Долбаные города (СИ) - Беляева Дария (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Искусство, возбуждение и рейтинги строятся по одному и тому же принципу, подумал я, да так собой восхитился, что достал собственный телефон, принялся снимать. Я рассказал о своем сне, а затем о спиралях, но так, словно бы история с ними тоже произошла в моей голове, а не в реальности.
— Сегодня, кроме лайков, жажду еще и ссылок на всякие разные веселые теории заговора по поводу спиралей! Может быть, вы лично знаете какого-нибудь масона, который провел ребрендинг в своей ложе? Вперед, шизофреники, ваш час настал! Те же, кто не в курсе, о чем я говорю, что за трупы, какие спиральки, и кто такой Калев Джонс, во-первых: проснитесь, а во-вторых ссылка на мое первое видео с подробным разъяснением ситуации в описании!
Это было прикольно, описания еще не было, и видео, по сути, еще не было, я говорил о том, что случится в будущем.
— Пока-пока-пока, — сказал я, и выключил запись, потому что увидел, как к остановке подъезжает машина матери Леви. Ни мой, весьма громкий, голос, ни шум, его не разбудили.
Подкаст: Ложись! Бойня в школе Ахет-Атона!
Мамаша Леви, хоть и работала психотерапевтом, допустила все возможные ошибки в воспитании сына. Она щебетала над ним заботливой птичкой, а то, как она перекрывала ему кислород своей гиперопекой, почти было похоже на эротическую игру. Леви был маменькин сынок, отчаявшийся контролировать что-либо, и потому контролировавший исключительно свое тело. Надо сказать, какое-то время я был убежден, что мама Леви воспитала его таким образом для того, чтобы написать, наконец, свою диссертацию.
А потом моя собственная мама рассказала мне странную историю, и я подумал, что, может быть, некоторые люди просто не могут выдержать этой ответственности. Ну, знаете, привести в этот мир новое, чтоб его, существо и смотреть, что с ним будет дальше.
Нужно быть, по моему мнению, абсолютно бесчувственным человеком, чтобы сознательно решиться завести детей.
В общем, мама мне сказала, что в роддоме она скучала (эпидуральная анестезия, и дорогая клиника, оплаченная родителями, с которыми она тогда еще не рассорилась окончательно, и спутниковое телевидение, и все дела), пока ей не принесли меня. То есть, она, конечно, уже видела, в первый раз, вот (тут она долго мялась, чтобы не сказать что-то вроде "когда тебя вытащили из меня, лягушоночек"), но тогда не рассмотрела. А теперь взяла меня на руки, и я так на нее посмотрел, очень серьезно (мама клялась, что это было в первый и последний раз), и она вдруг поняла, что должна сделать меня счастливым.
— Это окситоцин, — сказал я. — Он так делает.
— Неа, — ответила мама, чмокнув меня и оставив на моей щеке след фиолетовой помады. — Я просто поняла, что привела тебя сюда, в этот мир. Ты был такой серьезный, словно мне не доверял.
— Я был прав?
Мама пожала плечами, она собирала кисти в тубус.
— Ты был настоящей лапушкой, моя лягушечка. И я подумала, что отдам за этого малыша все на свете. Я так испугалась, и так обрадовалась. Правда, потом меня отпустило. Ты спал только на руках, представляешь? Мы с папой держали тебя по очереди. Ну, знаешь, у меня постродовая депрессия, у него — просто депрессия. Я правда думала, что мы закончимся к твоему первому дню рожденья.
Я поднял большой палец.
— Но я люблю тебя, лягушонок. О, слышал бы ты, какой ор ты поднимал, когда я пыталась уложить тебя в кроватку! Просто жесть, я даже писала на форумах, что хотела выкинуть тебя в окно.
— Расскажу это своему терапевту.
Я любил маму со всеми ее подростковыми словечками, кисточками, маленькими татуировками и детскими гримасами. И я знал, что мама любила меня. Наверное, так и должно было быть. У мамашки Леви окситоциновая фаза затянулась. Может быть, Леви исправно спал по ночам, или был какой-то особенно трогательный малыш, или слишком часто болел, но восторг и ужас молодой матери так и не оставили ее. В общем, она слишком серьезно отнеслась к этой миссии. Леви закрывал дверь перед носом своей мамки, орал на нее, уходил из дома со скандалами (но обязательно возвращался до темноты), однако как только Леви чувствовал некоторое беспокойство, он тут же мчался потреблять мамины любовь и заботу. Словом, если верить моему психотерапевту, эту стадию Леви должен был пройти в три года. Опоздав на одиннадцать лет, Леви только начинал делать первые самостоятельные шаги в этом сложном мире.
