Долбаные города (СИ) - Беляева Дария (читаем книги бесплатно TXT) 📗
— Вы не пойдете туда без меня, — сказал Леви.
— Ты не слишком хорошо выдерживаешь вид крови, так что прости. Это не я схватил припадок посреди кладбища.
— Макси, это могила. Могила Калева! Оставь ее в покое!
Я схватил пульт и включил телевизор на полную громкость, продолжив собираться.
— Нет, послушай меня!
— Нет уж, детка.
— В тебе вообще есть что-нибудь человеческое, Макси?!
— Мне говорили двое моих любовников, что мое сердце подобно золоту, но я не способен поделиться им с другими.
— Прекрати петь, это ужасно!
По телевизору показывали репортаж о гражданской войне в Либерии, где миротворцы Нового Мирового Порядка из чистого, комфортного западного мира стояли на страже спокойствия жителей, и я вспомнил статистику по поводу славных убийств и изнасилований, совершаемых нашими миротворцами по всему миру. Люди в бирюзовых касках, военные, которые убивают за мир во всем мире. Вот во что превращаются дети любви, когда не убьют в себе полицейского вовремя.
Значит так, там, где Новый Мировой Порядок еще не ведет войны, он ведет квази-войны, которые называет миром, как завещал Оруэлл. Новый Мировой Порядок, обладающий неизмеримо большим запасом ядерных боеголовок (о таком не могут мечтать Пакистан и Северная Корея, двое задротов на школьной вечеринке, которым остается смотреть вслед по-настоящему крутым парням), мог бы навязать свою волю практически любой стране.
Мог бы уничтожить любую страну. Но вместо этого мы ведем такие изматывающие войны. Это, безусловно, выгодно экономически. Война — это что-то вроде омолаживающего крема с токсичными компонентами. Может расправить ваши морщины, может заставить вашу кожу слезть, как у Фредди Крюгера. Все, в общем, имеет свой смысл. Пока есть внешний враг, работает военно-промышленный комплекс, а еще врагом так удобно пользоваться, чтобы манипулировать своим народом. Короче говоря, я знал все эти объяснения эпохи постправды, такие пространные и включающие в себя столько факторов, что их невозможно даже сосчитать.
Но что если есть кто-то большой, как земной шар, и такой голодный, а мы — только его тонтон-макуты. Франси Дювалье, кстати говоря, называл себя электрическим возбудителем душ. (Возбудитель душ? В каком нужно быть состоянии, чтобы убить двоих человек, а следом — себя?).
Я снова посмотрел на экран, показывали черную женщину, рыдающую над тем, что могло быть ее мужем, братом или сыном, однако им не осталось. На пыльной дороге растекалась лужа крови, и я видел осколки костей. Это даже не страшно, когда человек настолько непохож на человека, так сильно изувечен, что выходит из зловещей долины вниз, к ассоциациям с мясным магазином.
Но она так рыдала, большие капли, стекающие по ее эбонитово-черным щекам, отчего-то очень меня впечатлили, оператор взял отличный кадр. Странно, подумал я, что камера может так красиво представить совершенно реальное страдание. Внизу бегущей строкой плыла реклама вечернего реалити-шоу о талантливых детях, запертых в одном загородном доме. Анонс обещал интриги, ненависть и любовь среди двенадцатилетних.
— Макси!
Репортаж продолжался, на заднем плане слышались выстрелы, и корреспондент говорил о том, как Новый Мировой Порядок поддерживает спокойствие на грязных улицах Монровии. Как будто не было очевидно, кто спонсировал беспорядки. Такие тесные домики в трущобах, цветные зонтики, защищающие от солнца, грязные вывески магазинчиков, где перепродают гуманитарную помощь, выстрелы и мертвые люди, все это — наша работа. И чужая беда. Я подумал, что если стану журналистом, буду говорить правду.
А это значит — рано умру. Что, в какой-то мере, абсолютно нормально. Потому что правда такая штука, что ее не уничтожишь и не скроешь, она не сделана из мяса и костей. Но можно, конечно, провозгласить отказ от наследия позитивизма и объявить, что на все вопросы существуют только субъективные ответы, а в разрушенном Кабуле отгрохать пятизвездочный отель выше минаретов.
Эли помахал лопатой у меня перед носом.
— Все в порядке?
