Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Расскажите мне о Вячеславе, — прошу я.
Если человека, с которым я бродила по пляжу не существует, тогда… Тогда не существует ни меня, ни мужчины с лбом-прожектором, ни жвачки на картине.
И это хуже смерти.
— О Вячеславе? Нет-нет, его зовут Иволга Захар Игоревич.
Захар Игоревич.
Если это не совпадение, если весь мир не решил повеселиться за мой счет, если я действительно существую… Я вижу отца, погибшего десять лет назад. Вижу того, чьих фотографий у меня никогда не было.
И я вдруг вспоминаю, как изо дня в день искала папу, а он, оказывается, жил на соседней улице. Так близко, что можно дотянуться и прижаться лбом к его окну, подышать на стекло и написать: «спокойной ночи».
А еще я вспоминаю, что папа не замечал меня. И лишь однажды, на обочине, когда я умоляла его спасти ворона, — заметил. Как же я злилась, что он не узнавал в родинках на моем лбу свою и мамину!
Но это мелочи. Сейчас я плаваю на поверхности. Я — тонкая бензиновая пленка, и у меня не получается достигнуть дна. Там что-то прячется, я чувствую.
Алексей Евгеньевич обеспокоенно спрашивает:
— Вы в порядке?
— Извините, — сглатываю я. — У вас работает кто-нибудь по фамилии Рэу?
— О, эта семейка. Работают. Муж и жена, пенсионеры. А дочка их, Виктория, погибла вроде бы. — Алексей Евгеньевич щурится и облокачивается на спинку кресла. — Зачем они вам? Специальными часами интересуетесь?
— Можно и так сказать.
— Вы же понимаете, с чем имеете дело?
— Нет, — бессильно развожу руками я.
— Ну, теперь понимаете.
Я прокручиваю в голове разговор с бабушкой и дедушкой.
Высокая, высохшая заживо женщина, миниатюрная комната, скрипка… Дура. Какая же я дура! Я ведь бегала к ним в детстве. И они к нам тоже. Приносили яблоки, а мама пекла пирог. Пахло корицей.
Когда-нибудь ты вырастешь и приготовишь нам пирог сама.
Чтоб с яблоками. Обязательно с яблоками.
И с корицей — без нее никуда.
Последнее всегда прибавлял дедушка. Мы смеялись, уминая горячую выпечку.
Картинки загораются поочередно, как гирлянда на елке, и я пытаюсь запечатлеть их, сохранить в тайне от подрывника.
Поблагодарив Алексея Евгеньевича, я поднимаюсь и шагаю прочь. Здесь жила моя семья. Мама, папа, бабушка, дедушка. А я… Я чужая.
Клянусь, бабушка, я спеку пирог. Обязательно с корицей, без нее — никуда.
— Извините, — окликаю я вахтершу. — А вы давно работаете на этом заводе?
Она отрывает взгляд от кроссворда и отбрасывает ручку.
— Лет двадцать. А что?
— Вы не в курсе, что случилось с герром Шульцом? Из-за чего он погиб?
Вахтерша наклоняется ко мне и шепчет:
— Да девка одна его подставила, Торой звали. Упертая была, злая. Шульц не заслуживал такой смерти, хоть и натворил дел. А бедная Лидка потом места себе не находила, год ни с кем не разговаривала! Они с Шульцом любили друг друга, любили до безумия…
У меня перед глазами двоится, но я все же нахожу в себе силы и спрашиваю:
— Она живет в поселке у моря? Красится фиолетовой помадой? Занимается йогой?
— Да-да, — подтверждает вахтерша. — Она.
Я иду к выходу — на негнущихся ногах, как железный солдатик.
— Милочка, помоги отгадать. Подчинение разума чему-либо. Одиннадцать букв.
— Одержимость, — отвечаю я.
Эта старушка, обожающая кроссворды, даже не догадывается, что попала в точку. Мой разум давно подчинился и теперь тикает, тикает, тикает. Не дает мне уснуть. Отсчитывает секунды. Звенит вместо будильника. Но вот беда: его невозможно отключить.
Лидия молчит. Каменная, старая, как гнилая груша. Еще немного — и кресло впитает ее, проглотит. А я стою возле клетки и медлю. Мой вопрос, проклятый вопрос «Это правда?» повис в воздухе.
Гроза трется об мои ноги. Чувствует, что творится неладное.
