Семь Замков Морского Царя (Романы, рассказы) - Рэй Жан (читаемые книги читать .txt) 📗

Маленький доктор Эйб Берди отставил стакан, поднесенный к губам, и задумался, не понимая, как и почему к нему в голову пришла эта странная мысль.

По правде говоря, это была скорее реминисценция, воспоминание о когда-то прочитанной фразе, но почему оно пришло к нему в голову, почему проявилось так ясно, так отчетливо?

Он огляделся с видом человека, привыкшего к тому, что жизнь с каждым новым днем разочаровывает его все сильнее и сильнее.

Он находился в самом конце стола на банкете выпускников Оксфорда, где самые почетные места занимал, великий и могущественный, уже вошедший в легенду медицинский триумвират этой эпохи: Мак-Тейт, Росс и Джоспер.

«Магия…»

Странный лейтмотив снова прозвучал у него в голове, и именно в этот момент он заметил, что маленькие поросячьи глазки Мак-Тейта остановились на нем.

Через несколько секунд он отвел взгляд, после чего повернулся к своим громоздким соседям и шепнул им на ухо что-то, заставившее их рассмеяться.

Эйб Берди понял, что именно он был поводом для веселья, и ему не составило труда догадаться, что это был за повод.

Именно эта тройка обеспечила мрачную судьбу его доклада, представленного на ученом собрании, которое могло извлечь из темноты забвения его имя, имя скромного исследователя.

Темой доклада без особых претензий была болезнь Морвана [69] и странные капризы вегетативных расстройств нервной системы вообще. И Берди высказал очень скромное предположение о новых приемах лечения этой болезни, причем весьма простых.

«Что касается Берди, то пусть он довольствуется тем, что спит с самой красивой нищей Айслинггона!» — заявил Мак-Тейт на собрании.

«И пусть он продолжает лечить чесотку у жителей этого замечательного квартала!» — добавил Росс.

«И пусть он остается простофилей, так как ничем другим он никогда не был и быть не может. И пусть он оставит в покое болезнь Морвана, которая не сделала ему ничего плохого», — закончил Джоспер.

Эти слова передали Берди.

Действительно, его жена Мод хромала.

Он жил в убогом квартале Айслинггона, где повсюду встречается чесоточный клещ.

Благодаря болезни Морвана, его сестра стала паралитиком перед тем, как попасть на кладбище.

«Магия…»

Внезапно он понял — по крайней мере, частично — причину этой одержимости, разглядев ее в ПОРОСЯЧЬИХ ГЛАЗКАХ Мак-Тейта, ОГРОМНОМ БРЮХЕ Росса и ТОЛСТОЙ РОЖЕ Джоспера.

Ему показалось, что кто-то внутри него — пожалуй, он мог бы даже сказать, что это был голос — высказал свое одобрение. В тот же миг он подумал о своей скончавшейся сестре.

ЕЕ ЗВАЛИ ЦИРЦЕЯ.

Вернувшись домой, маленький доктор принялся копаться в картонках, заполненных книгами, принадлежавшими его сестре.

Цирцея Берди была странным существом. Закончив университет, она отправилась в Грецию, откуда вернулась через несколько лет с новым переводом Гомера, принесшим ей подлинную славу, а также с новой версией «Одиссеи».

Второй перевод был принят издателями только после серьезной переработки и больших сокращений. Эйб Берди внезапно вспомнил, что на одной из выброшенных страниц находилась фраза, таким странным образом застрявшая в его памяти.

«Магия…»

В этой фразе шла речь о волшебнице Цирцее, дочери Солнца, превратившей спутников Улисса в свиней.

Прокопавшись всю ночь в бумагах, Эйб отыскал эту страницу.

— Газеты пишут, что Скотленд Ярд и все полицейские Англии стоят на ушах, пытаясь обнаружить Мак-Тейта, Росса и Джоспера. Эта троица исчезла внезапно, как дым на ветру, — сказала Мод, отложив утреннюю газету.

Она встала и заняла свое обычное место у окна.