— Резонерствую, как будто я старый дед с метастазами в мозге. Хорошо, что не вслух. Знаешь, что я сделаю, когда вернусь из Афганистана или Колумбии?
— Прививки? И если вернешься, Макси, — сказал Леви.
— Устрою стендап шоу. Нельзя же думать обо всем этом так серьезно. Ни о чем нельзя думать так серьезно.
Я выхватил лопату у Эли и, закурив, пошел вниз. Папа снова сидел на кухне, на этот раз он делал чай, и я подумал, что миссис Гласс права. Это прогресс.
— Куда вы, мальчики?
— Раскопаем могилу Калева.
— Только не кури дома, хорошо, Макс?
Я не был уверен, что папа меня услышал, но, может быть, оно и было к лучшему. Я пожалел, что сейчас зима, и велосипед останется в стойле. Мы пошли к остановке. Леви на ходу застегивал куртку.
— Ребята, надо срочно передумать.
Эли пожал плечами.
— Но оттого, что мы передумаем, Калев не вернется.
Он вдруг широко улыбнулся и напомнил мне совершенно обычного себя.
— Калев бы не обиделся. Он бы порадовался, что мы не хотим забыть.
— А мы не хотим забыть? — спросил Леви.
В автобусе мы ехали молча, я крутил в руках лопату, а Леви сосредоточенно играл во что-то на телефоне, закусив губу. Эли смотрел в окно, на проплывающие мимо желтоглазые домики. Он думал о моих желтоглазых богах, я готов был поставить на это.
Когда мы вышли на остановке, Леви сказал:
— Никогда бы не поверил, что я окажусь здесь снова.
— Однажды окажешься, — сказал я. — Довольно скоро с твоими-то выходными данными.
Калитка на этот раз проскрипела пронзительнее.
— А как мы это объясним, если нас запалят?
— Скажем, что я — некрофил, а вы пытались меня отговорить.
Дорога до могилы Калева на этот раз показалась мне короче. Леви в течение всего пути отговаривал нас, и мне пришлось пойти быстрее. У старого дерева я увидел тени, редкие фонари не дали мне опознать их сразу. Зато я услышал голос Саула:
— Неа, это не прикол. Просто я еще особо никого не знаю.
И я понял: он хочет забрать моего мертвого друга, моего желтоглазого бога и мою сенсацию.
— О, — сказал я. — Чокнутые. Эли, ты же хотел с ними познакомиться?
Они стояли вокруг Саула, словно он был телеевангелист, соизволивший раздать автографы. На Лии была такая короткая юбка, что я видел покрасневшие от холода коленки под тонкими колготками. Вирсавия курила, а Рафаэль стоял, сложив руки на груди, он явно был недоволен своим так называемым братом.
Долбаный Саул притащил сюда всех чокнутых. И это, в какой-то степени, было даже хорошо.
— Привет! — крикнул я. — Пришли ловить призраков, малыши?
Вирсавия затушила сигарету о ствол дерева и вышла вперед, под свет фонарей. Она казалась инопланетно красивой со своими космическими пучками и блестящими губами. Вирсавия улыбнулась, и я увидел, как сверкнули ее зубы.
— Саул сказал, вы видели кровь. Много крови.
Язычок Вирсавии скользнул по губам.
— А сейчас ее нет? — спросил я.
— Нет, — сказал Рафаэль. — Только спираль какая-то.
Он направил луч фонаря в мою сторону, и я зажмурился.
— Ладно-ладно, отличная демонстрация того, как ты ощущаешь себя, когда с тобой кто-нибудь заговаривает.
Над нами сияла полная луна, и я подумал: отличное время для того, чтобы копать могилы, хорошее начало для истории, которая станет основой для аттракциона под названием «комната ужасов».
Лия стояла дальше всех. Она пинала дерево ногами в тяжелых ботинках, чтобы согреться.
— Надеюсь, вы не соврали, — сказала она, когда мы проходили мимо. Тон был угрожающий, и я хотел что-нибудь заявить, но Эли помахал ей рукой.
— Привет. Приятно познакомиться. И со всеми вами тоже. Я — Эли! Вам, наверное, обо мне рассказывали.
— Неа, — сказал Саул. — Но я недавно в клубе.
— Нет, — сказал Рафаэль.
— Никогда о тебе не слышала, — добавила Вирсавия.
Лия только покачала головой.
— Извини, Эли, — сказал Леви. — Просто там мы, в основном, обсуждаем проблемы.