И его мама была от этого в ужасе. Просто она еще не слышала моих о ней шуток.
Пожалуй, я бы правда с радостью проделал с миссис Гласс все, о чем говорил. Она была маленькая симпатяжка с нежными, большими глазами и классными большими сиськами, так что однозначно, в каждой шутке была доля горькой правды. Миссис Гласс одевалась очень скромно, застегивала под горло длинные платья, с которыми опоздала больше, чем на полвека, много курила, и в чертах ее лица так хорошо угадывались черты Леви, они даже пугались и злились одинаково. Вот и сейчас миссис Гласс кинулась к Леви, и я подумал, что абсолютно так же Леви смотрел на кровь в пульсирующей спирали.
Какой интересный, если вдуматься, символизм.
— Макси! Помоги мне!
В зубах у миссис Гласс была зажата сигарета, так что реплика вышла не очень внятной, зато навела меня на мысли о минете.
— Здравствуйте, миссис Гласс, я...
— Одно слово, и ты остаешься здесь.
Я посмотрел на Леви с тоской и волнением, решил что здесь я точно не останусь. Мы погрузили Леви в машину, он пробормотал пару раз "ма", так что не было понятно, это первый слог моего имени или призыв его матери.
— Можно я сяду с вами на переднее сиденье?
Миссис Гласс выбросила сигарету, покачала головой.
— Нет, прости.
Самообладание к ней уже вернулось, но я видел, что пальцы ее все еще подрагивают. Вот это самообладание. Хорошо, что она выбрала работу с людьми, а не с мелкими деталями. Вроде члена папки Леви. Я устроился на заднем сидении, и Леви, широко зевнув, положил голову мне на колени. Теперь он мог крепко заснуть.
— Почему вы вообще вышли так рано? Еще полчаса до начала занятий.
— Потому что нам не спалось, — ответил я. — Всю ночь думал о вас, и...
— Макс! Расскажи мне все с самого начала.
— О моих эротических фантазиях?
— О том, что случилось с Леви.
Я вздохнул, самым скучным голосом рассказал самую скучную историю, исключив из нее кладбище, кровоточащие спирали и Саула с его любимым цветком. Миссис Гласс слышала такое уже много раз, но кивала с неизменным взволнованным интересом. Она склонилась к прикуривателю, зажав в зубках еще одну сигарету.
— Как думаете, я заслуживаю небольшой награды за то, что я за ним присмотрел?
— А ты бы оставил его совсем одного?
— Никогда, вы же знаете.
Я послал ей воздушный поцелуй, и миссис Гласс взглянула в зеркало заднего вида с усталым раздражением.
— Макс, это совершенно невыносимо.
— Неправда. Вы же знаете, что я никогда не сделаю вам больно, солнышко.
— Не смей называть меня солнышком.
— Вы моя прекрасная дама! У нас куртуазный роман! Ваш муж — мой феодал, раз уж он здесь мэр. Я ничего от вас не хочу, только локон ваших волос, желательно не с головы...
Она затормозила у обочины.
— Выходи из машины, Макс.
— Простите, иногда я не могу себя контролировать. Вам же это знакомо?
— Что?
— Я имею в виду, вы психотерапевт, а я псих, и вы должны были встречаться с подобными случаями.
— Никогда я не видела ребенка более наглого и развязного.
— Я уже почти не ребенок.
Я знал, что миссис Гласс любит меня. Не по ночам и ртом, как я бы того хотел, но кое-что лучше, чем ничего вовсе. Она знала, что я заботливый друг, и этого ей было достаточно, чтобы терпеть мои комментарии по поводу ее лифчиков.
— Ладно, — сказал я. — Просто я завидую Леви, мне не хватает материнской любви.
Миссис Гласс слабо улыбнулась, мысли о Леви всегда вызывали у нее мечтательную нежность, и ее улыбка была до смешного похожа на улыбку Леви.