— Ах, Эйб! — весело воскликнула она, — подойди сюда, посмотри, какое замечательное приобретение сделал Саммер, наш мясник. В нашем меню можно ожидать изменения к лучшему!

Берди подошел к окну и увидел Саммера с двумя подручными; каждый из них держал на веревке огромную свинью, розовую и жирную.

— Если бы Цирцея оставалась с нами, она наверняка завязала бы дискуссию по схоластической диалектике на тему: «Что держит свинью, которую ведут на бойню: веревка, или человек?» Но я думаю только о котлетах или о жарком, которое получится в результате, — смеясь, сказала Мод.

— Саммерс говорил, что ему редко удавалось купить такую прекрасную свинью, — сказала Мод, ставя на стол блюдо с жарким несколькими днями позже. — Попробуй эту спинную часть, Эйб, ты никогда не пробовал более нежное мясо…

Она была права, но доктор только огромным усилием заставил себя проглотить кусочек.

Златка [70]

(Le bupreste)

Говорят, что вы считаетесь одним из лучших психиатров в Лондоне.

Некрасивое лицо доктора Чамли осветилось улыбкой. Нельзя сказать, что он страдал особой чувствительностью к подобным комплиментам, но в данный момент он был больше, чем обычно, расположен к доброжелательности, так как собирался выпить пятичасовой чай с прекрасной Джудит Флосс.

— Говорят? Это очень расплывчато и неопределенно, — ответил он, пребывая в прекрасном настроении. — Позвольте, я просмотрю вашу карточку… Здесь сказано…

— Бенжамин, Мастон Джонс, эсквайр. Коу Кросс, 57.

Чамли еще раз улыбнулся. Коу Кросс находится в Клеркенвелле, то есть в самом сердце Лондона, в двух шагах от Фаррингдон-стрит, где очень скоро, то есть в пять часов, он встретится с Джудит Флосс.

Он не торопился, записывая адрес, так как одновременно думал о красавице и оценивал свои шансы.

Смуглый, с большими глазами навыкате, с непослушной шевелюрой, с массивной фигурой, он был физически не очень привлекательным, и отдавал себе отчет в этом. Но он был богат и почти что знаменит, что на весах Афродиты было достаточно весомой характеристикой.

В соседней комнате пробили стенные часы.

У него было достаточно времени, и значительную часть его он мог посвятить клиенту до того, как направиться на Фаррингдон-стрит.

— А теперь скажите, на что мы жалуемся?

Чамли неоднократно констатировал, что эта формулировка, в которой он как бы связывал свою личность с личностью пациента, нравилась последнему и подталкивала его к откровенности.

— Кое-кто считает это даром, — ответил Джонс, — но я уверен, что это недостаток, несчастье, даже проклятье.

Чамли более внимательно посмотрел на сидевшего с противоположной стороны стола из красного дерева: человек среднего возраста, весьма обычный.

«Комплекс неполноценности, проявляющийся в тенденции к мании преследования в начальной стадии», — подумал он.

— Это трудно, очень трудно — сначала рассказать, а затем понять…

— Я знаю, — сказал уверенным тоном Чамли, — но вы должны рассматривать врача, тем более, психиатра, не столько как врача, но как исповедника.

— Или как того и другого одновременно, — как врача, который лечит, и как исповедника, который прощает, — быстро ответил клиент.

— Это очень хорошо сказано, — согласился Чамли. — А теперь поговорим, полностью доверяя друг другу.

— То, что овладевает мной — это сила, могущество, способность, — начал Мастон Джонс.

И Чамли второй раз отметил привычку пациента приводить одновременно по два, а то и по три термина, каждому из которых он придавал большое значение.

— Способность — к счастью, случайная, потому что в тот момент, когда у меня проявляется эта способность, я не могу использовать ее по своему желанию. Мое состояние начинается с легкой, но очень странной головной боли, тиканья маятника в ушах, ощущения сильной жары; затем я внезапно буквально вспыхиваю.

— Вот как? Вспыхиваете? Настоящим огнем?

— Да, зеленым огнем, который часто наблюдается во время грозы. Это потрясающе красиво и невероятно жутко!