Рассказы (ЛП) - Литтл Бентли (читать книги TXT) 📗
И он танцевал.
Я застыл в двери, словно к месту прирос. За все прошедшие годы он ни капельки не переменился. Те же волосы, лицо без морщин, даже одет был вроде бы так же, как тогда. Подпрыгивая и вертясь на месте, он узнал меня.
— Я знал, что ты придешь! — радостно воскликнул он.
Мне было страшно на него смотреть. Не только потому, что он не постарел, но и от того, как он танцевал, из-за самих его движений. В том, как болтались его руки, была самозабвенная бесшабашность, хаотическая свобода, которой я никогда в своем отце не замечал. Но не только она. Он неправильно двигался, танцевал не так, как принято: какая-то стихийная, пугающая хореография, какой вообще не должно было существовать. Вот что привело меня в неописуемый ужас!
Лиз Нгуен, как я теперь разглядел, тоже была там и тоже вытворяла нечто пугающее, противоестественное, опровергавшее все, во что я верил. Моя реакция казалась бессмысленной — ведь это был всего лишь танец, — тем не менее я не вру, описывая свои чувства. То, что она выделывала, доводило до крайности то, что она позволяла себе в прошлый раз, когда разогнала остальных танцоров. Это был какой-то нечестивый, мерзкий танец, сопровождаемый улыбкой — ужасающей улыбкой. Как и мой отец, она не повзрослела, оставшись той же семнадцатилетней девушкой, какой была на празднике Сэди Хокинс почти десять лет назад.
Я ждал, что отец скажет мне что-то еще. Мы ведь не виделись с тех пор, как мне было 10 лет, и он, конечно, хотел попросить у меня прощения или признаться, что очень по мне соскучился, что любит меня, что…
Если бы!
Вместо этого он продолжал свой нескончаемый устрашающий танец, даже не глядя в мою сторону.
Как давно это продолжается? Десятилетия? С тех пор, как прозвучали его последние обращенные ко мне слова: «В комнате я исполняю танец»? Тогда можно было подумать, что он давно этим занимается. Как давно — и как часто? Выходит, это не прекращалось с тех пор, как он нас оставил? Он совершенно не постарел. И это все, чем он занят? Он хоть когда-нибудь останавливается? Как насчет сна? И еды?
А он знай себе танцевал, и это зрелище выводило из себя, бесило. Я хотел, чтобы он перестал, чтобы отреагировал на мое присутствие, обнял меня, пожал мне руку, хотя бы прекратил свое нелепое дерганье…
Но он и не думал останавливаться. Мне уже хотелось, чтобы он оступился и упал, раз не было другого способа положить этому конец. Или, еще лучше, свалился с сердечным приступом, схватившись за грудь.
Я желал ему смерти!
Лиз Нгуен продолжала собственный танец, остальные малевали картины, бренчали на музыкальных инструментах, произносили речи. Все были погружены в свои навязчивые занятия.
Рядом со мной возникла та самая непривлекательная особа, которая накалякала на моей ладони этот адрес, — я не заметил, откуда она взялась.
— В комнате, — проговорила она шепотом, — ты можешь убить своего отца.
Отец все танцевал. После приветствия он не сказал мне ни единого словечка, и я ненавидел его за это. Я впервые заметил нечто длинное, похожее на копье, прислоненное к стене справа от меня.
«В комнате ты можешь убить своего отца».
У меня не было намерения его убивать. Привлечь его внимание — вот и все, чего мне хотелось. Я только хотел, чтобы он перестал. Но, взяв копье — всего лишь, чтобы ткнуть его и принудить прекратить этот изматывающий танец, — я сильно, как бейсбольной битой, ударил его по ногам. Несколько секунд назад я хотел только остановить его, а теперь у меня появилось желание сломать ему ноги, и я ужаснулся чувству удовлетворения, которое появилось у меня от его падения. Он распластался на грязном деревянном полу, и я, не дав ему встать, со всей силой ударил его копьем по ногам наотмашь, как палкой. Я наносил удар за ударом, потом перенес удары на его руки, потом на голову. И он умер.
Никто не обратил на это внимания, никому не было до этого дела. Художник знай себе рисовал, Лиз танцевала, все продолжали те свои дела, за которыми я их застал, войдя, как будто ничего не произошло.
