Столкновение миров - Кинг Стивен (читать книги полные TXT) 📗

В кабинете директора мистер Дафри обсуждал возможность исключения из школы мальчика по имени Джордж Хатфилд за жульничество с его гневным (но богатым) отцом, когда колокола начали вызванивать свою мелодию во внеурочное время. Когда звон прекратился, мистер Дафри обнаружил, что он стоит на четвереньках, седые волосы нависали на глаза, а язык нервно облизывал губы. Хатфилд Старший стоял у двери почти раболепно, широко раскрыв глаза, с отвисшей челюстью, забыв о гневе от страхе. Мистер Дафри ползал на коленках и лаял, как собака.

Альберт Пузырь как раз перекусывал, когда зазвонили колокола. Он взглянул в окно, хмурясь так, как хмурятся люди, когда хотят вспомнить то, что вертится на кончике языка. Он передернул плечами и продолжил открывать коробочку с чипсами. Его мать только что передала их ему. Вдруг он застыл от ужаса. Его глаза расширились. Ему показалось, на какую-то долю секунды, которая, впрочем, длилась достаточно долго, что коробка наполнена пухлыми копошащимися червями.

Он потерял сознание.

Когда он очнулся и собрал достаточно мужества, чтобы снова заглянуть в коробку, он понял, что это была не более чем галлюцинация. Конечно! Что же еще? Но все равно эта галлюцинация имела огромную власть над ним в дальнейшем. Когда бы он ни открывал коробку с чипсами, конфетами, печеньем или леденцами, внутренним взором он всегда видел этих жирных существ. К весне Альберт потерял тридцать пять фунтов, играл в теннисной команде школы и даже добился успехов. Альберт бешено радовался. Впервые в жизни он почувствовал, что сможет выжить без материнской любви и заботы.

Все оглянулись, когда начали звонить колокола. Одни засмеялись, другие испугались, а некоторые разрыдались. Пара собак завыла где-то, и это было странно, потому что собаки не допускались на школьную территорию.

Звон колоколов не был запрограммирован заранее. Рассерженный смотритель проверил потом это. В директорских бумагах это событие было запечатлено, как неудачная шалость учащихся, настроенных на долгожданные Рождественские каникулы.

Мелодия, которую вызванивали колокола, была рождественской песней:

«Снова наступают счастливые дни».

Хотя сама она и считала себя слишком старой для того, чтобы забеременеть, менструация не пришла вовремя к матери Вулфа, где-то месяцев двенадцать назад во время Изменений. Три месяца назад она подарила жизнь тройняшкам — двум малышкам и одному малышу. Роды были тяжелыми. Сознание того, что одному из ее старших детей грозит смерть, ухудшали ее состояние. Она знала, что этот ребенок ушел в Другое Место, чтобы защитить стадо, и он умрет в Другом Месте, и она его больше никогда не увидит. Это было очень тяжело, и она страдала сильнее, чем просто от родовой боли.

И вот теперь, когда она спала рядом с малышами под полной луной, с улыбкой подтолкнула к себе нового малыша и стала вылизывать его. Во сне этот маленький Вулф обнял мать за шею и прижался щекой к ее оттянутой груди, и теперь они оба улыбались; в ее уме промелькнула человеческая мысль: «Господь велик и милосерден». И лунное сияние в этом замечательном мире, где все запахи были приятными, изливалось на них, когда они спали, обнявшись, рядом с близняшками-сестричками.

В городишке Гослин, штат Огайо, (неподалеку от Аманди и в тридцати милях южнее Колумбуса) человек по имени Бадди Паркинс чистил курятник. Он был в респираторе, защищавшем его от пыли, которую он поднимал своей метлой. В воздухе витал запах аммиака. От вони у него разболелась голова, ломило спину, потому что он был высокий, и приходилось сгибаться в три погибели в низеньком курятнике. «Все в мире важно», — мог сказать он, выполняя эту нудную работу. У него было три сына, но каждый из них был бесполезен, когда необходимо было почистить курятник. Единственно, что можно было сказать об этом, так это то, что он отжил свое, и…

«Малыш! Господи Боже мой! Тот малыш!»