— Твоя мать заслужила каждый удар. Я ненавидела ее, но… не убивала. Хотя с радостью сделала бы это, если бы меня не опередили. А теперь проваливай, Аня.
Лидия поджимает губы и вцепляется в ручки кресла. Мне страшно смотреть на нее, но и не смотреть я не могу. Гипноз, не иначе.
— Мама никогда бы…
— Проваливай!
Лидия подскакивает и надвигается на меня, как огромная туча. Гроза убегает от нас в кухню.
И я не выдерживаю. Срываюсь с места, несусь по темному коридору, по обожженному солнцем огороду, — дальше, дальше, лишь бы не видеть каменной Лидии. Лишь бы не чувствовать ее боль.
Ложь. Моя мама никогда бы.
Никогда.
Я листаю книгу Лидии всю ночь. Страницу за страницей, главу за главой. И вот на часах уже пять утра, но мне не спится. Заметки на полях, закладки, кляксы — все это выглядит, как история болезни шизофреника. Как моя история болезни.
Теперь я в курсе, что к каждому живому дому привязан призрак. Что часы — это их общее сердце.
Обожженные, не до конца сгоревшие дома — наполовину трупы. Мертвые ищут в них дверь, ведущую в никуда. Живые и одержимые своими желаниями — дверь, ведущую куда-то.
Но… какую дверь ищу я? Куда стремлюсь?
В никуда или куда-то?
Я до боли закусываю губу.
Следующая глава называется «Возврат душ».
Я вчитываюсь, силюсь разобрать кривой почерк на полях. Смысл предложений до меня доходит не сразу. А когда доходит, я леденею. Надо мной — наст, я в снегу, в ледяном гробу. Весны не будет. Весна отменяется.
Дома умеют будить мертвых, и, если этих тварей хорошо попросить, они подменят душу в здоровом теле на призрака. Постепенно поразят человека, как вирус. Умерший будет возвращаться медленно, по одной привычке в день. По одной болезни. По одной фобии.
Дом — настоящий Дед Мороз для одержимых. Но чтобы под елкой появилась заветная машинка на радиоуправлении, нужно хорошо себя вести. И подарить Деду Морозу кое-что взамен. Но чтобы оживить призрака, санки с двигателем и термобелье не подойдут. Он будет ждать особенный гостинец. А если не дождется — убьет того, кто загадал желание.
Кредит на выживание.
Вопрос на миллион: кого взять под залог?
Новая информация пульсирует в висках и горчит на языке. Скоро у меня будет интоксикация организма, слишком уж она ядовитая.
Два Павла.
Два мужа.
Две жизни.
А тело — одно.
Кого Илона взяла под залог? Какую дверь она ищет?
В никуда или куда-то?
Перед глазами — фотография Илоны с первым мужем, которая тут же сменяется снимком Ди. Почерневший подоконник и…
Мое полотенце.
Глава 29
Ди
ДО
Ди шла по проспекту. Со всех сторон ее толкали люди. Семь вечера в городе — время, когда лучше не гулять без надобности. Раздавят.
Но надобность была.
Причем — какая! Вчера, когда Ди фотографировала многоэтажки и пыльные трамваи, где-то совсем близко пробежала Тора. Ди заметила ее на снимке: съежившаяся, в длинном пальто, с футляром для скрипки. Она спешила на троллейбус, отъезжающий в пять минут восьмого.
Возможно, сегодня все повторится? Люди ведь часто повторяют одни и те же действия. Вплоть до количества шагов, выкуренных сигарет и слов-паразитов. Ди надеялась, что город приучил Тору к расписанию. Молилась, что приучил.
На остановке троллейбуса толпились люди, но среди них не было той, что носила с собой скрипку. Ди смотрела на вчерашний снимок и ругала себя за невнимательность. Она бы окликнула ее вчера и заставила бы объясниться, но…
Между старушками в потертых пуховиках мелькнула знакомая фигура. Еще пара рывков — и девушка в сером пальто скрылась бы в троллейбусе, но Ди схватила ее за локоть. Тора дернулась. Дурочка. Они ведь обе спасительницы. Обе умеют ловить.
Ди увлекла ее за собой. Вынырнув из толпы, они юркнули в подворотню. Полумрак отчерчивал лицо Торы неестественно остро и хлестко. Где-то далеко шумели люди.
— Почему ты прячешься? — Ди достала из кармана сигарету и зажигалку. Щелк — дым смешался с полумраком.