Взмокший, тяжело дыша, я швырнул копье на пол.
Женщина со стоянки все еще стояла рядом со мной и указывала на письменный стол у дальней стены, едва видимый в полумраке.
— В комнате ты можешь написать свой рассказ, — произнесла она.
Я выбежал вон. У меня ломило руки и грудь, легким не хватало воздуха, чтобы уберечь меня от обморока, однако я умудрился добежать до лифтовой площадки, ввалился в первый открывшийся лифт, выпал из холла на улицу. Там, согнувшись пополам и уперев руки в колени, я стал глубоко дышать, чтобы успокоиться. Я отказывался думать о происшедшем, о содеянном мною. Отдышавшись, я со всех ног помчался к повороту, потом по боковой улице к своей машине.
Доехав до округа Оранж, я покатил прямиком к своей сестре Кларе, надеясь, что у нее выходной, что она дома. Так и оказалось. По пути я кое-как пришел в себя, кондиционер в машине высушил мой пот, но я все еще не мог понять, что к чему, в голове царил хаос, и Клара почувствовала, что я не в себе.
— В чем дело? — тут же спросила она. — Что случилось?
— Отец! — выпалил я. — Я только что видел отца!
— Ты его видел? — Клара схватила меня за плечи. — Где? Как он выглядел? Ты спросил его, почему он пропал? Почему ни разу не звонил, даже открытки не прислал?
Я не знал, что ей ответить, не знал, что сказать.
— Ты говорил с ним? Что он делал?
Я глубоко вздохнул.
— В комнате, — сказал я, — он исполнял свой танец.
Ⓒ In the Room by Bentley Little, 2014
Ⓒ Аркадий Кабалкин, перевод, 2015
Новая жизнь старых вещей
«Новая жизнь старых вещей».
Таково название нашей компании, и оно как нельзя лучше отражает то, чем мы занимаемся.
Мы — платные охотники за содержимым мусорных бачков. Выискиваем игрушки чьего-нибудь детства, добываем украшения в старинном стиле, ходим по домам, где распродают утварь, перерываем автомобильные кладбища и магазины подержанных товаров ради брошенной вещи, принадлежавшей когда-то одному человеку, а теперь ставшей недостающим кусочком в головоломке счастья другого. Отличная работа, интересная, захватывающая. Одно удовольствие.
По крайней мере, так все начиналось.
В силу несерьезности нашего дела клиентура у нас всегда была особая: в основном богачи-бездельники с причудами и крупные киностудии. Большинство заказов приходит именно от студий: найти предметы старины для художников-декораторов и реквизиторских цехов, разыскать невообразимые объекты, необходимые режиссерам для воплощения визуальных фантазий. Вот со студии-то все беды и начались.
Мы бегали в поисках напольных ламп пятидесятых годов и обстановки для художественной мастерской, которые понадобились в одной из сцен драматической любовной истории, развивавшейся на протяжении нескольких десятилетий. Картину ставили в декорациях ультрамодного и беспрестанно меняющегося мира нью-йоркской богемы. Сроки поджимали. Тим Хендрикс, художник-постановщик, уже нашел все остальное, но режиссер картины, раздражительный британец с непомерным самолюбием, поклялся, что не допустит подтасовки в отношении даже малейшей детали. Вместо того чтобы разрешить реквизиторам смастерить пару ламп и мольбертов в стиле ретро, он нанял нас.
Режиссер дал неделю сроку, но исполнительный продюсер сообщил, с многозначительными подмигиваниями и похлопываниями по плечу, что студия не собирается нас разорять, даже если эти вещи вообще не найдутся. Похоже, он хотел проучить режиссера, используя нашу компанию, но для нас предоставить все предметы согласно контракту было делом профессиональной чести. Несмотря на то что разумность сроков, мягко говоря, вызывала сомнение, мы собирались успеть.
Состоялось совещание по вопросам стратегии, на котором Тони заявил, что пару месяцев назад видел уйму кичовых вещей в «Стране выгодных покупок», в пустыне за Ланкастером. Так что на следующий день после получения заказа мы с ним выехали в сторону Мохаве, оставив Кэрол и Симза держать оборону и обзванивать злачные места в Лос-Анджелесе.