Он неожиданно с ясностью и странной любовью вспомнил мальчика, назвавшегося Луисом Фарреном и объяснившего, что он направляется к своей тетке, Элен Воган в городок Баки Лейк. Мальчика, повернувшегося к Бадди, когда тот задал ему вопрос, не сбежал ли он. Лицо, повернувшееся к нему, сияло честной добротой и неожиданно поразительной красотой, которая напомнила Бадди сверкание радуги в конце бури и заката в конце дня, наполненного потом и тяжкой, но отлично сделанной работой.

Он выпрямился и так сильно ударился головой о притолоку, что слезы выступили у него на глазах… но он все равно улыбнулся. «О, Господи, этот мальчик ТАМ, он ТАМ», — подумал Бадди Паркинс, и, хотя он не имел ни малейшего представления о том, где это «там», его внезапно охватило теплое, нежное чувство приключений. Никогда после того, как он прочитал «Остров Сокровищ» в возрасте двенадцати лет и прикоснулся к девичьим грудям в возрасте четырнадцати, он не переживал такого полного, волнующего, теплого и нежного счастья. Он рассмеялся. Он упустил метлу и, пока куры испуганно жались по углам сарая, Бадди Паркинс отплясывал зажигательную джигу, смеясь под респиратором, напевая мелодию и прищелкивая пальцами.

— Он там! — сообщил курам Бадди Паркинс, продолжая смеяться. — Черт побери, он там, он все-таки добрался туда, он там, и он добыл его!

Позже он думал, что возможно, это зловоние курятника возымело на него подобное действие. «Это было не все, что было». На него снизошло какое-то откровение, но он не смог вспомнить, о чем оно было… это было, как у какого-то английского поэта, о котором рассказывал школьный учитель: приятель принял большую дозу опиума и начал писать поэму о неправдоподобном публичном доме, пока находился в трансе… а когда он вернулся на бренную землю, то не смог закончить ее.

«Похоже на это», — думал он, хотя и догадывался смутно, что это не так; и, хотя он и не мог вспомнить, что стало причиной его радости, никогда не забывал, как приходит счастье, о том сладком, нежном ощущении от прикосновения к великому приключению или от видения, пусть на какую-то секунду, прекрасного, ясно-белого света, сияющего всеми цветами радуги.

В старой песне Бобби Ларина поется: «Земля отхаркивает корни, одетые в грязные брюки и ботинки, отшвыривает их, отбрасывает…» Это была песня, которую с радостью подхватили дети бы округа Саюга, штат Индиана, если бы она не была так давно популярной, чтобы они могли услышать ее. Солнечный Дом пустовал только неделю, но уже стал местом детских забав и игр. Табличка с надписью «ПРОДАЕТСЯ» выглядела так, как будто простояла год, вместо девяти дней. И продавец недвижимости уже понизил один раз цену и подумывал о том, чтобы сделать это еще раз.

Но когда это случилось, ему уже не нужно было понижать цену. Когда начал падать первый снежок над Саюгой (и когда Джек Сойер прикасался к Талисману в двух тысячах миль отсюда), емкость с газом, стоявшая за кухней, взорвалась. Рабочий газовой компании, приезжавший за неделю до этого и откачавший весь газ из емкостей, мог поклясться в том, что можно было абсолютно безопасно забраться внутрь этих баков и подкурить там сигарету, но они все равно взорвались. Они рванули именно в тот момент, когда из «Оутлийской Пробки» вылетали на улицу стекла.

В мгновенье ока Солнечный Дом сгорел дотла.

«Можешь пропеть мне: „Аллилуйя“».

Во всех мирах нечто сдвинулось и заняло немного иное положение, как огромный зверь… но зверь в Понт Венути был под землей; он проснулся и зевал. И он не собирался засыпать еще семьдесят девять секунд, как отметил институт сейсмологии.

Землетрясение началось.

Глава 44

Землетрясение

Джеку потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что отель «Противостояние» сотрясается, распадаясь вокруг него на обломки. Он был удивлен. В каком-то смысле он не был ни в отеле, ни в Понт Венути, ни в округе Мендосино, ни в Американских Территориях, ни в других Территориях; но он был в них и в других бесконечных мирах в одно и то же время. Он был не просто в одном каком-то месте во всех этих мирах, а был в них повсюду, потому что был этими мирами. Кажется, Талисман был даже большим, чем думал его отец. Он был не просто центром всех возможных миров, а сам был этими мирами и пространством между ними.