Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота (СИ) - Дубинина Мария Александровна (чтение книг txt) 📗

— Примите же мою благодарность, доктор, — продолжила она, подходя ближе. Я мог бы только протянуть руку, чтобы коснуться мягкой теплой плоти. — Примите мою благодарность за спасение.

Щеки моей коснулось ее горячее дыхание. Ведьма наклонилась ко мне, и точно в дурмане я видел, как тяжело колыхнулись ее груди. Дар речи вернулся ко мне.

— Прекратите немедленно! — воскликнул я, взял красавицу за плечи и отодвинул от себя. — Вы с ума сошли!

Я торопливо вскочил и, нашарив на полу ее плащ, завернул в него. Что за дикие нравы? Если я и сплю, то сон этот зашел слишком далеко.

Я не выдержал и выглянул в коридор, чтобы убедиться, что никто не станет случайно свидетелем сей нелицеприятной сцены, и за время моего короткого отсутствия что-то в комнате успело поменяться.

— Джон.

Я замер, не в силах сдвинуться с места, пригвожденный к полу звучанием родного голоса.

— Джон. Посмотри на меня, Джон.

Я обернулся и встретился взглядом с лучистыми голубыми глазами.

— Агата? Нет... Нет же, это невозможно.

Я отрицал то, что видел собственными глазами, и лишь это нежелания принимать заведомый обман помогло мне остаться в трезвом уме. Ведьма, а теперь я не сомневался в том, что это так, рассмеялась звонко, запрокинув голову. Точно так, как при жизни всегда делала Агата. Я смотрел на собранные в пучок пшеничные локоны, на завитки, спадающие на обнаженные плечи, на тонкие изящные руки, трепетно прижимавшие к груди расходящиеся края тонкого плаща. Зрелище, что мне так и не довелось увидеть.

— Джон? — пропела она чужим голосом, ведь голос Агаты не принадлежал ей. Это был фантом, иллюзия, мираж.

— Прекрати терзать меня, кем ты ни была, — устало велел я, сжав пальцами виски.

— Разве не это тело вам больше по нраву, доктор?

— Прекрати! — вдруг воскликнул я ожесточенно, и на глазах моих иллюзия схлынула, подобно прибою с мокрого песка, но зыбкий образ все еще застилал мне взор. Я сам не желал его отпускать.

Рыжеволосая женщина вздохнула, и зелень ее глаз подернулась печальной дымкой.

— Хороший человек, тяжелая судьба, — прошептала она. — О себе побеспокойтесь, доктор, времени мало осталось. Песок в часах убегает сквозь пальцы. Бегите, доктор, бегите так быстро, как только сможете.

Ветка ударила в стекло, я зажмурился на миг от неожиданности, и ощутил вдруг на лбу теплое прикосновение губ. И в следующее же мгновение остался один в пустой темной комнате.

Как описать мне суеверный ужас, что охватил меня тогда? Не тот, что я привык испытывать настолько, что чувствовал лишь необходимость бояться, а не сам страх. Слова зеленоглазой колдуньи все еще звучали эхом от голых стен и отдавались в сердце моем колокольным набатом. Воздух вдруг сделался густым и тягучим, и холодным, как в рождественскую ночь. Пол закачался подо мною, будто палуба корабля, и я пытался удержаться, но неведомая сила уже взяла меня в плен, нашептывая непонятные, волнующие слова сквозь шум крови в ушах. А когда стихли звуки, мир, окружавший меня, исчез. Исчез беленый потолок, дощатые полы с металлической койкой, растворились в чернильной тьме стены, и лишь прямоугольник окна с крестообразной рамой сиял белым светом, к которому потянулась моя заблудшая душа. Я тянулся и тянулся, пока свет не заполнил меня полностью, и голос, зовущий издалека, не назвал мое имя. Джон.

— ... Джон!

Я отозвался на зов, веки мои, тяжелые и непослушные, дрогнули, поднимаясь, и белый свет, в коем я плавал, мешался с полутьмой утренних сумерек.

— О мой Бог! Mon Dieu! Mon Dieu!*

Мадемуазель Камелия склонилась надо мной и, еще не заметив моего пробуждения, тревожно закусывала пухлую карминную губку. Взгляд ее васильковых глаз выражал неподдельное смятение.

— Успокойтесь, моя дорогая, — всегда бодрый голос моего друга и компаньона был так же лишен привычных иронических нот. — Полагаю, самое страшное уже миновало.

— Страшное? — признаться, я пока соображал весьма плохо, видимо, не до конца проснулся. Если я вообще спал. Камелия подозрительно стискивала в белых пальчиках платок и отводила глаза. — Реджинальд? Что происходит? Быть может, хоть вы объясните?

Кроуфорд подошел к постели, на которой я лежал, к слову, поверх одеяла в одних брюках и выпущенной сорочке. Вид, едва ли подходящий для приема юной леди. Во взгляде друга я так же разглядел искреннее беспокойство, и это заставило меня невольно затаить дыхание в ожидании его слов.

— Джон, друг мой, — Реджинальд поджал губы и сказал. — Ваше сердце не билось. Вы не дышали.

* Мой Бог (фр.)

Продолжение следует...