался за белый накрахмаленный воротник молодого папаши, начинающего лекаря. Потолок камеры закружился над головой, стены закачались, словно палуба корабля во время шторма. Все размазывалось, оплывало восковой свечой, оставленной чересчур близко к огню — и неподвижным оставался только юноша, прикованный к стене.
В какой-то момент он открыл глаза, непонимающе огляделся и прошептал одно-единственное слово:
— Отец.
— Вот видишь, он это тоже знает, — сказал морф, — и он узнал это еще раньше, чем ты, но чуть позже, чем мы.
— Отпустите его, — прошептал Шерхем, — делайте со мной все, что хотите, но только… Пусть он уйдет.
— Как трогательно, — девочка хихикнула, — а мы как раз подумали, что гораздо веселее будет разделать его у тебя на глазах.
— Нет!
Его крик отразился от низких сводов подземелья. Шерхем дернулся в цепях раз, другой…
— О, да, — сказал мальчик, и кончиком языка облизнул губы, — да.
Его маленькая рука начала изменять очертания, белая кожа сползала, обнажая конечность, похожую на клешню краба, усеянную мелкими шипами. Кое-где блестели желтые капли яда.
Глаза Гверфина округлились, он побледнел, вжался в стену, одновременно пытаясь освободиться — но только ободрал до крови запястья.
