Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота (СИ) - Дубинина Мария Александровна (чтение книг txt) 📗

— Она готова. Спрашивайте.

Мужчина с дальнего ряда робко поднял руку:

— Леони здесь?

Мадмуазель Камелия сжала перо и несколькими резкими грубыми движениями написала ответ. Ее помощник осторожно вынул листок из-под ее руки и прочитал вслух:

— "Да, дорогой".

Я услышал в тишине, как мужчина сдержанно всхлипнул:

— За что ты так со мной, с нашими детьми, Леони?

И снова медиум, не меняя позы и не совершая ни единого лишнего движения, нацарапала ответ.

— "Ты знаешь, дорогой. Он не виноват".

Осмелев, люди один раз другим стали задавать свои вопросы. Как поживает на небесах тетушка Шарлин, когда наступит конец света, как вразумить беспутного сынка и, что меня особенно поразило, куда вложить деньги. Духи знали ответы на все, но, на мой взгляд, ответы эти звучали несколько размыто. В них без труда можно было услышать то, что хочешь услышать, особенно, если уже сам для себя все давно решил. Очень скоро мне стало скучно. Автоматическое письмо не произвело особенного впечатления. Если уж на то пошло, медиумы говорящие выглядят куда более эффектно, чем медиумы пишущие.

— Мадмуазель Камелия устала, — торжественно возвестил ее ассистент. — Прошу вас, господа, проявите понимание. Общение с духами отнимает слишком много сил.

Гости начали подниматься, как вдруг медиум резко вскочила, опрокинув стул и высоким, совсем не похожим на ее собственный, голосом громко выкрикнула... мое имя!

— Джон! — ее английский оказался безупречен и слегка отдавал йоркширским акцентом. — Будь осторожен, Джон! Очень холодно, очень холодно!

Из-за ширмы мгновенно появилась женщина в форме горничной и увела едва держащуюся на ногах девушку. Ассистент торопливо извинялся перед публикой, а я же, не помня себя от гнева, устремился туда, куда уведи Камелию.

— Стойте! — Реджинальд схватил меня за локоть и удержал на месте. — Вы с ума сошли? Что на вас нашло?

К нам подошел взволнованный Лафонтен:

— Прошу прощения, господа, иногда общение с иным миром происходит... не по плану.

Я почти с ненавистью — чувством, слишком часто преследующим меня в последнее время — выпалил в его круглое холеное лицо:

— Вы зашли слишком далеко! Я никому не позволю глумиться над памятью Агаты, никому, слышите!

Этот едва заметный акцент и то, как она произносила мое имя. — все это было слишком личным, принадлежащим только мне и никому больше. Они посягнули на самое святое, что осталось в моей жизни. Боже, как я ненавидел их за это!

Кроуфорд обхватил меня за плечи, пытаясь удержать от глупостей, кои, по его мнению, я собирался совершить:

— Ну же, успокойтесь. Вы же не хотите стать посмешищем для всего Парижа?

На нас действительно смотрели. Искоса, осторожно, чтобы не выглядеть любопытными. Захотелось послать этих лягушатников к чертям, но я сдержался, исключительно ради Реджинальда, и это стоило мне большого труда.

— Идемте, — он потянул меня к выходу. — Сядем в экипаж и уедем, а утром вы мне все обстоятельно расскажете. Давайте, Джон, идемте.

Я бросил последний взгляд на ширму, за которой скрылась мошенница в черной вуали:

— Я пойду пешком. Кроуфорд, — я степенно кивнул. — Месье Лафонтен. Приятного вечера.

Легкий мороз январской ночи остудил мой пыл. Кучер проводил меня скучающим взглядом, бегать за друзьями хозяина не входило в его обязанности, поэтому я, никем не преследуемый, удалился достаточно далеко от рю де Лешель, впрочем, не стремясь скорее вернуться домой. В дом виконта Кроуфорда, если быть точным. Маленькая оговорка, а какие неприятные и тоскливые мысли она способна пробудить. В ночной темноте город казался совершенно непохожим на себя, как две стороны одной и той же монеты. Давно погасли окна благопристойных парижан, но еще ярче засияли вывески дешевых кабаков, веселых домов, богомерзких притонов. Пару раз мимо проходили личности, встретить которые было не самой лучшей приметой, если, конечно, не мечтаешь расстаться с кошельком, а то и с жизнью. Видно, у Провидения были на меня иные планы, ибо я без происшествий добрался до ярко освещенных улиц вечно неспящего центра, правда, изрядно продрог. Пора было оставить глупую гордость, вернуться и объясниться с Реджинальдом.

— Я бы не отказался от крепкого ирландского виски. А вы?

Сердце пропустило удар. Я обернулся и увидел идущего рядом со мной человека. Ядовитая зелень его глаз пылала на узком хитром лице болотными светлячками. Он улыбнулся мне:

— Доброй ночи, доктор Найтингейл. Она ведь добрая, эта ночь?

— Мистер Вандерер! — громко воскликнул я. — Какого дьявола?!

— Тише, прошу вас, не поминайте нечистого. Он ведь и появиться может. Кстати, здесь меня зовут месье Вояжер*.

Я не знал, что думать, что делать. Человек, легко меняющий имена, смотрел на меня и любезно улыбался, однако я, вопреки всему, не чувствовал угрозы, пусть и подозревал, что наша встреча отнюдь не случайна. Да и можно ли называть его человеком?

— Вижу, вы правильно истолковали мое послание, — меж тем продолжил "Вояжер". — Не обижайтесь на таинственность, что мне пришлось напустить. Ситуация достаточно серьёзная, чтобы перестраховаться.

Я решил, что буду вести себя как обычно, будто ничего особенного не произошло, поэтому поддержал разговор:

— Кто вы такой на самом деле? Почему преследуете меня, месье... Как же все-таки вас называть?

Он негромко рассмеялся:

— Называйте Путником. Я изрядно далеко ушел от своего дома, так что это имя мне подходит. В остальном же позвольте мне молчать и дальше, ибо скоро вы получите ответы из более... надежного источника.

— Тогда зачем вы заговорили со мной?

— Чтобы предупредить. Я всего лишь проводник, я помогаю вам не свернуть с пути.

Он обогнал меня, отстукивая тростью мерный ритм по мостовой. Я понял, что беседа окончена, и он вот-вот снова пропадет без следа.

— Подождите! Предупредить о чем?

Путник бросил на ходу, даже не оборачиваясь:

— А разве вас уже не предупредили?

С этим словами он толкнул неприметную дверь сапожной мастерской и скрылся внутри. Я подошел ближе, дернул за ручку, но безуспешно. И тут я опустил глаза и увидел навесной замок. Мой таинственный знакомый растворился в морозном воздухе, как делал это и раньше.

Ночь перевалила за середину. Я не нашел ничего лучше, как выйти к каналу, чтобы вдоль него пройти до знакомых мне мест и уже оттуда сориентироваться и найти дорогу к дому Кроуфорда. Уверен, утром окажется, что я бродил по кругу совсем рядом с ним, однако было слишком темно, а я слишком устал, чтобы мыслить здраво. Старый узкий канал в этой части города редко замерзал, от воды тянуло запахом гниющих водорослей. Я замерз настолько, что едва чувствовал свои пальцы. Дыхание вырывалось наружу облачками пара. Больше всего на свете мне хотелось оказаться возле зажженного камина.

Я шел по набережной, если узкую дорожку вдоль канала можно было так назвать, лелея мечты о теплой постели, как услышал шаги. Едва ли ночной Париж в плане преступности сильно отличался от ночного Лондона, так что я прибавил шагу, на ходу поднимая воротник. Мой преследователь не отставал. Я не решался оглянуться, хотя чувствовал взгляд в спину. Впереди меня ждал отрезок пути, тонущий во мраке, именно туда меня, похоже, хотели загнать. Я беспомощно огляделся вокруг — ни души, а на жандармов и вовсе полагаться не стоило. Я замешкался всего на секунду, как тяжелый удар поверг меня оземь, жадные руки ощупали мои карманы, выпотрошили их и вдобавок стянули ботинки. Я не мог пошевелиться от боли, лишь слабо застонал. Воришка испугался и убежал, бросив меня на произвол судьбы. Я лежал на земле, постепенно коченея. Подняться не получалось, воротник сорочки пропитался кровью из раны на затылке. Я хотел позвать на помощь, но не мог. Ужас сковал мое сердце. Погибнуть так нелепо, в шаге от разгадки увлекательной тайны. Мне было страшно и грустно, и иногда казалось, что я сплю и вижу кошмарный сон, так похожий на реальность. Когда меня за ноги потащили по земле, я не мог сказать точно, было ли то на самом деле или только казалось мне. С трудом разлепив глаза, я не увидел ровным счетом ничего, кроме бледно-желтой луны, наконец-то вышедшей из-за туч, а после невыносимый жар окутал мое тело. Я горел, и тысячи острых иголок вонзались в меня со всех сторон. От неожиданности я едва не закричал и почувствовал, как ледяная вода, сомкнувшаяся надо мной, разъедает глаза. Крик застрял в горле, схваченном нестерпимым холодом. Я шел ко дну, влекомый тяжелой одеждой, беспомощный и раненый, и вода жалила меня подобно кислоте. Сознание сжалилось надо мной и покинуло умирающее тело...